Haug W.F.
Critique of Commodity Aesthetics: Appearance, Sexuality and Advertising in Capitalist Society. London: Polity Press, 1986; Williams R.H. Dream Worlds. Berkeley: University of California Press, 1982; Wilson E. Adorned Dreams: Fashion and Modernity. London: Virago, 1985.
Первые очерки и глубокую интерпретацию той роли, которую современные средства коммуникации играют в развитии и поддержании потребительской формы свободы, можно найти в книгах: Weigert A.J. Sociology of Everyday Life. London: Longman, 1981; Consumer Behaviour and Environmental Quality / Ed. by L. Umitalo. Aldeshot: Gower, 1983; Esslin M. The Age of Television. San Francisco: W.H. Freeman, 1982; Impact of Mass Media Current Issues / Ed. by R.E. Hiebert, C. Reuss. London: Longman, 1985; Impacts and Influence Essays on Media Power in the Twentieth Century / Ed. by J. Curran, A. Smith, P. Wingate. London: Methuen, 1987.
Бедность и угнетение, составляющие обратную сторону современного консюмеризма, исследуются в работах: Offe С. Contradictions of the Welfare State. London: Hutchinson, 1984; Bauman Z. Memories of Class: Essays in Pre-history and After-life of Class. London: Routledge & Kegan Paul, 1982; Walley J. Socail Security: Another British Failure? London: Charles Knight, 1972; Hazzlitt H. The Conquest of Poverty. Lanham: UPA, 1973; Ringen S. Possibility of Politics. Oxford: Clarendon Press, 1987. Поразительную картину жизни не-потребителей в мире потребительской свободы можно найти в книге: Seabrook J. Landscapes of Poverty. Oxford: Blackewell, 1985.
Элла ПанеяхКак делают свободу
В период нарастания общественной несвободы тянет задумываться над вечными проблемами – ведь решение проблем актуальных и сиюминутных явно отложено до иных времен. Что такое, к примеру, свобода? Рядовому жителю современной России ее отсутствие дано в ощущениях: в необходимости все больше придерживать язык за зубами на работе, в постоянном возникновении все новых мелочных и непонятных ограничений, в появлении новых штрафов и блокировках популярных платформ в сети. Человеку, не чуждому интереса к общественно-политическим темам, – среди читателей этой книги их, скорее всего, большинство – несвобода являет себя прежде всего на уровне информационном: забитыми в обе стороны каналами коммуникации не только между обществом и властями, но и между отдельным человеком и обществом. Сюда относятся и потоки пропаганды из телевизора, заглушающие и обессмысливающие общественный диалог о любой проблеме, от военных авантюр за границами страны до злоключений российского профессионального спорта, ставшего коллективным заложником допинговых скандалов, и конвейерные репрессии против независимых сетевых СМИ, и простая невозможность выразить политическую позицию конвенциональными средствами, вроде выхода на митинг. Человеку же деятельному, предприимчивому или обладающему определенным общественным темпераментом, в глаза бросится и другое: риски уголовного преследования, окружающие и тормозящие любую коллективную деятельность, от бизнеса и благотворительной активности до, как ни смешно, госслужбы; вяжущие по рукам и ногам правила отчетности и учета, в одинаковой степени мешающие и продавать сосиски, и лить сталь, и помогать бездомным, и собирать деньги «на политику», и учить детей, и лечить больных, и даже ловить преступников. Толпы охранников на проходных, как государственных, так и частных, ни шагу без паспорта, изображения съеденных язвами органов на сигаретных пачках (да, мировой опыт), баны в соцсетях за слова (да, тоже отчасти он) и запрет врачам публично высказывать мнение о вирусе (а это уже местная специфика) – все это она, несвобода.
Как «делают» несвободу, неплохо изучено: множество социальных исследователей от Фуко до ван Кревельда подробно описывают, как государство «съедает» пространство личного выбора, личной независимости отдельного человека – обычно при согласии и содействии большинства управляемых, – как и почему расширяется и становится все более детальным, тонким и неотвратимым контроль над каждым аспектом жизни и деятельности, даже мыслей подданных[66]. Эти знания не так хорошо, как можно бы было ожидать, помогают сопротивляться принуждению: против лома нет приема – знание, конечно, сила, но не в тех случаях, когда умную голову можно на худой конец безнаказанно проломить. Если свобода есть простое отсутствие насилия, у нее не так уж много шансов против организаций, монополизирующих насилие на контролируемой территории и наделяющих самих себя иммунитетом при его применении. А если такие организации отсутствуют – против любого желающего на нее покуситься.
