– Стараемся смотреть друг за другом, поддерживать. У Ильмира и опыт большой, и авторитет приличный, я сильно на него опираюсь, – вторит другу Оскар.
У самого Ильмира жены еще нет, есть девушка, которая ждет его. Ждут и отец, мачеха, сестры, братишки. Он – настоящий герой, рыцарь. Твердо стоит на земле, так говорят о таких. Кажется, и в голосе проскакивают огненные искорки. Каждое его слово взвешенно, осознанно.
– Я никому не стал говорить, что уехал в зону специальной военной операции. Сказал, что еду на работу в тундру. Там, говорю, никакой связи нет, полгода будет вахта, – продолжил рассказ Шатай. – Через несколько месяцев где-то увидели мое фото, узнали меня, хотя я и в маске был, начали писать, ты, мол, оказывается, там. К тому же еще девятнадцатого августа у младшей сестренки свадьба была. Раз уж сам не смог там быть, поздравил по видеосвязи. Расплакались все. Поскольку мой двоюродный брат участвовал во второй Чеченской кампании, понимают, какое здесь идет кровопролитие, поэтому очень переживают. Пишу постоянно, каждый день звоню. Если потеряюсь хотя бы на один день, начинают искать.
В отпуске побывал. Во время отпуска подумал, что дети должны знать о том, что здесь происходит, понимать, против кого мы тут воюем. Написал письмо в администрацию по собственному желанию и начал ездить по школам на встречи. В Янгельске, Таштау, Бурангуле был. В Баймаке заехал в родную деревню отца.
– Чем особенно интересуются дети? – вставляю вопрос.
– «Что едите?», «Где спите?», «Много ли в плен берете?»… «А приходилось ли человека убивать?» – спросил один. Промолчал. Не знал, что ответить ребенку. И поплакали, и посмеялись. Открытые все, искренние. Еще приезжайте, сказали, провожая. Когда вернусь с победой, обязательно приду, конечно. Когда наши отцы, деды, прадеды вернулись с Великой Отечественной войны с победой, их встретили проведением сабантуев, песнями-плясками. Пусть и в этот раз так будет.
– Здесь мы научились ценить самые простые вещи, – признается Оскар. – Глоток воды, кусок хлеба, сухую одежду, поднимающее дух теплое слово… Во время ожесточенных сражений, когда не могли доехать до нас автомобили с едой, одеждой, собирали в плащ-палатку дождевую воду и делили ее между собой. Такие моменты незабываемы. Они очень ценны…
Одной рукой записываю рассказанное этими двумя друзьями-товарищами, другой вытираю текущие слезы из глаз, а самому как-то хорошо и в то же время грустно. Лишь бы вернулись домой живыми-здоровыми потомки Шаймуратова, Кусимова.
В этом месте не могу не поместить рассказанную одним из ишимбайских парней с позывным Абу историю, вернее, его изречение: «Жить-то, оказывается, хочется, брат».
– Сюда мы приехали вместе со своим сватом, вместе воевать начали, да и сейчас воюем. Выход из блиндажа начали обстреливать из миномета. Встать не дают, голову не поднять, буквально поливают шквальным огнем. Эх, и не хочется же умирать, брат. Начали со сватом противоположную от выхода сторону спешно копать. Не заметили даже, что ногти все в кровь содрали. Пока не накрыли гранатой, думаем, надо хотя бы с этой стороны успеть вылезти. Живые остались. Жить-то, оказывается, хочется, брат.
Долго не можем расстаться с парнями, снова затеваем разговоры за столом. Только после того как Боцман постучал пальцем по часам на руке, выдвигаемся. Проехав полевыми дорогами, направляемся в сторону другого лесочка.
И здесь по обочинам дороги пробегают фазаны. Очень красивые. В школьные годы, хотя никогда не видели их, но с их помощью запоминали цвета радуги: «Каждый охотник желает знать, где сидит фазан». Фазан – фиолетовый, значит, и обозначает этот цвет. Встречающаяся на каждом шагу эта птица, кажется, сопровождает меня, но не по радуге, а по военной дороге.
– И зачем ходит эта красивая птица по военной дороге, дурочка, – говорю себе тихо.
Боцман, похоже, догадался, о чем я вздыхаю.
– Красивая, конечно… Поймали одну, попробовали сварить, поесть, но очень костлявая, сухопарая, совсем мало мяса, бульон не наваристый, не жирный. Лучше пусть бегает, поля украшает. Обычной деревенской курице и в подметки не годится.
Неожиданно вышел с ветками на голове, на плечах, весь в зеленой одежде, как леший, человек.
– Очень много тропинок, по какой сворачивать? – спросил Боцман.
– Через сто метров налево, – ответил тот и тут же проворно скрылся в лесной чаще.
И в самом деле, прежде чем углубиться в лес, проехали две-три уходящие туда тропинки. Поскольку дорога не очень утоптана, проехали довольно далеко и, поняв это, остановились. Проскочили нужный поворот в лес. Развернуться обратно нет места, вернее, места много, справа простирается широкое поле, только колесами съезжать с дороги даже на 10 сантиметров нельзя. «Буханка», убившая Колывана, всего на полметра проехала задом в сторону от дороги. Эта трагедия для нас – большой урок.
Боцман спрыгнул на дорогу. Сначала прошел и присмотрел место, где машина могла бы развернуться, не выезжая с дороги. Затем начал давать команды своему водителю Танкисту, выкрикивая иногда «стоп». Не беря лишнего, понемногу сдавая то назад, то вперед, с большим трудом разворачиваем машину. Ехавший за нами Рустам не стал делать попыток развернуться, медленно поехал задним ходом.
