внушения, вряд ли можно считать культурной чертой. Оно фигурирует в описании паноптикона не столько как продукт, сколько как условие; оно не появляется в результате работы системы, а служит тем самым базовым фактором, который делает эту работу возможной. Эта универсальная человеческая черта не создана человеком; просто люди так устроены. А помимо этой единственной объединяющей черты (чье культурное происхождение сомнительно), читатель Бентама тщетно будет искать того набора культурных норм, который, как хотел бы убедить нас Парсонс, служит неотъемлемым реквизитом любой интегрированной системы.
Точно так же «центр» не делает никаких попыток передать «периферии» свои ценности – проповедуя, воспитывая, обращая. Единственное верование, которое начальники стараются внушить подопечному, – это постоянство и неотменимость верховенства начальника и вытекающее отсюда тождество его собственных интересов и безоговорочного подчинения. В остальном позиции, которые разные категории акторов занимают внутри системы, требуют различных типов поведения.
Для одних категорий полностью, для других частично, требуемое поведение вытекает из того типа контроля, под которым они находятся, а не из тех моральных правил и предписаний, культурных норм и верований или критериев оценки и выбора, которые они принимают. Более того, как бы мало мы ни знали о работе их сознания, это ровно столько, сколько требуется для понимания работы данной системы.
Систему Бентама связывает воедино не сходство, а различие. Это идеально скоординированное мини-общество скреплено строго соблюдаемым разделением властей. А это разделение властей, в свою очередь, заключается всего лишь в различии между неограниченным выбором и выбором, сведенным к голому экзистенциальному минимуму; в различии между свободой и несвободой. Те, кто управляет, свободны; те, кто свободен, правят. Те, кем управляют, несвободны; теми, кто несвободен, управляют.
Перед тем как потратить жизнь на поиски окончательной теории общества, Талкотт Парсонс выразил свое разочарование в существующих концепциях человеческого действия, которые все были слепы к имманентной двойственности действования-в-обществе. Парсонс объявил собственную цель: ему нужна теория действия, которая бы положила конец традиционным слабостям своих предшественниц, дав объяснение одновременно как произвольности, так и неслучайности действия. Такая комбинация внешне несовместимых черт служила, согласно гипотезе Парсонса, неустранимой чертой всякого действия, феноменологической «сущностью» состояния актора. Поскольку это логическое несовпадение внутри каждого единичного акта, эта двойственность является трансцендентной, априорной истиной каждого действия, Парсонс был убежден, что единичный акт в его обобщенной форме («действие как таковое») послужит верной отправной точкой для построения теории общества. Именно этим он и занялся. Постепенно он выстраивал модель социальной системы, в которой каждый актор причастен единой универсальной сущности: он свободно выбирает, тогда как в то же время случайность из его действий устраняется общностью культурной системы и социетальным распределением (и дифференцированностью) ролей. Поскольку практически все акторы репрезентируют общую трансцендентную двойственность действия, то общими для всех акторов оказываются и способы, какими взаимодействуют (приводя к эмпирически данным поведенческим результатам) априорные склонности актора и культурная система и социальная структура. Общая теория общества Парсонса – это теория целостности, составленной из принципиально идентичных элементов. Выбор актора и его действия в качестве отправной точки для построения социологической теории и постулирование сущностной гомогенности акторов обуславливают и подкрепляют друг друга; придают друг другу одновременно и вероятность, и необходимость. Что дело обстоит именно так, может показать не только логический анализ, но и обзор большей части социологической теории. Сочетание предпосылки о гомогенности акторов (подход на основе «актора как такового») с решением выбрать социальное действие как отправную точку для теории общества (а иногда – и как единственное поле приложения такой теории) никоим образом не ограничено Парсонсом; оно объединяет Парсонса с его самыми резкими критиками – например, этнометодологами – и всей постшюцевской теорией, вместе с опирающимися на герменевтику или Витгенштейна направлениями. Всем этим разновидностям социологической теории необходим концепт свободно выбирающего агента как сущностного элемента общества. Все члены общества, будучи такими агентами, имеют доступ к наличному запасу знания; все они курсируют между различными ограниченными областями смысла; все они принимают решения относительно их сравнительной значимости, типизируют, используют язык, производят и декодируют смыслы и так далее. У всех акторов имеется все необходимое для ведения повседневной жизни. Всякое взаимодействие – дело сущностно подобных и одинаково оснащенных членов.
