На бордюре лежала пара гвоздик. Если не знать, то можно было посчитать, что их кто-то уронил или попросту выбросил. Но нет. На этом месте лежало тело одной из жертв обстрела ВСУ на рынке в микрорайоне Текстильщик. Казалось, что цветы и венки здесь повсюду, ровно на тех же местах, где смерть застала дончан утром 21 февраля.
На противоположной стороне улицы и вовсе стихийный мемориал. До сих пор к ступенькам маркета, который когда-то давно был магазином «Засядько» (по привычке дончане продолжают его так называть), горожане несут цветы, игрушки и венки. Среди вороха уже засохших букетов выделялись яркие бутоны темно-красных гвоздик. Но больше всего бросилась в глаза детские вещи – рюкзак, мягкие и пластиковые игрушки – как напоминание о том, что в тот день пострадали в том числе и малыши.
Спустя час был в другом конце города. Остановился рядом с останками автомобиля, который сгорел в результате удара по Калининскому району. Больше недели прошло, а его так и не убрали. Такой себе памятник о тех событиях. Здесь также оставили букеты гвоздик. Но поразило другое – записка со стихотворением, которое написала девушка в память о парне, который в тот день оказался в эпицентре обстрела. Обмякший после дождя листок лежал рядом с цветами и лампадкой на месте, где лежало безжизненное тело:
Он всегда в моем сердце и памяти,
И я в этой вечной тоске.
Моей боли вы не узнаете,
Моя боль нужна только лишь мне.
В моем голосе недосказанность,
Не успела его долюбить.
И теперь моя лишь обязанность
Не забыть его, не забыть!
В записке еще несколько четверостиший, а заканчивалась она словом «Герой!».
Со стороны может показаться, что все уже пережили и забыли эту трагедию, как и десятки таких же, что случались ранее. Словно и не было ничего, жизнь продолжается, несмотря на продолжающиеся боевые действия. Все так же ездит общественный транспорт, на дорогах много гражданских автомобилей, магазинчики заделывают выбитые окна и вешают баннеры «Мы работаем», молодые мамочки гуляют со своими чадами, в закусочной на остановке все так же вкусно пахнет панини, самсой и шаурмой. Но все это лишь оболочка, создающая ложное представление о жизни в Донецке.
Внешне никто не будет проявлять то, что кипит внутри. Боль продолжает зудеть, не дает покоя. Страх тоже никуда не ушел, несмотря на то что порой кажется, что к подобному привык. Поэтому водители отказываются выходить на маршруты, у которых пунктом назначения является железнодорожный вокзал. Сейчас туда регулярно прилетают украинские беспилотники-камикадзе. Водители становятся «легальными» мишенями для операторов БПЛА ВСУ. Никакие бронежилеты, каски, жизненный опыт или пресловутая чуйка не способны уберечь от очередного теракта, который в любую секунду может устроить противник. Отсюда и отказы, а не отсутствие желания работать.
Да и кто даст гарантии, что не прилетит по пути обратно или в дом? Уже давно никто не понимает логику обстрелов. Отсутствие военных объектов или точек запуска снарядов артиллерии не означает, что сюда не прилетит. Автостанция, площадь, двор жилого дома, здание НИИ, больница, станция скорой помощи – все может стать «законной целью».
Не мог отделаться от этих мыслей, пока возвращался. Буквально на каждом участке на маршруте были места, где гибли дончане. Если везде оставить стихийные мемориалы, то город утонет в нескончаемом потоке цветов с черными лентами.
Но больше всего из головы не выходили слова из записки. Пожалуй, в этом и есть весь Донецк, в тех стихах убитой горем дончанки. Его недосказанность, боль и тоска существуют внутри его жителей, и останутся они там навсегда, даже спустя годы. Никто не забудет этих долгих страшных лет бесконечных обстрелов. Никто уже и не ждет той самой весны, теплой и нарядной, без обстрелов и взрывов. Все просто живут, стараясь не оглядываться вокруг, ведь каждый уголок в городе напоминает об одном из многих черных дней.
Путь длиною в 10 лет
29 февраля 2024 года
Выезжали под хлопки исходящих. Российские минометы работали в сторону противника, который не успевал закрепиться в новых населенных пунктах, куда ему пришлось отступать из Авдеевки. К третьему баху привык к выстрелам и дальше особо на них не обращал внимание. Исходящие не вызывали больше тех эмоций, что в самый первый выезд на фронт.
Вспомнилась первая вылазка к бойцам в январе 2015-го не случайно. Катили по Спартаку, по которому нас водил ополченец с позывным Шум. Он же хвастался подбитым танком, но больше – взятым в плен экипажем, который так и не смог выполнить свой приказ – прорваться в Донецк. Дыра в заборе, в которой застрял украинский танк, все так же зияет. Но вот единственная в поселке школа в значительной степени изменилась. Узнал ее с трудом. Она больше не похожа на учебное заведение. Теперь это типичное строение на фронте – изрешеченное, со следами прямых попаданий, обшарпанное и неподлежащее восстановлению.
