Много было разных вызовов. Много было спасённых. Олеся Евгеньевна вспоминает, как пришлось везти в Белгород мужчину с инфарктом, и по дороге у него остановилось сердце. Как прямо во время движения они проводили реанимационные мероприятия и всё же сумели запустить сердце. До больницы довезли, там ему сделали операцию, и пациент остался жив. И таких случаев было очень много. А затем началась специальная военная операция…
— Конечно, сложно было ко всему этому привыкать, — вспоминает фельдшер. — Это не те ранения в быту, к которым мы привыкли. На это даже смотреть довольно тяжело. Был случай, когда мужчина на мину наступил. Пошёл в лес собирать грибы… Ниже колена одни лохмотья висели. К нам навстречу его вывез знакомый в багажнике «Нивы». Мы тут же наложили жгуты, стали обезболивающее колоть. Оно помогало плохо при такой обширной травме.
Ещё была раненая девочка. Лет четырнадцать ей было, наверное. Была одна дома, когда в дом прилетел украинский снаряд. Тоже оказали помощь — и в Белгород. Девочка, слава богу, выжила, в Москве потом лечение проходила. Тяжело, страшно, а помогать надо. Кто-то же должен! Надеваем бронежилеты, каски — и вперёд. Наклонишься — и тебя перевешивает. Голова гнётся под каской, но другого выхода нет.
Самым страшным для Шебекино и его жителей стал июнь 2023 года. Тогда нацистские формирования стали бить по жилым кварталам из РСЗО и тяжёлой артиллерии. И людям пришлось покидать родные дома под обстрелами.
— Мне первого июня как раз нужно было идти на работу. И мы всю ночь просидели в подвале. Был жуткий обстрел с тридцать первого на первое. Посидели в подвале, периодически выходили глянуть новости. В пять утра позвонила заведующая, сказала, что на работу не выходим.
Пытались поймать своих котов, сели в машину — и тут прилёт. Мама кричит, мол, побежали обратно в подвал, дети кричат: «Поехали!» Я в жизни, наверное, так быстро на машине никогда не ездила. Было куда уехать — в Безлюдовку. Там пережидали.
Уже были там, когда нам позвонили соседи, говорят: «У вас гараж сгорел». Потом хозпостройка сгорела. Приехали, забрали часть вещей. Потом соседка пишет: «У вас в дом попало, полдома разворотило». Приехали, посмотрели, действительно полдома разнесло. Опять какие-то вещи забрали и уехали. Сидишь и смотришь, где дым. Тяжело очень было.
Когда стали возвращаться в город, Олеся Евгеньевна, не раздумывая даже, вернулась и в город, и на работу. Говорит, не мыслила по-другому. Ни муж, ни дети не отговаривали. Так уж вышло, что стали прифронтовым регионом, и действительно кому-то нужно спасать раненых земляков. За медиков, постоянно выезжающих за ранеными на обстрелы, волнуются не только родственники, но и другие коллеги.
Старший фельдшер Шебекинской подстанции скорой медицинской помощи Виктория Фролова рассказывает:
— Мы обеспечены бронежилетами, касками, поэтому ребята одеваются, выезжают. Но это не стопроцентная гарантия, потому всегда переживаем, ждём, когда сделают работу. Был случай в Ржевке, когда наша бригада оказывала помощь пациентам, и раздался взрыв. И пропала связь. Мы сразу выслали туда ещё бригады и ждали с замиранием сердца, потому что непонятно было, что случилось. И когда водитель вышел наконец на связь и сказал, что все живы-здоровы, но добавилось раненых, выдохнули.
Виктория Фролова говорит, что гордится коллегами, которые вернулись как один на родную подстанцию.
— Нашим людям нужна эта помощь. Сейчас нужна как никогда раньше. Тем более наша центральная районная больница временно закрыта. Конечно, даже скрывать не буду, что страх присутствует. Начинается обстрел — собираемся внизу, в безопасном месте, но по окончании обстрела — сразу работать. Никогда никого не бросили и не оставили.
Естественно, обстрелы и ранения не отменяют и остальной работы, которую тоже надо делать.
— Сложность работы скорой помощи, она была и есть всегда, потому что вызов поступил, и вы не знаете, что за ситуация, какие дальше будут действия, куда придется госпитализировать пациента. С учётом состояния больного и его диагноза есть маршрутизация, куда пациент должен быть в итоге доставлен. Это может быть Белгород, Короча и любой другой город. Вот и бывает, что выехали на вызов, пациенту потребовалась госпитализация в Белгород, и бригада уехала.
Многое скромные работники скорой помощи о себе не рассказывают и не расскажут, как выезжают к границе забирать раненых. Не расскажут о том, что уже неоднократно были под обстрелами. О том, что иногда и работать приходится сутками. Но никто из них ни разу не пожаловался и даже не подумал о том, чтобы уйти. Приходят на работу в обложенное мешками с песком здание. Вместе с медицинским чемоданом привычно берут каски и бронежилеты и мчат на вызовы, днём и ночью оказывая помощь своим землякам.
Доброволец
Специальная военная операция высвечивает людей, будто прожектором. И становится видно, кто чего стоит. Напускное быстро слетает, и остаётся истинное, глубинное. Так, без напускного геройства бойцы теробороны и волонтёры вывозили людей из-под обстрелов в Шебекино; кидались под обстрелами спасать раненых в Белгороде.
