– С чего это?! БТР, семь бойцов, пулемет, два граника. Выскочили, спешились, помолотили армейцев и откатили за холм под прикрытием брони. Те бы из-за одного БТРа всерьез выкатываться не стали – не вскрыли бы свои позиции. А когда рядом батальон ударил бы, то ни у армейцев, ни у гвардии тем паче уже времени не было отдупляться по-взрослому.
– А что пошло не так?
– Да я и сам не понял, если честно.
– Это как?
– Судя по звуку боя, мы свою задачу выполнили. Пока нас утюжили, Самсонов таки врезал нацикам, и посадку наши отбили. Точно, отбили. А вот нас казачки не вытащили. Сразу не вытащили, а я уполз.
– Не томи, что с вами приключилось?
– С нами? Нас со старта, как только вылетели ураганить и с курсового огонь открыли, тупо подбили. Лосяра первый заметил старт ПТУРа и заорал. Мы слетели с брони, и ПТУР пришел в противоположный от нас левый борт. БТР встал, экипаж горел внутри машины. Двоих казачков, не успевших спрыгнуть, сразу задвухсотило. И всех оставшихся на той стороне тоже положили. Манжула, походу, погиб сразу, а вот Кизиму Лось таки вытащил под огнем из-под БТРа.
– Живого?
– Ну да… вначале. У того взрывом снесло половину лица и нижнюю челюсть. Он стоял раком, болтал головой и мычал. Из провала, разбрызгивая кровь, извивался распотрошенный язык. Я лишь потом понял, что это такое. Не представлял, какой он длинный на самом деле… А потом он вырубился, встряв головой в снег под колесом. Лось что-то орал в рацию, потом попытался достать Манжулу, подпрыгнул вдруг, разложился шпагатом и затих. Нога в берце пяткой заскочила за затылок, а из таза, прорвав штаны, вывернуло бедренный сустав. Как я понял, то его из крупнокалиберной снайперки гахнули в плечо. Пуля прошла сквозь все тело и вышла через таз. Наповал сразу, не мучаясь, отошел наш командир.
– Тебя тоже снайпер?
– Да откуда ж я знаю?! Минут несколько всего того боя-то было. По нам толком-то и не били, говорю же, весь огонь на Батю сразу сместился. Нас только раз шесть минометом накрыло, ну и со стрелковки чуток, для острастки. Ну, вскорости после Лося меня по пояснице словно доской плашмя огрели, что задохнулся аж. Броник на мне был для защиты печени и прочих органов ливера, в него раз несколько тоже прилетело, а здесь вишь как – поясницу не прикрыл. Потом отошел, стал слышать, соображать. Шевелюсь – в спине боль дикая, но ноги слушаются, цела была хребтина, значит. Кизима уже отошел к тому часу. Там, видать, и помимо лица плохо дело было. Я его перевернул когда, то вижу, что на глаза открытые щепа и глина налипла, значит, умер он сразу, еще когда повалился. И под ним словно нассано, только кровью – лужа огромная меж ногами, что твоего кабанчика кололи. Ну да некроз гангрене не помеха – то, видать, ему еще в бедренную артерию прилетело, вот он и истек, пока мы с Лосярой на челюсть его оторванную смотрели.
– Если в бедренную, то не спасли бы никак.
– То понятно.
– Ну а сам как выбирался?
– Да никак поначалу. Лежал, ждал. Бой то стихал, то разгорался. Уже мехбат подключился – начал упырков утюжить с гаубиц и саушек. Темень упала. Я к тому времени отполз метров на двадцать в канаву меж грунтовкой и отвалом. Минут в десять – двадцать нацики с «подноса» по мине ложили в наш сектор, ну а мне и без еще одного осколка в хребте было хоть волком вой… Так лежал, пару раз проваливался. Потом понял, что замерзаю вконец. Мороз несильный был – градусов пять, не больше, но лежа-то в снегу, сколько выдюжишь? До полуночи держался. Переворачивался с боку на бок и качал мышцами пресса, ног, плечами, руками. А оно больно ведь, аж в испарину кидает. Тоньку свою вспомнил… брошенную… непримиренную. Зайку-Зойку малую. В школу уже пошла, а папка пусть и с обидой на меня, но вот здесь вот подохнет он ща без всякого боя. Не повинится, не обнимет. Вот так, держа баб своих перед глазами, и качал себя до согрева каждый раз. До отруба.
– Силен…
– Ага, неимоверно. Только потом, как выбился из сил, стал проваливаться все глубже, и галюны пошли или сны – не понял, короч. Вот тут и дошло: если не выползу – замерзну. Наши или завязли, или думают, что здесь всех положили, и нет от них помощи. Так и пополз – по метру, по два. Пистолет в кубанку, ту за пазуху – и вперед. Прополз метров двадцать, пока не выбился из сил, – кубанку на голову. Отдышался, замерз – пистолет в папаху, ее за пазуху и дальше пополз…
– Долго?
– До рассвета. Я несколько раз выпадал, причем конкретно так, видать, на несколько часов каждый раз. И тут пришла какая-то ясность. Причем невероятная. Со звездами разговаривал…
– В смысле, галлюцинировал?
– Не знаю… Сейчас не знаю. Тогда казалось, что нет.
– И что они тебе говорили?
– Кто?
– Звезды…
– Я не помню. Слов не помню никаких. Но хотелось разрыдаться и просить прощения…
– А потом?
