Теперь уже вся одежда была сброшена. Обвив друг друга, они лежали на диване обнаженные.
Она скользила губами по его мошонке, вверх-вниз. Потом отпустила его. Он поцеловал ее живот. Приблизился. Она остановила его. Встала. Взяла его за руку. Татуировка на ее запястье растянулась, как крик из глубины души. Имя «Сэм» в простреленном сердечке. Капля крови.
Она улыбнулась, коснулась татуировки и прошептала:
— Давай наполним ее смыслом.
И потянула его за собой.
16
Двое суток и 10 часов назад
Зазвонил будильник на мобильном телефоне. Удивительно было проснуться в постели, тем более в чужой.
Сэм Бергер быстро обрубил агрессивный сигнал, глубоко пораженный тем, что ночью ему каким-то чудом хватило ума поставить будильник на звонок.
Несколько секунд он просто смотрел в потолок. Постепенно вырисовывалась действительность. Он правда проснулся в кровати Отилии Гримберг.
Бергер повернулся на бок. Отилия спала. Она лежала на животе, обнаженная, даже без одеяла. И он тоже. Одеяло валялось рядом на полу.
Он потянулся к ней, осторожно поцеловал ее ключицу. Она пошевелилась, издала тихий звук и снова затихла. Ее правая рука простиралась в его сторону. С капелькой крови из сердечка с Сэмом.
Бергеру было жаль ее будить. Он выскользнул в прихожую, бросил взгляд на лестницу в надежде, что пес спит на втором этаже, вышел в гостиную, собрал свои вещи. И в прихожей встретил Гарма. На секунду Бергер представил себе, как лежит на полу с сердечным приступом, обездвиженный, а над ним стоит, оскалившись, кровожадный ротвейлер. Но пес лишь проводил его взглядом до входной двери. Даже когда дверь приоткрылась и в дом ворвалась ночная прохлада, Гарм никак не отреагировал. Либо это плохой сторожевой пес, либо хороший психолог.
Последним приветом от несравненной Отилии Гримберг стал лай Гарма — он гавкнул единственный раз, зато громко — пока Бергер шагал вверх по улице, от одного светлого пятна к другому.
Между двумя фонарями возвышался высокий как стена деревянный забор. Бергер подошел к замку, огляделся в ночной пустоте, натянул одноразовые перчатки, снял отпечатки пальцев, вынул из кармана свою старую добрую отмычку, быстро вскрыл замок, проскользнул на участок.
Хотя Надин сад был окутан мглой, сомнений в его незатейливости не возникало. Почти никаких посадок, старый стол с двумя пластиковыми стульями, напоминающими капканы. Зыбкие ветра отогнали ночное августовское облако, лунный свет залил весь сад, обнажив бедные декорации. Бергер подошел к двери с огромным навесным замком. Вставил отмычку, нащупал невидимые бороздки. Медленно открыл дверь. Вошел, закрыл ее за собой. Постоял. Попытался уловить атмосферу, запахи, ощущения.
Темнота, запах скорее клинический, мебели мало. Неопределенное устройство прихожей. Ни лестницы вверх, ни вниз, все на одном этаже. Насколько Бергер мог судить с порога, где стоял. Он включил неяркий фонарик на мобильном. Медленно начал движение.
Прошел через темную кухню с намытой до блеска посудой. Обследовал каждый закуток. Завернул за угол. Оказался в комнате, служившей, судя по всему, гостиной. Почти в полной тьме с трудом различил диван, кресла и массивное бюро.
Компьютера Бергер не нашел, мобильного телефона тоже, ничего, что указывало бы на контакты с внешним миром. Он находился в закрытом мирке Нади Карлссон. Интересно, какой была ее жизнь на самом деле.
Остановившись, он вдохнул атмосферу гостиной. Продолжил поиски — безрезультатно. В конце концов присел. Сделал выводы. Логические выводы. Чистый дом. Идеально прибранный дом. Мания чистоты на грани с обсессивно-компульсивным расстройством. Без сомнений, Надя Карлссон относилась к тем людям, кому для выживания необходим идеальный порядок.
Она профессиональная уборщица. Но, возможно, именно потребность в порядке повлияла на выбор способа заработка. Если Отилия не ошибается, а Бергер был склонен ей верить, Надя прошла через наркотики и алкоголизм. Каким-то образом ей удалось встать на праведный путь, но, чтобы справиться с внутренним хаосом, потребовалась полная внешняя упорядоченность. Именно это Бергер сейчас и лицезрел. Надин порядок. Жизнь как будто замерла. И такое состояние жизненно необходимо.
Пока он сидел на диване, Надя являлась его внутреннему взору в разных образах. Она смотрела на него своим взглядом, который не должен был быть таким открытым и ясным, готовым идти навстречу миру, обошедшемуся с ней не лучшим образом. Чем дольше Бергер за ней наблюдал, тем очевиднее становилось, что Надя — образец человеческой способности выживать в любых условиях. Не дать себя сломить, не скатиться в озлобленность, суметь снова подняться на ноги. Долго сидела Надя рядом с Бергером на темном диване, пытаясь навести его на нужный след. Перед ним мелькали кадры из видео, разные выражения Надиного лица, которые в конце концов слились в один умоляющий, и в то же время требовательный взгляд, пронзающий Бергера насквозь.
