В один из таких дней, когда, ко всеобщей досаде, работать было нельзя, мы поехали к моему доброму знакомому – командиру одного из добровольческих отрядов «БАРС». Приехав в штаб, на стене под надписью «Навечно в строю» мы увидели фотографии бойцов его отряда, погибших на фронте. На другой стене висел плакат «Воин, помни! Главная твоя задача – убивать врага! Хохол сам себя не убьет!»
Я, конечно, задумался: не слишком ли прямо? В голову пришло знаменитое стихотворение Константина Симонова времен Великой Отечественной: «Убей его!»
– Не тебе ли мариупольцы рассказывали, как на их глазах падали застреленные снайперами «Азова» (организация, запрещенная в России) дети? Лучше меня ведь все знаешь… – Все это было сказано командиром «БАРСа» спокойным профессорским тоном. Из всех нас, наверно, только я знал, что у большого бородатого и мускулистого мужика со «стечкиным» в кобуре несколько написанных им книг и научная степень. Как у большинства добровольцев, его участие в войне было многократно обдуманным шагом, а формулировать свою мысль он мог лучше многих.
Командир «БАРСа» продолжал:
– Эта звериная вражда хохла к русским ничем не меньше, чем у нацистов и оуновцев[1] во время Великой Отечественной. Отмечу отдельно, что это ненависть не только к тем, у кого есть российский паспорт. Это ненависть просто к русским, которые хотят ими остаться, даже если они родились на Украине.
Отдельно прошу обратить внимание на то, как на Украине сейчас прессуют и издеваются над русскими и как мы относимся к людям украинской национальности: в России никто им слова плохого не скажет, украинцы – такая же часть российского народа, как и остальные. Симонов, когда писал «убей немца», не говорил о «мирняке» – о немецких женщинах и детях. Он писал: убей вооруженного немца – врага.
Так и для нас «хохол» – это не украинец. Ты же знаешь, у меня треть отряда украинцы. «Хохол» – это солдат ВСУ или сотрудник их спецслужб, это – враг, воюющий против нас и нашего народа с оружием в руках. И не важно, где он убивает русских: на Донбассе, в Одессе или Киеве. И пока этот враг с оружием в руках, наша задача – найти и убить его в честном бою.
Тогда я подумал, что на войне по-другому быть и не может. Мне вспомнилось, что во время Великой Отечественной Симонов назвал свой стих «Убей его!» и только после победы переименовал в «Если дорог тебе твой дом…». Думаю, и мы после победы в СВО будем говорить по-другому. Но будет это только после победы, а до этого времени еще далеко…
– Ветер с востока на запад! Развернись влево! Еще левее! Стоп! Плита стоит, наедь колесом! Катапульта стоит! Небо – земле! На приеме! Готовы запитаться! Запитывай! Лови-лови! Поймал! Бугели выдвинул, лопасти расправил! К проверке готов! Начинаем! Элевоны вниз! Низ есть! Элевоны вверх! Верх есть! Элевоны нейтраль! Нейтраль норма! Готов прикрыть! Прикрой-прикрой! Прикрыл-прикрыл! Отпускай! Зажми! Зажал-зажал! Отпусти-отпусти! – На следующий летный день техники и оператор мобильной системы управления на поле говорили отработанными до автоматизма командами.
Отработанный запуск большой «птички» никак не мешал обдумывать утренний приказ старшего начальника – обнаружить и обеспечить корректирование огня для уничтожения недавно переданной на Украину из Вооруженных сил Германии РЛС контрбатарейной борьбы COBRA. В силу своей стоимости в десятки миллионов евро у самих немцев таких установок было не больше десятка. На Украину они отдали одну, но и она наносила серьезный ущерб. Как только наши орудия открывали огонь, немецкая РЛС с дальности в 40 километров в течение пары минут определяла их координаты и в автоматическом режиме отправляла данные на реактивные установки залпового огня или артиллерию противника, которые уже начинали стрелять по нашим.
Как и всегда, запуск «борта» был отработан по секундам – все понимали, что от четкости и скорости проверки зависит не только успешность запуска, но и собственная безопасность. Если бы их обнаружил беспилотник противника, мог последовать прилет американских ракет со стороны ВСУ: расчеты БПЛА противник рассматривал в качестве приоритетных целей.
Как мне пришлось неоднократно убедиться, никогда не надо недооценивать противника – надо всегда держать в голове, что противник может делать ровно то же самое, что и ты. Много позже, запуская дроны-«камикадзе» с линии боевого соприкосновения на одном из участков фронта, я «летел», взяв за ориентир несколько хорошо видных с высоты лесопосадок. Пока я «летел» в сторону украинского опорника, парни, с которыми мы были в одном окопе, поймали на мониторе чужой видеосигнал – он шел с видеокамеры дрона-«камикадзе» противника. Летел он точно так же – над той же самой лесопосадкой. Только в нашу сторону.
Никому из нас и в голову не пришло отойти в сторону – движущиеся объекты сверху намного виднее, а противник не жалеет дронов даже на одиночных бойцов. Перемещение группы привело бы к неминуемой атаке. Рядом с нами было уже с десяток снаряженных для запуска наших «птичек» с «морковками» – кумулятивными гранатами для ручного противотанкового гранатомета. Если бы это знал украинский оператор дрона-«камикадзе» – удар последовал бы мгновенно. Впрочем, даже без этого, не найдя более интересной цели и на исходе аккумуляторов, дрон-«камикадзе» противника мог бы ударить в окоп, даже не видя нас. Но в тот раз «птичка» противника пролетела мимо.