Однако не так все просто. Главный пафос книги Зигмунта Баумана в том, что свободу тоже «делают». Свобода отдельного человека не является естественным состоянием – даже в той степени, в которой в социальной жизни вообще можно говорить о чем-то естественном. Попросту говоря, свобода не то, что случается, когда внешнее принуждение – гнет государства, присмотр полиции – почему-либо перестает существовать. «Свободный индивид – это отнюдь не универсальное состояние человеческого рода, а продукт истории и общества». Бауман рассматривает личную свободу как определенное социальное отношение, принадлежность исторически уникального социального уклада; такой подход позволяет задаться вопросом: каковы механизмы, обеспечивающие свободу отдельного человека? Мы все знаем, что свобода продуктивна (невидимая рука рынка, и все такое), но каким образом хотя бы в некоторых случаях эта продуктивность трансформируется в эффективную защиту деятеля от внешнего принуждения, от неправомерных претензий на плоды этой продуктивности со стороны тех, кто вовсе не собирается уважать чужую свободу просто из идейных соображений – а это может быть не только государство, сформировавшее негодные институты[67], но и сосед с ружьем, и малая группа (община) с ее тенденцией покушаться на личное пространство своих членов[68].
Для того чтобы говорить о свободе, пишет Бауман, мы уже должны противопоставить ее чему-то имеющемуся: зависимости, отношениям власти, давлению социума. Говорить о свободе – значит заметить наличие несвободы, асимметрию власти, зафиксировать состояние чьей-то зависимости и потребовать отсутствия этой конкретной зависимости для кого-то и от кого-то. «Свобода существует лишь как социальное отношение» – вот радикальный постулат, который отстаивает автор. В главе о социогенезе свободы Бауман прослеживает историю понятия и стоящих за ним социальных практик. В первую очередь, свободный человек – это не раб; такому представлению соответствовала практика освобождения, отпускания из рабства. В Средние века свобода понималась как привилегия, даваемая немногим: освобождение от необходимости подчиняться правителю, склоняться перед властью; большую или меньшую степень свободы, таким образом, человеку давал статус; впоследствии привилегии стали распространяться также на городские сообщества или корпорации. В Новое время свободу отдельного человека защищает общий «для всех» закон; и только тогда она осознается как неотъемлемое право каждого – с той оговоркой, что политическая борьба вокруг вопроса о том, кого можно считать «всеми» и «каждым», а кого совершенно необязательно, не утихает до сих пор; да и по вопросу о том, какие именно аспекты свободы подлежат общественной защите, а какие являются личной заботой отдельного индивида, споры не утихают. Другими словами, «свобода родилась как привилегия» и до сих пор продолжает оставаться ею; для того чтобы распространить ее на всех, потребуются еще нетривиальные и существенные усилия. Для современного общества свобода тесно связана с идентичностью, индивидуализмом и капиталистическим укладом. Диффузный, интерсубъективный характер власти – когда фактически каждый член общества, включая самых непривилегированных, участвует в осуществлении власти над другими – требует для защиты свободы таких социальных механизмов, которые ограждают человека не от единой верховной власти, подкрепленной обычаем и традицией, а от множества разнородных покушений, ни одно из которых, на первый взгляд, не обладает окончательной принудительной силой. И либо свобода снова становится привилегией меньшинства (а остальные, как предполагал Вебер, должны быть ограничены так, чтобы не мешать рациональным элитам, способным организовать общество наиболее эффективным для всех образом, осуществлять свое свободное творчество), либо каждого нужно защитить от каждого, сделав условием свободы для человека его же несвободу покушаться на чужую приватность. Приватность здесь понимается как привилегированное, выделенное пространство вокруг каждого индивида – та область, где человек должен быть автономен от социального давления (читай – власти) и защищен от него. В современном мире свободу «делают», очерчивая вокруг каждого члена общества (за исключениями, о которых ниже) зону, где он неприкосновенен, а его свобода выбора свята – пока он остается полноценным членом этого общества и не нарушает определенных правил игры. Пространством выбора становится сфера потребления, личная жизнь и самовыражение, строительство собственной идентичности – в первую очередь, с точки зрения Баумана, при помощи того же потребления, его символических значений. Успех определяется через удачно простроенную идентичность успешного человека; «детали» для строительства такой идентичности – бесконечного спектра таких идентичностей – предоставляет потребительский рынок. Какие «детали» идут в дело и какой результат считается годным, определяет реклама и массмедиа. Благополучный член общества – тот, кто окружен красивыми дорогими вещами, правильно ест, со вкусом одевается. «С такими обязанностями кому нужны права?» Консенсус в обществе поддерживается общностью представлений о ценности разнообразия, с одной стороны, моделях успеха, с другой, и стимулами к труду, который создает бесконечное разнообразие возможностей потратить заработанное, с третьей. Государство в такой ситуации перестает играть свою ро