Не подобие, а различие – вот отправная предпосылка модели Бентама. Некоторые акторы свободнее остальных: дискриминация по степени свободы, отведенной разным категориям акторов, составляет тот самый материал, из которого формируется социальная система. Дискриминация предшествует действию. Содержание и потенциал действия зависят от места данного действия в сети взаимодействия, в которой те, кто свободен выбирать, ограничивают выбор тех, кто размещен на полюсе пассивности. Вместо того чтобы быть непредсказуемым результатом взаимодействия между «феноменологически равными», одинаково свободными агентами, социальный порядок оказывается чем-то, что одни люди устанавливают для других. Внутри социального порядка позиции различаются по степени свободы, которая предлагается тем и требуется от тех, кто эти позиции занимает. Если верно, что «общество создают люди», то верно и то, что одни люди создают тот вид общества, в котором должны жить и действовать другие люди. Одни устанавливают нормы, а другие им следуют. Опираясь на кибернетический системный анализ, Мишель Крозье связал власть внутри любой организованной социальной сети с контролем над источниками неопределенности; те, кто ближе всего к очагам неопределенности (те, чье поведение составляет источник неопределенности в чьей-то ситуации), – те и есть начальники[13]. Действие может порождать неопределенность постольку, поскольку оно свободно от нормативного (основанного на законе или обычае) регулирования; отсутствие или нехватка норм делает поведение трудно предсказуемым, и поэтому те, кого затрагивает данное поведение, подвержены капризам воли тех, кто выбирает свободно. С другой стороны, люди могут пренебрегать поведением тех участников взаимодействия, которые связаны нормами и потому ведут себя рутинным, легко предсказуемым образом: однообразное, монотонное поведение не составляет «неизвестной» величины в ситуационном уравнении и может быть спокойно сдано в область надежных допущений.
В свете такого анализа свобода предстает как способность править; как притязание на власть. Свобода – это власть, поскольку имеются другие – те, кто зависим.
Словно предвосхитив кибернетический подход, Бентам сконструировал свою модель бесконфликтно функционирующей, надежной и эффективной системы, используя дифференциацию свободы как главный строительный элемент. Система Бентама состоит из взаимосвязанных контекстов взаимодействия, а не из единичных ролей, присвоенных единичным акторам, как в модели Парсонса и других подобных моделях. В этой системе все внимание архитектора сосредоточено на том, чтобы сделать поведение одной части обитателей практически прозрачным для другой части (прозрачным буквально – открыв первую часть для непрестанного досмотра со стороны второй; прозрачным переносно – почти полностью лишив первую часть свободы выбора) и сделать поведение второй части максимально непрозрачным для первой (посредством принципа «видеть будучи невидимым»; и посредством фактического снятия всех ограничений свободы выбора у второй части). Благодаря оппозиции прозрачности и непрозрачности – или, в более общих категориях, предсказуемости (определенности) и непредсказуемости (неопределенности) – соотношение власти и подчиненности гарантировано. Группы с отчетливо конфликтующими предрасположенностями и интересами интегрированы в гармоничную систему без какого бы то ни было сокращения масштабов или интенсивности самого конфликта.
Относительно тех, кто помещен между полюсами данной оппозиции, Бентам задает сакраментальный вопрос: «Quis custodiet ipsos custodes?» Он удерживается от этого вопроса только применительно к самому сторожу сторожей, главному надзирателю – подрядчику – предпринимателю. Правда, он признает, что легалистски настроенные будущие оппоненты паноптикона сочтут этот вопрос одинаково существенным для всех ступеней этой структуры – от нижней до верхней. И потому он предвосхищает обращение этого вопроса и к главному надзирателю – но лишь затем, чтобы отбросить его как неверно адресованный. Дотошное регламентирование, бесконечные предосторожности, тщательно управляемые воздействия среды – все, к чему Бентам так усердно стремился, разрабатывая оптимальные условия для заключенных, он решительно отрицает по отношению к главному надзирателю. На этом уровне системы такая регламентация может принести только вред. Она безусловно снизит эффективность, с какой главный надзиратель управляет своими подопечными; но она еще и подорвет энтузиазм, изобретательность и энергию главного надзирателя, а тем самым – гибкость и успешность системы в целом.
Главный надзиратель не нуждается в легальных нормах и регламентировании, поскольку у него есть верные мотивы для действия и адекватные ресурсы для соответствующих действий. Если в наличии и то и другое, результирующее поведение может регулироваться самоконтролем. Отслеживаемое самим актором, сверяемое с результатами и надлежащим образом исправляемое, оно будет понемногу приближаться к желательному образцу. Мотивом послужит извлечение прибыли; действовать согласно такому мотиву означает производить продаваемые товары и продавать их на рынке. Прибыль будет служить знаком верного курса. Убыток послужит предупредительным сигналом, что действия следует изменить. Корысть требует ресурсов; главный надзиратель обладает такими ресурсами; поэтому он может быть свободным агентом и по собственной инициативе и под собственную ответственность вступать во взаимодействие с другими свободными агентами. Здесь законодатели могут отдохнуть. С этого момента они уже не нужны.