– Потом – стало светать. В морозном яреве, в чистоте пришла такая легкость, что, казалось, вздохни чуть глубже – и улетишь вслед за инеем, словно оторвавшийся тромб. И так страшно, так яростно захотелось жить, что я молил о каждом миге, каждом мгновении, каждом движении… и полз… Последний раз получилось неслабо так, на пригорок выгреб у самой посадки, дымок почуял и последним рывком выбрался к крайнему окопу. Там меня и приняли – в звезды.
Глава 2
– Крам, ты говоришь, Манжулу по жизни знал?
– Если то был ваш Манжула. И то – не «знал», а видел пару раз, когда в Ворошиловском предвыборку отрабатывали. Я же тебе говорил, он тогда подъел сенца и за кабана байку рассказывал.
– Че там вообще было?
– На выборах?
– Нет, с кабаном…
– А… та два придурка свинью резали. Но травил физрук знатно. Вышло у них так. Одна бабка пригласила соседа с приятелем забить хряка. Мужчины солидно приняли по стакану, поймали свина и без затей дали ему в лоб кувалдометром. Тот закатил глазки, дрыгнул для порядка копытцами, обгадился и затих. Дело сделано – пошли мужики водочки выпить. Только налили, как хряк очнулся и стал звать на помощь, причем громко так звал, до самоизумления. Те, хлопнув по Марусин поясок, хряка поймали, подвесили за задние ноги и сунули Пятачку ножа под ребро. Свин пораженно затих. Решили, значит, что все – состоялась казнь. Послали женщину за водкой. Накатили. Начали щетину палить. Свин ожил – стал материться и снова звать соседей. Изрядно окосевшие забойщики заголили провод переноски и дали в свиной пятак двести двадцать. Кабан, подзарядив батарейки, заверещал еще сильнее. Когда физкультурник заглянул выяснить, что так долго делают со свиньей поселковые придурки, то застал двух синяков, пытающихся утопить его голову в ведре с водой. Оба мокрые до нитки, злые, но решительные.
– Теперь, наверное, оба здесь себя нашли.
– Точно! Старшими, как ты говоришь, дознавателями…
– Расскажи еще что-нибудь…
– Например?
– Ну, про выборы свои – кого-то хоть выбрали? И как ты вообще в это движение попал?
– Да как попал… Из цирка!
– Да ты че?!
– Ага. На самом деле – совсем ничего там поработал… так, поставили несколько утренников, провели с пяток концертов да сняли пару раз бабла с народа на всяких тупых шоу. Правда, посмотрел изнутри на цирковую жизнь.
– И шо – весело живут товарищи артисты?
– Та мрак…
– Чё так, чувак?
– Бухают по-страшному, Яков, круче лишь в армии заливаются. Извращенцев много, и вообще. Еще ужасный быт народу трэша добавляет – затрапезные гостиницы, жизнь на колесах, вонь эта вечная. Нездоровая тема в целом. Но главное, что циркачи, насколько я понял, в большинстве ущербные как творческие люди. Это если, конечно, самых известных не считать и владельцев аттракционов – те с советских времен были узаконенными капиталистами и рабовладельцами. А в массе своей актер цирка – это переросший спортсмен, так и не ставший настоящим артистом. Отсюда такие комплексы, что круче только у актрис уездных театров и прочих опербалетов.
– Ну, то такое: внимание там, слава… сама проблема где? Работа, зарплата, путешествия – все есть, ну не всем же с экранов нимбом отсвечивать?!
– Вот именно, что «такое»! Был один мастер по ремонту и созданию аксессуаров для иллюзиониста. У него с этим фокусником был невинный «голубой» роман, а иллюзионист меж тем имел кордебалет, где кобыл штук двадцать – и все как на подбор: под метр восемьдесят каждая. А мастер его дико ревновал и гонял каждый раз, как нажирался, то есть строго раз в неделю, без прогулов. Тот синяки замажет гримом – и на манеж. Так они и жили большим творческим коллективом. Или попроще случай из той же рапсодии. Решил как-то заезжий инспектор манежа после аншлага угостить униформу – богатым опытом поделиться. Пошли квасить к ним в раздевалку. Один мальчик, похожий на волнистого попугайчика, опоздал, и его заставили выпить штрафной стакан мадеры. Пацаны молодые, слабые на крепленое, одни как-то еще по домам разбрелись, а смазливый опоздун, не осилив забега, так и отъехал прямо там. И пока проспался, коварный шпрехшталмейстер успел воспользоваться его беспомощностью. Но главное, что потом, даже не потрудившись натянуть штаны себе и своему сладкожопому баловню, рухнул спать рядом. Скандал вышел гомерического накала. А еще застал совершенно дикий, силы мексиканских страстей, роман между атлетом живой пирамиды и молоденькой клоунессой из шоу лилипутов. Он – запойный алкоголик, она – осатанелая нимфоманка. Как они там это делали, я не хочу даже себе представлять – у него шея была шире, чем у нее плечи. Однако он от нее реально прятался, в том числе зарываясь в сено на конюшне. Первый и единственный человек в моей жизни, выпивавший флакон «тройного» из горлышка. Оно, если помнишь, узкое. Высасывал, как младенец, бутылочку и расплывался в совершено невероятной блаженной улыбке. Таких баночек он мог насосать штук десять за вечер. Как тебе 750 миллилитров неразбавленного одеколона?
– Ну, атлет, че там, где уж нам, любителям.
– Звери – отдельная тема. Ставили шоу «масок ужасов» на Хэллоуин, а в цирк как раз на гастроли номер со слонами привезли. Днем они деток развлекают, вечером мы взрослых пугаем. В это время я с Аленой сошелся. Распорядок у нас был такой: приезжаю вечером – звоню в квартиру. Она вначале открывает лоджию, потом мне. Я бегу на балкон, Алена за мной вс