– А не думал, что умрешь?
В ответ на этот вопрос он только вздыхает.
– Значит, такова твоя доля, судьба, ничего не поделаешь, – только и смог сказать. А потом, немного погодя, добавил: – Все равно смерть не будет напрасной. Сам два раза был ранен. Осколки от снаряда попали в ногу и в грудь. Второе ранение оказалось тяжелее, лечиться пришлось, как они сами говорят, выехав в Россию.
– Были ли случаи, когда на ваших глазах умирали друзья?
– Да, были. Умершие люди мне часто снятся. И отец, и родственники. Меня какая-то сила спасает, святые духи, глядя с того света, видимо, защищают, пусть, мол, придет домой живым и невредимым. К сожалению, среди друзей есть и «двухсотые», и «трехсотые»… – Имеет в виду и убитых, и тяжело раненых. – Были случаи, когда раненых вытаскивал с поля боя. Были и оставшиеся лежать там. Самое тяжелое – раненого или… ну, сам понимаешь… молодого нести на носилках. Иногда думаешь: может, лучше бы сам был на его месте, так было бы правильнее, ему еще жить да жить. Учалинский парень был, пулеметчиком служил. Сбросили на него с коптера гранату. Обе ноги оторвало. Не смогли спасти, у командира на руках умер. Не вспоминать бы о таких моментах. И без того сны тревожат.
– Как начинается день на передовой у обычного рядового?
– Там сна нет. Беспрестанно, и днем и ночью бомбежка. И с той стороны, и с этой. Улучаешь, конечно, минуту, чтобы вздремнуть, когда в окопе лежишь. Может и сверху прилететь, упасть на тебя. Все в руках Всевышнего.
– Убил кого-то из врагов?
– Даже не знаю, как сказать. Стрелял, конечно, прицелившись, в ту сторону. Были в руках и автомат, и гранатомет. Сам я гранатометчик. Война ведь…
Из-за вороха одежды показался еще один. Вздремнул, видать, но то ли от нашего разговора проснулся, а может, лежал, слушал. И сон солдата – часть его службы. Сладкая часть.
Зема он. Из соседнего с Гильманом района. Серьезный парень, во взгляде искры. Есть ведь такие братья, которые с первого взгляда внушают доверие, он как раз из таких. Звание у него старшина, пулеметчик. Сейчас он раненый: осколок мины попал в ногу.
– От колена и выше все ноет, придется, наверное, в Россию выйти, – говорит. – Все у меня есть, и деньги, и работа, – начал он свой рассказ. – Слава богу, две дочки, две звездочки мои бегают. В апреле начали приглашать в военкомат.
В армии Зема служил в войсках ВДВ, артиллерист. Был и командиром. Такие парни, понятно, всегда на особом учете.
– Понимаю, что я там нужен. Второй ребенок еще маленький, пять лет. Думал, не пойду. Когда начали собирать солдат в батальон Шаймуратова, загорелся. Вот уже год как здесь. Питание, условия жизни, атмосфера, окружение – во! Гумконвой здорово работает. Очень довольны.
На передней линии парень бывает часто. Сколько было штурмов, во всех участвовал.
– Что было самым сложным, тяжелым за год службы?
– Терять парней. Давеча Гильман рассказывал про Юныса из деревни Сафарово Учалинского района… – Значит, не спал, тихонько лежал, слушал нас. – Замечательный парень был, храбрый, геройский. Граната упала, обе ноги оторвало, кровь никак не остановить, на глазах… Из той же деревни Сафа агай. Удивительно умный, смышленый, даровитый. Полугодовалый маленький ребенок остался. Из Бурзяна Юлдаш, вместе сидели, обедали, а через час…
У старшины внезапно на глазах появились слезы. Самые тяжелые – это, наверное, падающие на землю слезы солдата. Падая, они превращаются в свинец, в ненависть к врагу. Вытерев рукавом лицо, Зема быстро берет себя в руки.
– Что поделаешь, война без потерь не бывает. Умом понимаешь, но душа не принимает…
Обнявшись, втроем, только для себя, фотографируемся. Дай бог еще и дома, на склоне горы Янгантау, вот так же всем вместе обняться.
Выйдя из пристройки, увидел, как Венер Файзуллин, весело смеясь, болтает с двумя молодыми бойцами. Один из них оказался двоюродным братом корреспондента газеты «Йэшлек» И. Х-ва. Привет ему передает. Второй из города Салавата. Молодой задор фонтаном брызжет из всех троих.
– Что вам нужно, ребята? Говорите, как приедем, все вышлем, – спрашивает Венер.
– Хочется быстрее вернуться и с девушками погулять, – говорит один.
– Нельзя ли там как-то вместе с гумконвоем и девушек отправить? – улыбается другой.
Два поколения, два взгляда! У пожилых – закаленная в жизненных перипетиях мудрость-терпение, а у молодых – безудержная горячность, лихачество, сумасбродство, способные одним взмахом истребить врага.
Через несколько домов приветствуем парней из шестой роты. Их дом тоже не очень высокий, но парни как-то помещаются, на пол постелили матрасы.
Во дворе растет развесистая черешня. Оказывается, у черешни дерево бывает высоким и крупным. Эта удивительная картина сразу бросается в глаза. На веревке, один конец которой привязан к черешне, а другой прикреплен к стене дома, сушится солдатское белье. Вся одежда одного цвета – серого. А на той стороне изгороди, в палисаднике у дома, тоже на веревке висят разноцветные соседские вещи: белое платье в красный цветочек, голубые брюки, синий платок. Вот такой сильный контраст. Военная и гражданская одежда, которые показывают местную обстановку. Две протянутые веревки, два мира.