Но все это было много позже обычного запуска БПЛА, а тогда техники ставили катапульту так, чтобы пуск, как обычно, происходил против ветра. «Прикрой-прикрой» и «зажал-зажал» – это про датчик воздушного давления: он нужен для вычисления высоты, скорости и многого другого.
– К проверке магнитометра готов! 90! Есть 90! 90! Есть 90! 90! Есть 90! 90! Есть 90! – По этой команде техник вместе с «бортом» каждый раз поворачивался на 90 градусов, а оператор проверял, правильно ли системы беспилотника определяют его направление.
– Бойся-бойся! Боюсь-боюсь! Крен-тангаж! Норма! Качаю! – После этой команды включалась помпа. Когда давление в катапульте достигало нужной величины, техник убирал предохранитель и производил запуск «птички». «Бойся-бойся» означало запуск двигателя и воздушного винта. Думаю, что автор этих слов останется для истории неизвестным, но они – как народная молва – будут исправно передаваться от одних техников к другим еще многие годы. Эти несерьезные слова несут серьезный смысл – вращающиеся лопасти винта без труда могут перерубить пару пальцев замешкавшегося техника.
– Набор наблюдаю! Горизонт! На связи! – После этих слов беспилотник «вели» уже операторы наземной станции управления. Они выявляли цели, вели наблюдение за ними, корректировали огонь, фиксировали огневое поражение целей и проводили их доразведку.
После трех с лишним часов полета – все это время боевую работу вели операторы – в дело снова вступали техники. Именно они выбирали место посадки, уже на месте определяли ветер – против него операторы заводили «борт». Наблюдая за его снижением, они давали команду «Наблюдаю, прими влево», «Прими вправо» или «Так держать». И когда «птичка» пролетала над ними, следовали команды «Приготовиться!» и «Давай-давай». После этих слов операторы наземной станции управления открывали парашют, беспилотник переворачивался на «спину» – дорогой видеокамерой вверх – и садился на парашюте. Техники забирали его с поля, проверяли, а затем процедура повторялась – и «Боюсь-боюсь», и «Давай-давай» помногу раз в день. Бывало, в особенно напряженные дни расчеты единственной в Вооруженных силах РФ бригады беспилотной авиации летали по восемнадцать – двадцать часов в сутки.
В 1880 году русский художник Архип Куинджи написал картину «Лунная ночь на Днепре». На полотне – зеленоватый сказочный Днепр, в котором отражается лунный свет, а другой берег реки в полутьме сливается с темным небом.
Когда наш беспилотник летел над Днепром, никакого цвета мы, конечно, не видели – мы смотрели на него через черно-белый тепловизор. Зато на воде были прекрасно видны украинские моторные лодки, за каждой из лодок – расходящийся в стороны треугольником тепловой след. ВСУ доставляли на наш берег свой «личный состав». Точнее, пытались доставлять, но сколько из них доплывало? В голову приходит фраза мэра Киева Кличко: «Не только лишь все». Итак, доплыть вэсэушники могли «не только лишь все».
Несмотря на то, что нашей основной целью была немецкая COBRA, другие задачи для нас никто не отменял. В ходе каждого вылета нам давали по пять-шесть объектов на расстоянии десятков километров друг от друга. Кроме этого, мы вели разведку всех интересных целей, которые обнаруживали по пути следования. Одними из таких были лодки противника.
После их обнаружения следовал короткий, но емкий диалог нашей воздушной разведки, начальника артиллерии и расчета орудия о высадившихся боевиках ВСУ:
ДРОЗД: Наблюдаем лодку на п. 21.
НОРИЛЬСК: Сопровождайте.
ДРОЗД: 8 «немцев» высаживаются на п. 23.
НОРИЛЬСК: Уничтожить. Пустыня в работу.
ПУСТЫНЯ Д-30: Есть.
После поражения цели осколочно-фугасными снарядами следовал доклад:
ПУСТЫНЯ Д-30: Общий расход – четыре ОФ. Три в район цели.
ДРОЗД: Лодка повреждена. На п. 21 наблюдаем 4 тепловые сигнатуры без движения.
Эти доклады подтверждались и радиоперехватом:
ПИРАТ: Сирко, сколько 502? Сколько 503?
СИРКО: Четыре 502. Четыре 503. Чайка повреждена. Когда эвакуация?
ПИРАТ: Сирко, не паникуй. Через 40 малых подвезут еще 10 карандашей.
Это означало, что находящийся на нашем берегу в фактической западне украинский командир с позывным «Сирко» докладывал об убитых и раненых, поврежденном катере и просил эвакуации. В ответ ему предлагали не паниковать и сообщали, что через 40 минут ему подвезут на верную смерть десять новых вэсэушников, или «карандашей».
На следующей неделе наш расчет выполнил десятки задач, но немецкую РЛС обнаружить не удавалось. Наша радиоэлектронная разведка давала примерный район ее работы, но через 40 минут