задумался: что же это за место, куда мы едем? Что за адский туман?
В романах бы написали, что в этот момент мы сжали оружие в руках. Автомат в руках действительно придает уверенности. Но на этот раз наше личное оружие так и лежало на месте. Инфернальный туман нас волновал намного меньше, чем вероятный обстрел со стороны противника.
Через пару минут мы увидели зеленую военную «буханку»– ее фары были закрыты красной пленкой. Она медленно объезжала ямы от обстрелов и двигалась в нашем направлении. Это изделие Ульяновского автозавода и было теми адскими глазами, которые мы видели в красном тумане.
Уже вечером, когда мы разместились, нам переслали «Предупреждение» – информацию, полученную по данным радиоперехватов противника. В ней были координаты наших военных объектов, местоположение которых выявил противник. В этом перечне мы искали все, что заканчивалось словом «БПЛА», – это напрямую касалось нас. Теперь надо оперативно проверить координаты. Наш расчет или чужой? Наше подразделение или нет? Если координаты наши, надо менять дислокацию. Тут не угадаешь – может, через десять минут ракета прилетит, а может, у нас еще есть несколько дней. Но если в списке твои координаты – бессмысленно испытывать судьбу никто не будет, и надо быстро перемещаться. В этот раз координаты оказались не наши – они показывали на близлежащие населенные пункты. Искать никого было не надо – «соседи», попавшие в список целей врага, тоже прочитали «Предупреждение», проверили координаты, нашли себя и уже поменяли место расположения.
Наша наземная станция управления располагалась в заброшенном сельском доме, в котором уже давно не было хозяев. На окна в качестве светозатемнения мы прибили одеяла – с улицы не было видно, что там находятся люди. Антенны системы управления «птичкой» мы разместили на расстоянии в несколько сот метров от импровизированной операторской. Радиоэлектронная разведка противника с натовской аппаратурой могла засечь наши сигналы, после чего стоило ждать в гости «хаймерсы». Нет смысла упоминать, чтобы было бы с нами, если бы мы находились вместе с антеннами.
Перемещение ближе к линии боевого соприкосновения сыграло свою роль – нам даже несколько раз удалось обнаружить немецкую РЛС. К сожалению, это было перед самым прекращением ее работы, и наши средства огневого поражения все равно не успевали.
Именно Волонтер предложил то, что он назвал «охота по-научному». Начали с изучения рельефа – при всех своих технологиях обмануть рельеф и законы распространения радиоволн «немцы» не могли. Ясно, что их РЛС окажется там, где радиоволны будут легче доходить до позиций нашей артиллерии и не будут находиться в низинах или за горами. Затем места и время появления COBRA стали фиксироваться на общей для всех расчетов цифровой карте. Помечались и все расчищенные лесопосадки, в которых могли быть подготовлены места для ее работы. И тех и других было несколько десятков, и теперь, выполняя другие задания, наши «птички» залетали по дороге и на их разведку. Было понятно, что рано или поздно «немцы» начнут использовать места работы по второму разу. Но самое главное, что под эту задачу было согласовано использование оперативно-тактических ракет «Искандер». Наш беспилотник, радиоэлектронная разведка и расчет с ракетами превращались в импровизированный целевой разведывательно-ударный комплекс.
Кроме охоты на немецкую РЛС COBRA, расчет беспилотной авиации ежедневно летал на самые разные задания – выявляли цели, вели корректирование огня, фиксировали огневое поражение, а по вечерам проверяли, не находимся ли мы в списках украинских целей в «Предупреждении». Иногда оно дополнялось информацией об украинских диверсионно-разведывательных группах:
«В районе… работает диверсионно-разведывательная группа противника численностью до пяти человек. Передвигается на машине УАЗ „Патриот“ темного цвета. Предъявляет боевое распоряжение воинской части… Группа оснащена стрелковым вооружением. При задержании проявлять осторожность».
В один из таких дней, когда Волонтер вел беспилотник далеко над территорией противника, наша радиоэлектронная разведка переслала нам информацию о начале работы немецкой РЛС и примерный квадрат ее нахождения. В этом районе на карты всех расчетов уже были занесены оборудованные для нее позиции, и вероятность того, что она станет их снова использовать, была высока. Оставалось только проверить.
Ближайшие к нам места расположения оказались пустыми. До следующего было не меньше двадцати минут лета. Напряжение нарастало. Неужели снова упустим?
– Сколько уже работает? – спросил Волонтер. Всем было понятно, что речь идет о времени с момента начала работы немецкой РЛС.
Сеня тревожно сгущал краски:
– Еще двадцать малых – и снимется. Не успеваем долететь. Опять упустим. И заряду аккумулятора конец приходит.
Все понимали, что мы опять не успеваем, но Волонтера было не так просто заставить смириться с проигрышем:
– Пробьемся. Ищи мне попутный ветер по метеопрогнозу. На всех высотах. Чтобы этот ветер помог и до цели долететь, и домой.
Через пару минут мы снизились до километра, где попутный северо-западный ветер уже разгонял «птичку» на пути к цели. А через десяток минут в «ночную» камеру мы уже увидели стоявшую в лесополосе машину сопровождения и саму установку, а на ней – светящееся пятно. Оно было направлено прямо на нашу территорию. Мы взяли ее теплой – как по ее неготовности к нашему визиту, так и по температуре ее антенны.