На повороте нас встретили парни. Машины завели вглубь. На этой позиции нельзя стоять долго, здесь спрятана военная техника типа БМП. Все солдаты в дозоре, обращают внимание на каждый шорох, каждый скрип. Нам рекомендовано говорить тихо, не повышая голоса.
Встретил командир роты Туман. На голове у него капюшон. Пояса бронежилета увешаны магазинами, гранатами и еще непонятно чем. В одной руке – рация, в другой – автомат. Мы его знаем, узнаем. В мае я его на празднике Китап байрам в Уфе вместе с поэтессой Ларисой Абдуллиной встретил. Тогда мы с ним обнялись, и я сказал, что мы собираемся в сторону СВО, возможно, еще встретимся там. И надо же такому случиться, как будто «аминь» было сказано, довелось вот сейчас тайно встретиться в этом лесу, разговаривать вполголоса.
В газете «Башкортостан» он прочитал подборку стихов Ларисы и весной позвонил ей с предложением издать ее стихи маленькой книжицей: тогда, мол, мы могли бы носить их в грудном кармане. Вот тогда-то и началось издание этих небольшого размера книжечек. Я ему подарил свою книгу про Фаниса Хусаинова.
– Мы тут стоим в полной боевой готовности. Главная задача – не допустить диверсий. Мы очень хорошо скрыты. Если вдруг враг прорвется сюда, мы должны внезапно пойти в наступление и уничтожить его. Диверсанты могут переодеться в нашу форму, поэтому нужно быть внимательным…
Туман резко оборвал разговор и произнес:
– Тихо!
С удивлением осматриваюсь по сторонам. Все внезапно замерли в молчании.
Боцман шепнул мне:
– Спрячься за деревом.
Отхожу к дереву толщиной в голенище сапога, внимательно прислушиваюсь и слышу звук, похожий на гул пчелиного роя. Ох ты, мать честная, да неужто над нашими головами те самые коптеры кружат, которыми пугали, рассказывая о них? Может, заметили нас, когда мы там, на дороге, мучились с поворотом, и прилетели сюда? Поджилки затряслись.
Кто-то поднял автомат и направил дуло вверх, готовясь сбить. Тихо. Слышно даже, как листья шелестят. Один лишь Эдуард как ни в чем не бывало, нагибаясь и выпрямляясь, знай себе продолжает фотографировать застывших солдат. Ну и выдержка у него. И какой же профессионал, не забывает о работе, ведь это же могут быть последние минуты жизни.
Как нам заранее объяснили, спустя 2–5 минут после того, как коптеры обнаружили цель, могут упасть снаряды. А если коптер заметит людей, то и сам может сбросить гранаты. Сердце ушло в пятки. Как говаривал тот ишимбайский парень, жить-то, оказывается, хочется, брат. В голове пронеслись разные мысли.
– Улетел, – тихо произнес Боцман, и только тогда у меня немного отлегло от сердца.
Чей это был, с вражеской стороны или наш, непонятно. После минутного гула, улетела «сорока». Видимо, после того как мы были замечены, проверяли. Не диверсанты ли.
До этого Туман работал начальником отдела спорта в администрации Ишимбайского района. Он одним из первых среди чиновников отправился в зону СВО.
– Не в моем характере сидеть и смотреть со стороны, что же будет дальше. Родину защищать – самая большая обязанность мужчины. Это не новость. Если уж прошел Росгвардию, систему МВД, а особенно еще и спортсмен, с какой совестью можно спокойно сидеть дома? Солдата заставляют жить семья, Отечество и вера в победу.
Когда Туман снял капюшон и вытер пот со лба, я поразился его седым волосам.
– Здесь поседели?
– Да. Раньше у меня волосы были как смола черные. – Во время разговора он ни разу не улыбнулся. – Здесь эмоциональное состояние намного выше. И страх, и радость, и готовность умереть друг за друга… Здешние ощущения, чувства – будто с треском сломавшийся дуб либо словно извержение вулкана – никогда не исчезают бесследно.
Одна его мысль заставила вздрогнуть: «Можешь и умереть, каждый это знает. Будучи мусульманином, понимаю, что все в этом мире бренно, преходяще, все временно на земле. Для меня правило одно: если ты воин, значит, будешь жить вечно!»
Эти слова заставили вздрогнуть, потрясли, потому что я вспомнил упомянутого выше отважного Фаниса Хусаинова: как будто чувствуя свою близкую смерть, в последние дни своей жизни он, говорят, сказал: «Видимо, в этот раз не удастся вернуться. Вечно жить не в моих планах, для меня важнее умереть достойно».
– Наверное, поле битвы делает философами и самых простых мужчин. У многих меняются ценности жизни, появились и пишущие стихи, – сказал Туман.
«Каким бы ни был умным, но все равно слишком легко смотреть на смерть, видимо, не надо», – думаю я.
Многим Туман известен своими светлыми мыслями, своим героизмом, для многих он пример.
Позже, уже вернувшись домой, включил в машине наше радио «Юлдаш», где передавали очень мелодичную и грустную песню в исполнении Искандера Газизова со словами «Я понял: и рай, и ад – в нашей душе». Тут же перед моими глазами предстал снявший свой капюшон и разглаживающий свои седые волосы Туман, и я расплакался.