ели. У казачка из сопровождения рация трещала всю дорогу. Пока мы до клинической доперли, уже знали, шо в Коминтерна еще трое «трехсотых», два тяжелые совсем. Сопровождающим был Лось, кстати. От он на меня и посмотрел. Так, просто зыркнул молча, всего раз. Слова не сказал. И понял я, что не могу бросить их теперь или отморозиться. Ну, короче, сам вызвался. Пошли второй ходкой за ранеными. Там еще было всякого, завертелось…
– Ясно.
– Так и зашла ко мне война. К Лосю сразу прибился. Вот же ж судьба – как началось, с тем же и закончилось.
– Та да. У меня все с расстрелов начиналось, причем оба раза в Лесогоровке. Походу, и концовка будет такой.
– С расстрелов?
– Угу… Оба раза, заметь. Вот и говорю, словно вешки по болоту, только успевай обеими ногами в топь вовремя встревать.
– Ну, по жизни, выходит, так и есть: смотреть надо, что судьба с-под тебя хотит.
– В первый раз вышло как бы не со мной, а рядышком черкануло. Меня знакомый к осени подписал гуманитарку таскать для Министерства восстановления. Там же быстро: таскаешь, не крысишь – молодец, работай. Да и мне нормально: надо же чем вменяемым заниматься. Пошло-поехало, таскали по всей области, в основном отвечали за Дивнозерский район и что там рядом.
– Понятно: попали под октябрьскую раздачу в Лесогоровке.
– Почти – уже следующим днем, как ваши нацгадов выбили, поехали мы народ эвакуировать.
– Не, то не наши. Там казачки атамана Волчеярова и мехбат корпуса отжигали.
– Какая разница? – отмахнулся Марк. – Мехбат держал периметр, а мы с казаками грузили народ. Ты представляешь, что там творилось? Бабы, дети, все с оклунками, мужики дубьем коров-свиней гонят в райцентр. Там коза потерялась, тут девка с перепугу истерит – в погреб забилась и не лезет. Там бабку, из ума выжившую, прямо на кроватной сетке несут с образами на груди – ор, слезы, мат в три этажа. Офицеры батальона подгоняют, мол, вот-вот врежут по селу опять с минометов. И казаки ваши свирепеют на глазах. Ну, мрак, одним словом. Дергает тут меня наш водила и говорит, что велели нам семью расстрелянного вчера селянина эвакуировать и тело забрать да в районный морг доставить. Нас двое, вдова с тремя детьми, старшему пацану, кстати, лет так хорошо за двадцать, плюс вещи какие-никакие – и труп в придачу. И все это надо загрузить в «логан», в седан. Говорю: «Свят, как ты себе это мыслишь?!» Святонравов, мужик такой… одним словом, конкретный был дядька, говорит: «Задачу нарезали – выполняем. Мы – спереди. Тетку со старшим и двумя малыми сзади. Рухлядь в руки. Убитого – на полиэтилен и в багажник. Двадцать минут не спеша, и мы в районе». Ну, план. Пока участковый и Свят паковали батю, мамка историю свою рассказала. Дело было так… Утром они готовились выезжать с поселка, там житья уже не было с сентября. Обстрелы через день: то там мину ночью проложат точно в центр рынка, словно прозрачный намек; то в крышу кому прилетит очередь из бээмпэшки; то после принятого для куража стенолаза нацгады пару лент из АГСов небрежно уронят вдоль улиц. Батя, значит, пошел на огород курей рубать, взрослый сын у деда через улицу собирал стариков. Пока женщина со своими девками возилась, тут и нацики заскочили в нейтральное типа село. Один БТР зарулил прямо к ним под окна, и кагалом человек в пять нацики ввалились во двор. Муж только в хату заскочить успел, как во дворе – бах! бах! бабах! – пристрелили двух собак и уже в дом входят. А те собачки, говорит, мелкие совсем, обе на цепи сидели, вторая с визгом в будку кинулась, так они ее прямо там и дострелили. Малая в крик, старшая в угол забилась, батя побелел, но молча стоял. Те зашли, потребовали документы. Родители попытались что-то объяснять, но на них сразу гаркнули: «Заткнули пасть, мрази!» Мамка говорит, что за мужика своего и не думала вначале, за старшую боялась: той шестнадцать всего, но девка уже – все при ней. Нацики посмотрели паспорта, сверили с какой-то цидулькой, что у них была, и говорят мужику: «Выйдем, побазарить надо…» Вышли и свернули за дом на огород. Она попыталась два раза нос на улицу высунуть, но те лишь гаркали и загоняли в дом. Старший сын кинулся было домой, но селяне придержали: «Не ходи туда, паря! Здесь постой…» – там охотники почти все, мужики в большинстве серьезные, тормознули пацана. Спасли, можно сказать. Через несколько минут вдруг нацики сваливают со двора, залазят на БТР и уезжают. Мамка во двор – нет мужа. Она на огород. Смотрит – лежит. Две дырки в голове. И выстрелов, говорит, никто не слышал.
– Да с ПББСА вальнули.
– Похоже. Она говорит, что у одного автомат был необычный. Ее мужа застрелили и еще одну женщину, пенсионерку. Ту прямо в доме убили. Какую-то куртку или пальто на голову накрутили и тоже по-тихому убили.
– Узнали, за что?
– Да вроде. Она – пенсионерка, бывшая работница райсовета, была инициатором проведения референдума об отделении. Мужик – водитель. Много кого возил, плюс жили они небедно, две машины в семье. Может, и настучал кто, как жаба придушила. А может, и обидел кого по жизни.
