— Какая-то машина сигналит и фарами мигает! — напряжённо сказал водитель скорой.
Олеся глянула вперёд, увидела старенькую «Ниву», действительно сигналящую, и сказала решительно:
— Тормози!
Из «Нивы» выскочил всколоченный мужик и заорал:
— Вы в Муром? Он у меня в багажнике!
Олеся кинулась туда и увидела раненого. Мужик, бледный, обескровленный, сидел в багажнике. Одна нога у него была цела, а вот на месте второй — ниже колена — висели кровавые лохмотья. Хорошо хоть зажгутован был правильно. Это и спасло.
Медики всё равно проверили жгутование, вкололи сразу обезболивающее и перегрузили раненого в свою машину. Водитель, не стесняясь особо, развернулся на дороге и помчал в больницу, врубив сигнал и проблесковые маячки. Теперь если и увидят нацисты, уже не догонят!
Мужчину довезли, спасли, и Олеся, стянув с себя тяжеленный бронежилет, успокоенно выдохнула. Смена подходила к концу, и скоро можно будет выспаться. Потом поделать домашние дела — и вновь на смену. Мчать на очередные прилёты. К больным. К раненым. Чтобы спасать людей, так, как мечтала в своём детстве. Потому что очень несправедливым кажется Олесе, что люди болеют, травмируются, а ещё хуже — умирают…
О хорошей погоде
Мой давний знакомый, известный писатель Сергей Александрович Бережной часто просит меня писать больше и рассказывать о том, что происходит в Белгородской области, о своих ощущениях и работе. А мне, честно говоря, и в голову в такие моменты ничего особо путного не приходит. Или приходит что-то такое, о чём и писать неудобно. К примеру, заметил за собой такую вещь: почему-то втройне обидно попадать под обстрелы по хорошей погоде. Нет, я не говорю, что по плохой погоде приятнее под прилёты попасть. Паскудно это в любом случае. Но вот по хорошей погоде как-то вовсе обидно получается. Как второго июня прошлого года…
Мы тогда с водителем Сашкой Агафоновым поехали в Шебекино. Город в это время долбили почём зря нацформирования ВСУ. При этом нацисты целенаправленно охотились за пассажирскими автобусами, потому людей вывозили на обычных машинах. Полицейские, сотрудники МЧС и теробороны, волонтёры и просто неравнодушные везли людей до Масловой Пристани, а оттуда их забирали другие волонтёры и развозили кого куда: к родственникам, в пункты временного размещения граждан и так далее.
Обстановка была сложной, а вот погода была сказочной: солнышко ярко светит, птички поют. Только лето началось, и вокруг всё такое благостное… Правда, в Масловой Пристани пришлось остановиться — без пропуска сотрудники полиции дальше не пускали. Пока созвонились с администрацией горокруга, пока договорились о пропуске, прошло какое-то время. А мне с блокпоста товарищ в погонах говорит:
— Вы бы машину убрали!
Я начинаю объяснять, что нам пропуск сейчас принесут — и тут разрыв. Метрах в ста от нас, если не меньше. Мы все в канаву ссыпались, а товарищ, который мне советовал машину убрать, голову поднимает и спрашивает весело:
— Поняли теперь, почему машину убрать нужно?
Я только киваю и осматриваюсь тоскливо кругом. На месте разрыва пыль и гарь оседают, а солнышко так ласково светит. Даже птички замолчали лишь на секунду и опять затрещали трели всякие.
И если бы на этом наши приключения закончились, я бы погоде порадовался, но только мы отъехали от блокпоста, как справа от нас — второй взрыв. Ещё ближе, чем первый.
— Сань, отъезжай дальше, давай поговорим с гражданами из Шебекино, которых вывезли. А пока пропуск ждём, репортаж отсюда сделаем!
Водитель кивает согласно и отъезжает ещё дальше. Останавливает машину. Он немного ошеломлён, честно говоря. До этого со мной другой водитель ездил, и Сашка под прилёты ещё не попадал, потому даже растерялся немного. Когда мы все рухнули после первого прилёта, стоял и головой крутил в разные стороны. Пытался понять, куда вдруг все делись. Пришлось матом объяснять, чтобы на землю упал. Зато бронежилет после первого же прилёта натянул с такой скоростью, что если бы чемпионат был, золото взял!
Вышел я из машины, а там пожилая пара стоит. Начинаю разговаривать с ними. Оказывается, их вывезли из Шебекино сюда, и теперь они ждут, когда их к внуку отвезут. Спрашивают, не сможем ли мы их подвезти, но я объясняю, что нам в Шебекино ехать. То есть совсем в другую сторону.
А погода, зараза, чудеснее не бывает! Птички эти растрещались! Зной. И тут, как раз во время интервью, раздаётся очередной взрыв. И дальше всё — будто фрагментами какими-то. Кусками выхватывала память и фиксировала. Отдельными картинками, яркими, чёткими и при этом нереальными. Понимаю, что близко где-то прилетело. Кричу, чтобы легли все. И тут вижу, что машина, которая за нашей стоит, иссечена осколками. Слышу, как плачет бабушка. Как осел на землю и крестится пожилой мужчина. Зрение выхватывает окровавленную женщину. Она идёт мимо нас и кричит:
— Уби-и-или!
