Они остановились. Охранники притворились глухими.
— Для Адриана все сложилось не лучшим образом, — произнес Витенька. — Я гарантирую, что он ничего не знал. Теперь никого из Степанкиных телохранителей не осталось. Так что ты мне нашел на этот раз, Элднер?
— Не я, а вся команда…
— Подробности меня не интересуют, Элднер, ты же знаешь. Не надо деталей. Кто у тебя?
Элднер сделал глубокий вдох, ощутил, как в легкие проникает подвальная плесень. И заговорил:
— Если предположить, что Степанка с помощью своих телохранителей воспользовался деньгами, то об этом должна знать другая сторона. Откуда шли поставки. Кто-то, кто похоронил все расчеты, которые всплыли только недавно.
— Продолжай, — произнес Витенька, не спуская с него акульего взгляда.
— Рижский отдел, — выдавил из себя Элднер. — Наш хаб для ведения дел в Прибалтике. Тот, кто возглавлял его четырнадцать лет назад, довольно быстро испарился. В конце концов мы его нашли. Он вышел на пенсию по фальшивым документам, не где-нибудь, а на Майорке.
Витенька медленно кивнул.
— Как его зовут? — спросил он.
— Фреиманис, — ответил Элднер. — Эдмунд Фреиманис.
Витенька извлек из кармана свой маленький пульт, стальная дверь поползла вверх. Элднер заглянул в так называемый погреб, где он никогда не был и куда не хотел бы попасть. Он ничего не увидел.
— Зайдем, — с галантным жестом произнес Витенька.
Элднер зажмурился. И шагнул в погреб впереди шефа.
Не обращая внимания на голого старика, полувисящего на вмонтированных в потолок кольцах с кляпом во рту, Витенька подошел к бюро, выдвинул верхний ящик и вынул какой-то предмет внушительных размеров. Осмотрев при слабом освещении острый клинок, он сказал:
— Если бы весь всплывший антиквариат находился в государственной собственности, вся история выглядела бы совсем иначе.
Взгляд Альвара Элднера забегал между острием и подвешенным мужчиной. Элднер узнал его по фотографиям. Не было никаких сомнений в том, что Эдмунд Фреиманис ожидал более приятного времяпрепровождения на пенсии.
— Нет, — сказал Витенька. — Вот.
Затаив дыхание, Элднер следил за угрожающим мечом. Витенька послюнявил палец, медленно провел по острейшему лезвию.
— Этот меч лучше всего сохранился со времен викингов. Найден в Норвегии десять лет назад, к счастью, правильным человеком. Он продал меч в Даркнете за приемлемую сумму. Меч датируется серединой девятого века. На нем даже янтарные вставки сохранились. Возможно, это один из мечей, оставленных переселенцами.
— Переселенцами?
— Да, в эпоху заселения Исландии.
Витенька медленно стянул с себя галстук и растянул его на бюро. Потом с легкостью занес огромный меч над головой и, закрутив, метнул его куда-то вниз. Никакого громкого звука. Удар, сдавленный крик, протяжный стон, больше ничего. Витенька нагнулся, равнодушно улыбнулся и сказал Элднеру:
— Подарок.
Затем вложил в протянутые руки Элднера какой-то предмет.
Это была ступня.
По шелковой рубашке Витеньки растекались алые пятна. Он посмотрел Элднеру в глаза ледяным взглядом.
— Временами мне кажется, что ты не понимаешь, Элднер, — сказал он. — Насколько сильно я хочу заполучить эти деньги. В следующий раз, когда я тебя позову, я хочу, чтобы ты взял с собой этот подарок. И принес мне новости получше. Это понятно?
Элднер почувствовал, как всхлипывает. Он немного постоял. Подавил рвотный рефлекс. Он держал отрубленную ногу в объятиях, как младенца, ощущая, как кровь пропитывает некогда белоснежную рубашку.
— А теперь мне предстоит кое-какая работа, — сказал Витенька. — Вон отсюда.
II
18
Двое суток и 6 часов назад
Самое ужасное — она знает, что спит. Но остановить это невозможно. Не получается ущипнуть себя за руку.
