Саша автоматически кивнул и тут же разозлился на себя. Зачем он согласился вот так, сразу?
– А вам-то откуда знать, где я работаю и какое у меня начальство?
– Ну, наш общий друг был слегка несдержан. – Снова улыбка, слегка печальная и философская. – Но это не так важно.
– А что важно?
– Повторюсь. Это не комплимент – я немного разбираюсь в людях, поэтому очевидно, что вы умны, обладаете высоким потенциалом для личного роста, цените настоящее искусство, читаете хорошие книги, даже стихи. Нет причин убеждать вас или разубеждать. Вы сами очень хорошо оцениваете ситуацию и способны сделать выводы.
– И какие я должен сделать выводы?
– О, вы ничего и никому не должны. Да и выводы вами уже сделаны. Ваш непосредственный начальник полковник Гришаев – тупой алкоголик и взяточник. Главное для него в жизни – достроить домик в Краснодарском крае. Последняя прочитанная им книга – хрестоматия по русской литературе, еще в школе. Его заместитель, майор Трусов, соответствует своей фамилии. Он панически боится любого вышестоящего начальника и из-за этого до дрожи ненавидит любого стоящего ниже по положению. Его трусость доходит до паранойи, а паранойя вызывает агрессию, причина которой – страх. Помните скандал, в котором вас сделали крайним в той истории с поимкой партии контрафакта?
– Это тоже Гаврил рассказал?
– Ну что вы, я и сам умею наводить справки. Но и это не особенно важно. Вам давно уже понятно, что вся ваша служебная система не имеет никакого отношения ни к долгу, ни к чести, ни к совести. Вас окружают проходимцы, дураки и алкоголики с горячими руками, холодными сердцами и чистыми головами без намека на мозг. К слову, кроме всяких вполне простительных пороков типа однообразных измен с блядями, пьянок и естественной для вашей службы коррупцией есть случаи и поинтереснее. Вы, наверное, знаете о тех слухах, которые ходят у вас про отношения между вашим начальником штаба и особистом?
Саша непроизвольно вскинулся. Алекс наклонился чуть вперед, подхватил бутылку и облил лед в стакане тонкой золотистой струйкой.
– Да, Саша. Это не слухи. В цивилизованном обществе они могли бы просто зарегистрировать брак – и никому не было бы и дела до этого, но не здесь. Здесь они вынуждены днем рассказывать юным сержантам о традиционных ценностях и духовных скрепах, а вечером, уж простите за каламбур, достают свои собственные скрепы, смазывают их и пользуют друг дружку. А та забавная история с прапорщиком, которого вызывали ночью учить устав в охотничий домик. Помните? Но вы тогда сочли ее выдуманной, а это правда. Вам разве не показалось странным, что суровый, с мужественной сединой мужчина, герой Карабаха и Таджикистана, с такой маниакальной настойчивостью выбирает среди гарнизона молодых парней определенного типа и просто не даёт им жизни?
Саше стало тошно. В голове гудело, живот подозрительно булькал, будто вместо желудка там установили бетономешалку – и она перекручивала песок, щебень и цемент. Вколоченный училищем престиж службы, корпоративная гордость, принадлежность к почетной иерархии, флер тайны – за последние 10 лет все это красивое, блестящее, парадное изрядно залежалось по чужим продавленным диванам на съемных квартирах, истрепалось вместе с нервами, покрылось пылью в служебных кабинетах. Саша прекрасно знал, сколько порой говна скрывается под большими золотыми звездами. Знал он и цену начальственных разносов – и научился их стоически переносить. Знал степень надежности товарищей, в большинстве случаев – нулевую, обратно пропорциональную горячим, пронзительно искренним тостам о боевом братстве и офицерской чести. Алексу не приходилось ничего выдумывать. Он просто несколькими штрихами дополнил ту очевидную картину, которая давно уже сложилась у капитана Егорова. Все было правдой.
Он поднял голову, встретился со взглядом спокойных голубых глаз. Алекс доверительно наклонился к нему всем корпусом, отставляя в сторону стакан.
– Разве вам не хочется быть действительно полезным своей стране? Человечеству? Разве не хочется жить в мире добрых и порядочных людей? Получать приличное содержание, соответствующее вашим способностям? Наконец, просто нормально жить в мирном, спокойном обществе, без ненависти, без страха – разве это плохо? Ваша Нина боится заводить детей здесь, и ее можно понять. Но в ваших силах устроить все так, чтобы этот страх ушел. Не придется выкупать в ипотеку тесную двушку – будет приличный дом и большой участок. Офицер вашего ранга должен жить нормальной, полноценной жизнью под управлением профессионалов, а не мучиться под властью малограмотных и озлобленных дегенератов.
– Нет.
– Что – нет? С чем конкретно вы не согласны? – Алекс участливо нахмурился. Такое выражение лица бывает у сериальных героев, столкнувшихся с нежеланием маленького сына доесть вкусный блинчик на завтрак.
– Нет, Алекс. Вы, наверное, пользуетесь какими-то очень профессиональными пособиями, и у вас большой опыт. Но вы меня совсем не знаете. Понимаете… это как две параллельные реальности, ваш мир и мой.