Этот взгляд просил о помощи. Просто, прямо, без обиняков просил Сэма Бергера помочь.
Надин ангельский голос наполнял ее тщательно прибранный дом. Ой у вишневому саду.
Наверное, он уснул. Во всяком случае, он сидел так долго, что на смену ночной тьме пришел серый рассвет. Бергер встал, снова обошел дом. Небольшой, функциональный, ничего лишнего: ни одной фотографии или книги, почти никаких безделушек. Немногочисленные безликие украшения: пара картинок с избитыми цитатами, и над всем этим Надин голос и взгляд.
Как на самом деле выглядела ее жизнь?
Работа на износ, чтобы отогнать тревогу и абстиненцию, потом домой, где остается только в изнеможении уснуть? Ведь так оно и было? Уснуть в изнеможении, но все равно просыпаться от кошмаров, оставляющих после себя бессонницу, пустоту и шрамы? Которые не удалось вылечить даже за полгода психотерапии. Потайная комната.
И ключ от нее называется Свобода.
Осталась только ванная. Бергер потянулся к крану, чтобы брызнуть себе на лицо холодной воды. Но рука наткнулась на что-то другое. В раковину полетел стакан для зубных щеток. Бергер уже собирался с раздражением поставить его на место, как тут заметил, что щетки две.
Две зубные щетки.
Бергер вышел в сад, так и не умывшись.
Как следует запер за собой дверь, выглянул в щель в заборе, улица тянулась вверх, утопая в предутреннем свете. Вдоль дороги стоял одинокий автокран. Бергер запер за собой ворота и зашагал прочь.
Ему казалось, что теперь он знает Надю немного лучше.
Он подошел к автокрану, взял с капота кепку, плотно натянул ее на лоб и запрыгнул на кран. Оказавшись перед панелью управления, он услышал, как зарычал мотор, и осторожно подвинул рычаг вперед, так что кран начал потихоньку подниматься. Бергер покрепче вцепился в перила, и экипаж унес его в небесные дали.
Ну, или, по крайней мере, к верхушке фонарного столба. Бергер отрегулировал высоту крана, достал инструменты и начал откручивать металлический кожух камеры наблюдения. Последний оставшийся осколок стекла с легким звоном упал на асфальт.
— Вы опять здесь? — послышался низкий женский голос.
Бергер выглянул из-под козырька и тут же отвернулся, заметив даму с полудохлым пуделем. Он надеялся, что с такого расстояния она его не разглядит.
— Опять? — переспросил он не своим голосом.
— В прошлый раз что-то не получилось?
— Когда это было? — поспешно поинтересовался Бергер.
— В понедельник, конечно, — ответила Аста Хаден. — Вы даже этого не знаете?
— Пришлось немного подрегулировать, — сымпровизировал Бергер.
Аста Хаден все не уходила.
— Вы понимаете, что осколок мог поранить Цербера? — спросила она возмущенным тоном.
— Цербера?
Бергер едва сдержался, чтобы не расхохотаться. Что за собаки живут в этом районе?
— Приносим извинения, — проникновенно произнес он. — Хорошего вам утра и удачного дня.
Наконец Аста Хаден удалилась, таща за собой на поводке пуделя.
Бергер вернулся к работе. Он открутил до конца заметно покореженный кожух и снял верхнюю часть.
Здесь как будто что-то взрывалось. Бергер заглянул в металлические внутренности. Извлек весь перебитый электронный носитель.
Тут уже ничего не спасти.
Но серийный номер различить можно.
Где-то вдалеке пролаял Цербер. Всего один раз, зато громко.
17
Двое суток и 7 часов назад
Альвар Элднер стоял, прижатый к стальной стене, чувствуя, как проваливается сквозь временные пласты, через эпоху викингов в самое геологическое чрево. Всего в десяти сантиметрах от него стоял мужчина намного крупнее, в белой шелковой рубашке и ярко-синем галстуке. Мужчина внимательно осматривал его. Элднер заставил себя не отвести глаза под жестким, лишенным всякого выражения взглядом.
Случалось, что в такие секунды Элднер начинал сомневаться во всем своем столь удачно выстроенном существовании. Неужели яхта в Сандхамне действительно этого стоит? Неужели вилла с выходом к морю стоит того, чтобы раз в неделю стоять пригвожденным поистине акульим взглядом? А квартира на целый этаж с балконом во Флоренции, настолько близко к кафедральному собору, что кажется, до него можно дотянуться, стоит протянуть руку? Она стоит того, чтобы раз в месяц спускаться на лифте в ад с этим первобытным существом?
Со своей стороны Витенька знал, что подобные мероприятия создают нерушимую преданность. Сильнее, чем в эпоху викингов. Он знал: необходимо внушить этим мужчинам, что они соучастники, а не свидетели, чтобы они не думали, что могут снимать сливки за просто так. Или как там выражаются эти слабаки шведы.
Двери лифта бесшумно открылись. Тишина стояла жуткая, будто гора поглотила все звуки. Элднер бросил взгляд на вооруженных до зубов мужчин, охраняющих следующую стальную дверь в пяти метрах от них.
За ней — приемная. Дальше Альвара Элднера никогда не пускали.
И слава богу.