Помню, вскочил. Посмотрел на водителя — цел. Дедушка, у которого интервью брал, вроде тоже в порядке. Спросил у бабушки, цела ли, и она ответила, что да. И тут к нам броневик подскочил, из него, судя по красным крестам, медики выскочили. Видимо, увидели, что разрыв рядом с людьми произошёл, и поспешили на помощь.
Один из них закричал громко:
— Раненые есть?
И тут женщина, которая в крови, закричала:
— Да-да, в машине!
А у меня после криков этих всё на место встало, и время опять начало двигаться в обычном режиме. Я тут же услышал бабушку, которая стала просить, чтобы их увезли. И мысли были быстрыми. Подумал, что если за десять минут произошло несколько прицельных прилётов, то людей здесь оставлять никак нельзя. Да и водитель сказал:
— Лёха, давай увезём стариков!
И я махнул рукой на Шебекино, решил, что и позже туда попадём. Крикнул водителю, чтобы багажник открывал, и стал дедушке с бабушкой помогать вещи грузить. Мы вывернули с остановки, обогнув сидящего на дороге мужчину. Тот держался за голову и тихонько выл. Я водителю ничего не сказал, но он будто прочитал мои мысли и ответил:
— Лёх, медики лучше нас разберутся и помогут!
И всё время, пока мы везли пожилую пару из Масловой Пристани, я думал о том, как паскудно попадать под обстрелы во время хорошей погоды.
Кстати, если раньше я погоду хорошую обожал, то теперь просто её боюсь. Тоже после одного случая. Было это, наверное, через полгода после начала СВО. Мы с коллегами, снимающими для «России-24», поехали в Журавлёвку и Нехотеевку. И тоже погода — сказка. Ярко, зелено. Июнь или июль был, уже и не помню точно. Приехали туда, работаем, с людьми общаемся, которые там остались. И тут прибегает мужчина из добровольной народной дружины и кричит:
— Военные позвонили: вашу камеру с «птички» срисовали, хохол арту вызывает!
Если перевести на нормальный язык, то получается примерно следующее: неприятель с помощью БПЛА заметил ваше оборудование и хочет по вам стрелять из тяжёлого оружия!
В общем, уезжали мы оттуда уже под грохот прилётов «Града». И я трясусь в машине, а сам думаю: как обидно по такой погоде под обстрел попадать! А ещё я тогда впервые понял, насколько опасны беспилотники.
Мой давний знакомый, известный писатель Сергей Александрович Бережной часто просит меня писать больше и рассказывать о том, что происходит в Белгородской области. О своих ощущениях и работе. А мне, честно говоря, и в голову особо в такие моменты ничего путного не приходит. Или приходит в голову что-то такое, о чём и писать неудобно. Вот даже о хорошей погоде толком не рассказать…
Браслет
Лена стояла возле госпиталя и улыбалась, разглядывая на своей руке простенький браслет с миниатюрной маской-оберегом. Улыбалась, несмотря на то что руки и ноги ныли после тяжёлой работы. Несмотря на то что на улице был промозглый ветер и мелкий, сыпкий дождь. Впрочем, дождь этот, холодный и жгучий, даже освежал, успокаивал после двенадцатичасовой смены в военном госпитале.
В госпиталь этот Лена хотела попасть давно, чтобы помогать, чем может, нашим бойцам. И хотя медицинского образования не было, подруги рассказали, что нужны волонтёры даже без всякого образования, чтобы облегчить работу медперсоналу и помогать раненым солдатам.
Лена спрятала браслет под рукав куртки и устало пошла к своей машине. Но когда села за руль, то опять не удержалась и посмотрела на браслетик. Маска-оберег была похожа на маленький череп какой-то птички, через глазницы которого проходила тоненькая цепочка. Лена прикрыла глаза и на минуту откинулась в кресле, пытаясь выдохнуть.
Осенью, когда им, бойцам теробороны, предложили помочь медикам в госпитале, Лена согласилась сразу и не раздумывая. Хотя её предупредили, что работа будет тяжёлой и не очень приятной. И в первое дежурство Лена поняла, что не обманули. Она мыла полы, выносила кувшины и утки, кормила раненых с ложечки. Уже через пару часов ныло всё тело, непривычное к таким нагрузкам, но Лена с девочками выскакивала на улицу, чтобы покурить и глотнуть свежего воздуха, и мчалась обратно, в палаты к мальчишкам. А те, израненные, некоторые без рук или ног, завидев девочек-волонтёров, начинали меньше стонать и ругаться. Пытались улыбаться, шутить и даже заигрывать.
— Девочки, вам жених не нужен? — кричал из палаты потерявший ногу парень с Дальнего Востока. — Вы не смотрите, что ступни нет, главный орган остался!
И девочки шутили, смеялись, даже не думая обижаться. Ведь улыбка тоже обезболивает, и не только душу, но и тело.
А однажды девочкам пришлось несколько часов отдирать с обгоревшего солдата пелёнку. Лена и её подруги на коленях стояли перед бойцом, отмачивали тёплой водой вросшую в тело пелёнку и миллиметр за миллиметром, стараясь не сделать больно, снимали проклятую ткань. Боец крепился, держался, но иногда стоны срывались с его губ.
— Если бы передо мной три такие красавицы на коленях стояли, я б не стонал, а радовался, — сказал ему лежащий напротив раненый и подмигнул заговорщически.