– Ну, не без этого. Знали, поди, за кем шли, – хмыкнул казак.
– Ясно дело. Но вот так походя, как собаку во дворе, отца троих детей, считай, у них на глазах завалить.
– А че ты хотел, Крам?! Это ж нелюди. У каждого вместо души – батальон бесов. Не убедился еще? Бабке знаешь зачем пальто на голову навертели?
– Да. Знаю. Свята похоже шлепнули, но не помогло.
– Это водила который твой?
– Да не мой, а так получилось, что оба раза с ним в Лесогоровке попали.
– Ты говорил, что заехали не туда?
– Да… не туда. Заехал он, зато я подгонял.
– Торопился, чувак?!
– Ну, хотел, чтобы побыстрее сгрузиться и посветлу вернуться, вот и пошли напрямки, через лесок, а там или свернули не туда, или ДРГ промышляла – напоролись, короче.
– И че?
– Хлопок взрыва, «логан» швырнуло, и пока очухались, нас уже под стволы взяли и наружу вытащили. Святу ногу распанахало, он уперся, отвязался на них. Двое подошли, рывком курку, свитер, исподнее задрали на голову, он руки стал опускать, а один сзади в упор из пистолета и выстрели ему в затылок. Только не рассчитал. Свят дернулся и давай назад заваливаться, прямо на нацика. Руки упали вперед, стянули одежу, и кровь такой тугой пульсирующей струей прямо тому на разгрузку, на штаны, на руки. Тот замешкался, а он прямо на него осел спиной и подмял – завалил в сугроб, перепачкал всего, конечно. Не помог трюк с курточкой.
– Да… По-глупому попали.
– Веришь, прямо перед глазами стоит то побелевшее лицо Свята с серо-зелеными ноздрями и пустыми глазами в прорехе куртки между зависшими руками. Его там прямо голой спиной в сугробе оставили.
– Мне тоже глаза Кизимы снились.
– Кизима?
– Я ж рассказывал тебе: когда наш БТР спалили, он вместе с Лосярой погиб, а меня тогда ранило.
– Расскажи…
– Та то долгая байка…
– Куда-то торопишься?
– Та куда уж.
– Ну, за ЦОФ и Горняк ты наверняка слыхивал?
– Еще бы…
– Ну вот… как отбили, то фронт сдвинулся, и стало у нациков грустно, а у нас весело. ЦОФ под нами, Шламовая гора тоже, короч, все опорные высоты наши. Встал там мехбат, артель, ну и лечат болезных. Нас и пехоту выдвинули к линии соприкосновения, и пока там переговоры, замирения, международные наблюдатели и все такое – мы с нациками бодаемся в полный рост, но на уровне разведгрупп – и не более. Вот. Что за мужик был наш ротный, ты, видать, уже понял?
– Лосяра? Из тех, что БТР на скаку остановит?
– О! Точно! В общем, решил Лось, что нацики из-под арты силы вывели, держат там посты и удара ротной группы – да с броней – не выдюжат. Плюс место нашел, где стык был у них меж гвардией и армейцами. А там же заруба страшная меж ними. Ненависть такая, что они друг с дружкой сами постоянно рубятся.
– Это даже я знаю…
– Вот. Собрал, короч, Лось какой разведматериал, что-то там себе насчитал, перетер с кем мог из корпуса и пошел со всем этим делом к Бате. А надо сказать, что там-то все по уму было посчитано. Сбей мы гвардейцев с посадки, то вклинились бы меж Горняком и степью, и, кроме как посреди пашни, нацикам бы сидеть было негде. Откатились бы они до самой речки, а может, и на тот берег сдрыснули. И все хорошо, да при атаке правый фланг открывается для армейцев, а там уже не гвардия – сам понимаешь. И удумали тогда отцы ударить вначале отвлекающим, причем под самый вечер, в сумерках, как бы разведку боем начать. А основной удар следом нанести уже батальонной группой, чтобы наверняка. Естественно, шо отвлекающий Лось взял на себя: решил послать туда мой полувзвод и подкрепить это дело собственной командой. Самсонов три раза спросил Лосяру – уверен ли тот, сможет ли вывести людей и броню? Но тот сказал: «Да. Сам поведу!» Заявил, дескать: «Беру БТР Левака и своих архаровцев – Манжулу там, Кизиму».
– А что за «левый» бэтээр?
– Не «левый», а мой, «машину Левака», значит.
– В смысле, тебя Лев звать?
– В смысле – Яков. Яков Левитин.
– Это позывной?
– Зачем?! С такой-то фамилией…
– А этот… Манжула?
– Тоже фамилия, а вот Кизима – погремуха.
– Та нет, я за Манжулу – это не физкультурник с Ворошиловского?
– Не знаю, но здоровый был волкодав, смешливый такой охранник у Лося.
– Возможно, и он. Помню, работали в поселке на выборах и в школе сабантуй организовали, а после – столы для педколлектива накрывали. Так их учитель физкультуры после трех рюмах конины рассказал, как на поселке мужики соседке кабана валили. Как рассказывал – рыдала вся школа.
– Угу. Почти как здесь, заметь…
– Да уж… Извини, перебил. Так что там со Манжулой?
– Да че, взял Лосяра своих волкодавов, залез к нам на БТР и под сумерки поскакали мы в свою последнюю кавалеристскую атаку под бодро пукающие в голове марши да с шашками набекрень. Так оно все и началось.
– Отказаться не мог?
– Ты че, чувак?! Это ты себе как представляешь?
– Так ведь вас вроде как в жертву принесли?