У стены дома уложены в ряд бронежилеты. Они тоже, как вышедшие из боя солдаты, кажутся уставшими. Спросив разрешения, беру один из них, поднимаю, взвешиваю на руках. По сравнению с нашими эти кажутся меньше и легче.
– Мне, наверное, не подойдет, – говорю.
– А вы попробуйте надеть.
Когда снял тот, что был на мне, едва не упал. Как будто в течение многих часов таскал на себе целый мешок картошки, а потом снял его с плеч и поставил на землю. Так хорошо стало, свободно. Уф, даже мой выпирающий живот за полдня вроде стал меньше. Подуй сейчас сильный ветер, и он, кажется, унесет меня, как пушинку. Но вокруг все тихо, спокойно.
Надеваю солдатский. И в самом деле, этот зеленый броник легче и аккуратнее, хотя оба, конечно, из железа, а не из пуха и пера.
– Эти броники БР 5/6 знаете чем хороши? – спрашивает командир роты Дух.
– По сравнению с моим в этом я чувствую себя более комфортно, – отвечаю.
– Правильно, эти легче, весят примерно десять-двенадцать килограммов, очень удобны при маневрах. Мы испытывали, пули от АК выдерживают. Насквозь не вылетит, конечно, но внутрь зайдет, даже ребро может сломать. А вот от пулеметной пули не спасет. Его преимущество в том, что осколки от снарядов он как бы впитывает в себя. А в жестких железных бронежилетах, наоборот, осколок натыкается, отскакивает, рикошетит. Это опасно, так как отскочивший осколок может задеть твоего товарища рядом либо поранить тебя самого через незащищенное место… – Командир рассказывает увлеченно, со знанием дела. – А те броники, что вы носите, чем хороши? Они закрывают большую часть тела. Поэтому носите, не снимайте с себя.
Беру в руки автомат, чтобы вес его узнать, тяжесть. Согласно правилам, журналистам ни в коем случае нельзя брать в руки оружие. Не говоря уже о том, чтобы куда-то или в кого-то направить его, прицелиться. Мы все пацифисты. И тут же, увидев во мне бравого бойца, Венер включил свой телефон и подбежал ко мне.
– Какие чувства вы испытываете в этой одежде, Мунир агай?
– Чувства сложные, – отвечаю. – Война – это печаль людей, трагедия человечества. Люди сами себе нашли и беду, и наказание. Вес бронежилета, говорят, около двенадцати-восемнадцати килограммов, а в душе, в сознании – тонны печали и тоски, бездонные мысли, размышления.
На самом деле так.
Рядом с собой, куда ни пойду, чувствую прилепившегося парня, его взгляд, как будто он что-то хочет сказать мне. Хотя тут каждый земляк готов поговорить с тобой, открыться. А этот парень, не подходя ко мне, будто прилепился к моей душе.
– На вид ты совсем молодой. Сколько же тебе лет? – спрашиваю, подойдя к нему сам.
И правда, лицо его такое детское, как будто он школьник.
– Двадцать пять. Если побреюсь, совсем как ребенок.
В его улыбке – чистота, непосредственность. Такой искренний взгляд. Это не цвет, не вид, не лицо войны. Его хочется обнять, погладить по спине. Он сам будто нуждается в защите, в охране. Этот его искренний, непосредственный взгляд будет весь день сопровождать меня. И даже когда вернусь на базу, его взгляд будет стоять перед моими глазами. И в тот момент я почувствую, как соскучился по своему сыну. Возвращайся домой живым, мальчик.
В разговоре выяснилось, что его позывной Хакер. Был программистом, потому и взял такое прозвище. Сейчас живет в Уфе, а в свое время закончил в Мелеузе кадетскую гимназию. Мама вырастила его вместе с братишкой одна.
– Как объяснил, что отправляешься в зону специальной операции?
– Матери ничего не стал говорить, сказал, что на работу поехал. Узнала, когда я уже был здесь. Плакала, конечно. «Ты уже вырос, сынок, сам решаешь свою судьбу», – так она сказала.
– А отец?
– Я его с трех лет не видел. Даже не помню.
– От кого защищать Отечество приехал?
– От НАТО. Пусть вон у себя тусуются. Нечего здесь ходить.
– Невеста-то есть?
Из глаз посыпался сноп лучей. Сладкие мысли и мечты, конечно же, радостного человека окрыляют. Не успел Хакер включить телефон, как на его экране тут же появилась фотография улыбающейся девушки.
– Моя любимая, невеста. Обручальные кольца уже купили. Она из Кугарчинского района, из деревни Н. Дождется ли меня? – И в тот же миг на лице его появилась печаль. Эх, милый мой…
– Дождется, конечно, почему так говоришь?
– Уж больно милая, красивая, – посмотрел он на меня своим искренним взглядом.
– Дождется, дождется, любящие умеют ждать, – похлопываю его по плечу, стараясь ободрить, обнадежить, успокоить.
Сейчас думаю, что, может, оттого и прилепился ко мне, что очень хотелось почувствовать отцовское тепло Хакеру. Его чистое, искренне лицо я и сейчас еще вспоминаю. Оно добавляет моей душе какую-то торжественную праздничность.