Так уходят на фронт добровольцы. Именно так уходил на фронт и председатель Белгородской общественной организации «Совет ветеранов СВО» Юрий Кохович. Уходил без пафоса, оставив дома жену и троих детей. Вернулся с сильной контузией и твёрдым убеждением, что всё сделал правильно. А теперь работает общественником, помогая таким же, как он сам, с решением сложных вопросов. О причинах своего решения, а также о мотивации и мировоззрении Юрий рассказал «Белгородским известиям».
Юрий Кохович — крепкий, могучий мужчина, он говорит, чуть растягивая слова: сказывается тяжёлая контузия, полученная им во время боевых действий.
— Три недели держали позиции, занимали круговую оборону, всякое было. Направление тяжёлое — Бахмут, Соледар. И танки по нам работали, и авиация, и артиллерия. А потом прилёт — восьмиметровая воронка, срезано дерево в три обхвата, погибшие. Мне повезло больше — я получил контузию. Был эвакуирован и попал в госпиталь. А потом повезло ещё раз. Из госпиталя в Первомайском меня эвакуировали дальше, а тот госпиталь обстреляли буквально через несколько часов после того, как я оттуда убыл…
Юрий немного улыбается, отчего возле глаз образовываются морщинки, и говорит просто:
— А уже через неделю вернулся в строй. Дослужил свой контракт и только после этого отправился домой, лечиться…
Под мобилизацию Юрий не попадал. Во-первых, многодетный отец. Во-вторых, не служил срочную службу по здоровью — в военном билете категория «временно ограниченный к воинской службе». Но в сложное для страны время не смог Кохович остаться в стороне.
— У меня супруга из Горловки. Родня там живёт и сейчас, потому всё происходящее на Украине нами обсуждалось не раз. И двадцать четвёртого февраля, когда началась специальная военная операция, я сказал жене, что отправлюсь добровольцем. Поначалу и она, и родные отнеслись к этому как к шутке. Но потом поняли, что не шучу. Однако сразу пойти не мог по важной причине — супруга сильно заболела. Онкология. Мы ждали операцию и лечение. Когда всё прошло успешно и началась ремиссия, я вновь сказал, что пойду добровольцем. Жена поначалу была категорически против, но после приняла моё решение.
— Уговорили? — спрашиваю Юрия Алексеевича.
— Да такая ситуация случилась, — вновь улыбается ветеран СВО. — При очередном посещении больницы проходила женщина нашего возраста с сыном. Молоденький совсем. Я жене и сказал, что и у нас мог бы быть сын этого возраста. И мне лежать на диване, когда наши дети гибнут за то, чтобы мы мирно жили… В общем, жена согласилась и приняла мой выбор.
А потом был подписан контракт с «Ахматом», подготовка и отправка в зону СВО. И боевая работа. По окончании контракта — возвращение к семье и долгая реабилитация после полученной контузии, которая продолжается до сих пор.
— Только в конце марта закончится курс лечения, будем смотреть, насколько успешно он прошёл. Но надеюсь на лучшее, конечно. Просто лечение началось не сразу, были проблемы с документами. Зато эта проблема привела меня в фонд «Защитники Отечества», где я сейчас работаю и где есть возможность помогать ветеранам СВО и их семьям. И я очень рад этому, потому как новый фонд делает огромное дело. Фонду всего полгода, но он уже многим помог, многое сделал и максимально ориентирован на то, чтобы помочь ребятам разобраться в пути решения своих проблем.
Когда начинаем говорить о мотивации, Кохович рассказывает о патриотизме. Не о том, штампованном и общепринятом, а о своём, родном и близком каждому человеку:
— Это безусловная любовь к месту, где ты рос, к корням, семье. И желание это всё защитить. Со мной служили молодые ребята, иногда заходили у нас разговоры на эту тему. И я объяснял уже с высоты своего возраста и опыта, что вижу в этом. Защиту людей на Донбассе, защиту наших людей, нашей страны. И неважно, как ты защищаешь, на самом деле. Производство маскировочных сетей, помощь фронту, даже стихи и песни — это всё на благо страны.
— Откуда патриотизм в человеке? Ведь многие, как оказалось, и слово такое считают уже не модным…
— Я считаю, что от человека зависит то, кем он вырастет. От окружающей среды. Семья многое значит, корни. Бабушки, рассказывающие о Великой Отечественной войне. Родители. Но в первую очередь именно ты решаешь, кем станешь…
Когда заходит разговор о тех, кто покинул страну после начала СВО, Кохович признаётся, что много размышлял об этом.
— В Индии в прошлом веке жил очень мудрый политик, который сказал: «Нет большего врага собственного народа, чем воспитанная колонизаторами интеллигенция!» И в этой фразе собраны все наши теперешние смыслы. Ведь в девяностые наша страна была практически колонизирована. И все эти уехавшие, бегущие, как крысы с корабля, как раз плод такого воспитания! Но они ошиблись — наш корабль плывёт и будет плыть, а вот кому они останутся нужны, большой вопрос. И на самом деле этот процесс глобально только радует, что мы избавились от таких вот, не считающих себя патриотами и русскими представителей «интеллигенции». Единственное, постоянно думаешь: а кто ещё остался у нас, воспитанный забугорными воспитателями, который просто затаился?