– А, вот в чем дело. – Алекс добродушно рассмеялся, снова откидываясь в кресле. – Боюсь, это принципиальная ошибка. Вас так учили, что есть два мира и что они совершенно разные. Мир грубой материи, правильно? И мир высоких идей. Эта философия проверку временем не прошла и сейчас является неким заповедником для узких специалистов, изучающих позднеантичные концепции. У Маркса это выглядело несколько иначе, но принцип тот же – благородный пролетариат и шайка обирающих его кровососов. Начальство ваше выросло на всем этом. Впитало в себя. А когда это все рухнуло, не придумали ничего лучшего, чем переименовать коммунизм в православие и скрепность. Про скрепы вы и так знаете, не будем снова вспоминать. Но суть не в этом. На самом деле мир – это единое целое. В нем есть передовые анклавы, которые ушли далеко вперед по пути эволюции, а есть все остальные, которые намертво присохли к палеолитической морали. Я как-нибудь в следующий раз расскажу вам об этом подробнее.
– Не будет никакого следующего раза. Я…
Алекс упруго поднялся и прижал руку к груди:
– Прошу, Александр. Давайте обойдемся без этих пародий на шпионские детективы. Вы прекрасно понимаете, кто я, а я, соответственно, хорошо осведомлен о том, кто вы. У меня не очень много времени, да и к разговору вы, как я вижу, не совсем готовы. Я все понимаю, поэтому мы к нему еще вернемся.
Алекс остановился у дверей, держась за ручку, обернулся.
– Просто на всякий случай. Не думаю, что вы на это пойдете, но мне будет легче честно предупредить вас. Не вижу смысла с вашей стороны обращаться к тому же особисту. – Он улыбнулся и вздернул брови. – Он ведь может использовать вашу историю против вас. Понимаете? Вы молодо выглядите, светлые волосы, небольшой рост. Ему это нравится. Вы, возможно, захотите обратиться к кому-то еще, и тут уже возникают различные комбинации. Проблема только в том, что во всех комбинациях вы всегда останетесь в проигрыше и под подозрением, а лично мне это вообще ничем не грозит. Просто так устроена ваша система. Если не удается решить проблему, то нужно продемонстрировать, как его… а, вот… «результат». Вас просто сделают виноватым вместо меня, вот и все. Вы и будете «результатом» в этом случае.
Он бросил ручку и повернулся к Саше всем корпусом.
– Мир меняется. Скоро изменится почти все. Вы – свободный человек и вправе выбирать то, что вам ближе. Либо вы с нами, в мире свободных и умных людей. Либо вы в темных веках, где вас окружают людоеды и изгои, каждый из которых готов походя сожрать соседа. В этом мире вы сгниете, всеми забытый, в вонючей маленькой квартирке. Ну а в другом случае вас ждет полноценное будущее. Впрочем, продолжим разговор позже. Сейчас действительно очень спешу. Передавайте привет Гаврилу.
Дверь закрылась с мягким, цивилизованным щелчком. Прошелестели уверенные шаги по коридору.
Лицо у Саши горело. Он прошел в ванную и умылся холодной водой. Посмотрел на себя в зеркало. Под глазами, на скулах расплывались два алых пятна. Уши вообще были багровые. Было ощущение, что его только что изнасиловали, но так, что он даже понять не может – куда.
В разговоре вроде бы ничего такого сказано не было. Его никто не заставлял подписывать никаких бумаг. Не требовал выбрать себе оперативный псевдоним и прислать на шифрованную почту список совершенно секретных сведений. Однако если что-то ходит, как слон, пердит, как слон, машет хоботом, как слон, то это и есть слон, пусть он даже розовый. Или голубой.
Гаврюха приехал поздно вечером, весь размякший, счастливый, с бутылкой особенного армянского коньяка в пузатенькой бутылке. Коньяк они решили употребить на балконе, почти в тишине. Спина мало-помалу отпускала. Пантенол все-таки отличное средство. Кожа зудела еще, но не болела, так что в плетеном кресле уже можно было сидеть, особенно если подложить подушки. Летняя ночная тишина была довольно условной, но среди далекого музыкального мявканья с набережной доносился одинокий пронзительный саксофон. Он выпиливал из темно-синего воздуха нечто длинное, причудливое, с трелями и переливами. Гаврюха не выдержал и ушел отсыпаться, а Саша еще долго сидел под вечерним бризом, наблюдал, как серебряная нить саксофонного соло обвивает его голову, и прямо в кресле и уснул, добив до дна пол-литра ароматной, с ореховой ноткой жидкости.
Егоров очнулся с трудом и только потому, что его уронили на землю. На самом деле срочники с повязками санитаров, в нелепо торчащем из-под ремней зелёном пикселе как могли аккуратно поставили носилки с ним на кафельный пол, но для них и сухощавый капитан был тяжеловат, поэтому носилки выскользнули у них из рук и звучно грохнулись. Егоров попытался встать, но резкая боль сразу пронзила все тело. Он застонал, тут же от желудка поднялась омерзительная волна рвоты, и его стошнило вниз, частично на пол, частично прямо на носилки. Солдатам крикнули из коридора, поэтому они снова подняли капитана, выкашливающего из себя желтую пену, и понесли куда-то дальше, где по краям стояли такие же загаж