Дальше были абсолютно новые виды. Сюда не представлялась возможность попасть журналистам. С начала СВО здесь шли ожесточенные бои, но следили за ними не так пристально, как за тем, что творилось на южном фланге. Практически два года непрекращающихся боестолкновений превратили местность в марсианские пустоши. Кругом кратеры от упавших снарядов, заминированные поля, порыжевшая техника и неразорвавшиеся ракеты.
– Здесь у меня стояла подбитая «бэха», – рассказывал военнослужащий Первой славянской бригады с позывным Казбек. Он вез нас в едва освобожденную Авдеевку.
Подбитую технику бойцы эвакуируют. Нередки случаи минирования. Доставать приходится на свой страх и риск. То на «тээмку» наедешь, то еще что-то смертоносное лежало в земле и ждало своего часа.
У неподвижного танка встретили бойца.
– Забирать будете? – спросил Казбек.
– Да, вот сижу, жду своих. Будем эвакуировать.
С виду танк казался непригодным для продолжения своей службы. Впрочем, Казбек уверен, что восстановить или разобрать на запчасти его еще можно. В будущем пригодится. Службу свою еще сослужит.
Выехали на дорогу, окаймленную с обеих сторон мертвыми деревьями. Меж стволов виднеются брошенные окопы ВСУ. Отсюда открывается вид на Донецк. Первым бросается в глаза то, что когда-то было зданием донецкого аэропорта. Отсюда по нему можно было бить практически прямой наводкой. За ним – стволы шахт, силуэты жилых домов в Куйбышевском районе. При желании можно было и в центр города ударить. При виде такого пейзажа понимаешь в полной мере, что значила фраза «держать нож у горла Донецка».
Долго не задержались. Поехали дальше. Смотрю в окно и вижу снаружи в большом количестве противотанковые мины. Саперы собрали их в кучки.
– Украинцы больше всего боялись техники. Все поля усеяны минами. Живого места нет. Вот видишь шахту? Там пройти вообще нельзя, – рассказывал Казбек, когда мы ехали по знаменитой «Чебурашке» – позиции ВСУ на трассе, ведущей в Авдеевку.
Чуть дальше появилось здание воинской части ПВО. Казбек рассказал в подробностях о штурмах «Зенита». Взять его не могли очень долго. Буквально был костью в горле. Все дело в подземных бункерах, которые были построены в советское время на случай ядерного удара. ВСУ могли укрываться под землей бесконечно долго и сохранять боеспособность. Даже авиаудары не могли принести желаемого результата. Проблема в том, что украинские боевики сидели там в двухуровневых бункерах. Капсула в капсуле, как объяснил Казбек.
Ахиллесовой пятой обороны ВСУ стал один пулеметчик, который «проспал» штурмовой отряд Первой славянской. Бойцы смогли закрепиться в дачных домиках рядом с «Зенитом», таким образом перерезав тропу снабжения. Когда ВСУ из-за отсутствия снарядов, возможности проводить ротации и снабжать войска провиантом не смогли дальше оборонять воинскую часть, было принято решение отступить в город, а на их плечах в Авдеевку зашли штурмовые отряды ВС РФ.
Мчали, огибая сожженные бусы и подбитую технику, в сторону знаменитой стелы на въезде в город. Появилась «Авдеевка». Не успели перевести на украинский язык, хотя долгие годы киевская и западная медийная машины создавали из Авдеевки образ оплота украинства в Донбассе. Отсюда и сине-желтая мазня на каждом столбе, надписи про президента РФ Владимира Путина и прочая «наскальная живопись» украинских военных.
Посмотрел в сторону водительского сиденья. За окном, блестя куполами, появилась знаменитая церковь, которую в первые дни освобождения снимали журналисты.
– Туда сейчас лучше не ехать. Слишком опасно, – объяснил Казбек.
Всего несколько дней ВСУ понадобилось, чтобы прийти в себя. После активизировались вражеские операторы FPV-дронов. Ударить сюда им было несложно. Город за почти 10 лет они изучили хорошо, к тому же украинские спецслужбы отслеживают репортажи с российской стороны, поэтому место пристреляно. Казбек повез вглубь города, в район Химик.
Улицы города были окутаны дымкой. Солнечные лучи пробивались сквозь пустые глазницы окон частично разрушенных девятиэтажек. На усеянных мусором, осколками и прочими останками снарядов дорогах периодически попадались военные на мотоциклах и мопедах. В целом нельзя сказать, что Авдеевка радикально отличалась от других уничтоженных боями городов. С коллегами давно пришли к выводу, что стоит увидеть один разрушенный город, считай, видел все. Поэтому не вижу смысла в подробностях описывать увиденные «коробки» – некогда жилые дома, ставшие укрепами для ВСУ.
Казбек припарковал свою «Ниву» у одного из многоквартирных домов, который казался одним из менее поврежденных. Рядом с ним тлела вторые сутки глыба кирпича высотой в четыре этажа. Из-за нее часть Авдеевки погрузилась в плотный дым, который пронзали лучи февральского солнца. Устремился к источнику серых клубов. Немного замешкался, пока снимал останки «девятки». Бойцы вынуждены были меня всякий раз подгонять, чтобы не оставаться на одном месте подолгу.