– РЛС COBRA наблюдаю, объект идентифицирован, X = 5184018, Y = 6463959! – Волонтер доложил в штаб. Убедившись по пришедшим фотографиям, что это действительно то, за чем мы все вместе столько охотились, из штаба прислали ответ:
– Наблюдайте, десять малых.
Через пять минут мы увидели ракету. Точнее, не ее, а результат ее применения – скорость оперативно-тактической ракеты «Искандер» слишком велика для наблюдения. Белое озеро взрыва, которое мы видели через «ночную» камеру, поглотило и немецкую РЛС, и машину сопровождения. Немецкие десятки миллионов евро вылетели в трубу, а ВСУ потеряли свою самую современную станцию контрбатарейной борьбы. Задача была выполнена.
– Сеня, по-братски, веди «птичку» домой, а я чуть передохну, послушаю музыку. Немец гуд-бай, – резюмировал он на современный манер. Волонтер включил музыку на компьютере – он был любителем старого западного рока, но в компьютере по странной случайности запел Джон Леннон с песней Imagine, в переводе на русский – «Представь».
Кумир прошлых поколений пел: «Представь, что нет стран», «Мир станет одним целым», «Представь, что нет рая и ада», «Представь, что все люди живут сегодняшним днем», «Нет ничего, за что можно было бы умирать».
Эту мелодию я слышал десятки раз, но сейчас она вызывала во мне особенное отторжение – я не был согласен ни с чем из того, о чем в ней пелось. Я не хочу жить в мире, где нет России и нашего народа. Я не хочу, чтобы исчезли другие страны, а мир превратился в одно навязанное всем целое – где же в нем тогда свобода? Мир без рая и ада – это мир безнаказанности, мир без воздаяния и за зло, и за добро, мир, в котором «нет Бога, значит, все дозволено», как писал Федор Достоевский. Я не хочу и того, чтобы люди, подобно животным, существовали без смысла.
Я и сотни тысяч моих боевых товарищей дышим на СВО полной грудью. Мы знаем, за что стоит умирать. Мы знаем, за что стоит жить.
Алексей Ивакин (1973–2020)Чернухино. Ик-23. Повесть
После второго залпа «Градов» по Чернухинской колонии начали работать минометы. От близких разрывов вылетали стекла, осколки летели на койки, втыкались в подушки, рвали одеяла. Заключенные сидели на корточках, прячась за импровизированной баррикадой из тумбочек. Отряды перемешались. Охрана, опера и прочие сотрудники ИК-23 разбежались, оставив подопечных на произвол судьбы. Толпы зэков метались из секции в секцию, стараясь укрыться от прилетающей смерти.
Тех, кому не повезло, оттаскивали в душевые. Там хоть кровь стекала в канализацию. Война всех уравнивает. Вместе лежали и «смотрящие», и «опущенные». И таскали мертвых тоже вместе. Понятия остались в довоенной жизни.
Осужденный Потапов с погонялом Боцман после очередного близкого разрыва выполз из спальни в коридор. Там хотя бы окон не было.
– Подвинься, – пихнул острым локтем какого-то зека. Тот сидел, подтянув колени и уткнувшись лицом в них.
Зэк не ответил. Осужденный Боцман ткнул его еще сильнее, тот медленно завалился, сполз по стене и глухо ударился головой о бетонный пол, покрытый желтым линолеумом. Лицо его было перепачкано запекшейся кровью.
Боцман огляделся. Кругом стонали, матерились, харкали кровью. «Шныри» рвали полосами простыни и кальсоны, неумело заматывали раны, бегали с кружками воды. Откуда-то доносились глухие удары, словно кто-то бил топором по двери.
Мелькнуло знакомое лицо.
– Хохол?! – крикнул Боцман. – Хохол!
Невысокого роста зэк оглянулся. Измятое лицо, серые глаза, бесстрастный взгляд. Да, это Хохол.
– Боцман? Живой? Мне сказали, тебя завалило вчера.
– Хрен им, – сплюнул Боцман и встал, придерживаясь за стену казенно-голубого цвета. Он сам ее красил в прошлом году. – Хохол, нам кранты.
– Будто я не знаю, – ухмыльнулся Хохол.
Если бы Боцман увидел эту ухмылку пару месяцев назад, он бы, наверное, обделался. Если Боцман сидел за чистые кражи и на зоне сторонился воровской кодлы, стараясь быть ближе к мужикам, чем к ворам, то Хохол… Про Хохла ходили легенды.
Говорили, что первый раз тот сел за то, что менту заточку в печень всадил. Милиционер был его одноклассником. И женился на подруге Хохла, не дождавшейся того из армии. Говорили, что прямо на свадьбе и заколол бывшего друга. И сдался сам. А по зонам пошел «по отрицалову». Слов лишних не говорил, движений резких не делал. Был вежлив и чистоплотен. Но если узнавал, что в отряде «сука» или «крыса», мог зарезать так же спокойно, как играл в шахматы. Срок ему добавляли и добавляли, приближался четвертьвековой юбилей.