Она видит здание, хотя оно все время меняется. Всякий раз, как она заходит внутрь, дом меняется, она это точно знает, хотя вокруг темно. Приглушенные крики, зыбкие движения, как будто под покрывалом. Она ничего не видит, но где-то внутри знает. Все чувства уже здесь, у самой поверхности, еще чуть-чуть — и хлынут кипящей лавой.
Во сне она даже осознает, что в последнее время ей снилось много снов, целый ряд кошмаров за короткий период. Как будто в ней выкристаллизовалось нечто глубоко человеческое, сделав ее более восприимчивой. Все это она понимает, пока бредет по коридору здания, постоянно меняющего свой характер.
Она входит в какую-то дверь, все сжимается. Мгла немного рассеивается. Перед ней прямой коридор, повсюду приоткрытые двери, они становятся все меньше и меньше, пока не исчезают в бесконечности. Крики доносятся из дверей, все еще приглушенные, пока непонятно, это кричат от боли, наслаждения, страха, безумия или счастья. Или от всего сразу.
Но она-то, конечно, знает. Идя по коридору, бесплотная, она уже несет в себе все ответы. Это вовсе не значит, что шок будет меньше, зато текущий момент гораздо тяжелее.
Коридор кажется бесконечным, она все идет и идет, как в искаженной компьютерной игре, ее движения становятся все более цифровыми, как подергивающиеся пиксели, а вот, естественно, и свет, ярче всего остального, но он так далеко, что она даже не пытается прибавить шагу, бесполезно, свет все равно не приблизится.
И все же это происходит. Свет наконец становится ближе. Он льется из одной из дверей в самом конце коридора, и она впервые ощущает, что на самом деле уже близко. Она приближается к свету.
Крики звучат непрерывно, ничего не меняется, только дверь со светом все ближе. И она знает.
Разумеется, она знает.
Но все-таки сердце громко стучит в бесплотном теле, и по-прежнему нет руки, за которую можно себя ущипнуть, оно бьется все быстрее по мере того, как она приближается к приоткрытой двери, откуда льется мерцающий свет. Уже совсем близко.
Ближе и ближе.
Вот и пришла. Она стоит у двери, прижавшись к стене. Свет обрушивается на нее сияющим кубом. Больше ничего в коридоре нет. Совсем ничего.
Она заглядывает в комнату. Сон не оставляет ей других вариантов. Это как судьба. Она просто должна это сделать. Она делала это и раньше. Как будто от этого легче.
Комната не такая светлая, как кажется из темного как ночь коридора. Внутри пара занимается сексом прямо на тлеющих углях. Жестко, так что от их интенсивных движений кровать словно пылает.
Она отворачивается, направляет взгляд в сторону коридора. В полуметре от нее стоит мужчина, будто возникший из ниоткуда. Из темноты. Эмоции вот-вот выплеснутся наружу. Он стоит с обнаженным торсом, на мускулистых плечах все те же необычные татуировки. Это эполеты, элемент военной формы, погоны, выжженные прямо на коже. Тут-то она — уже в который раз — понимает, почему его называют Полковником.
Он делает шаг ей навстречу, хватает ее за шею, резко притягивает к себе и шепчет:
— Я знаю, тебе это нравится.
Хотя у нее нет тела, он тащит ее за волосы, затаскивает в комнату, где пара продолжает совокупляться как ни в чем не бывало. Она видит, как за окном светится красная неоновая табличка, ближе к земле, некоторые буквы хорошо видны, s, v, d, возможно, a.
Он швыряет ее на угли, и она просыпается.
Остались только приглушенные крики. Теперь они звучат громче. Кричат где-то рядом с ней.
Она проснулась в кресле в своей тайной запасной квартире на Эульсгатан в районе Сёдермальм, полностью одетая. Только блузка расстегнута. Злокачественный сон быстро развеяли требовательные крики из стоящей рядом колыбельки. Наверное, она покормила дочку и тут же уснула.
Слава богу, прежде чем заснуть, она успела переложить девочку в кроватку.
Молли Блум потянулась к колыбельке, вынула дочку, прижала ее к сердцу, заглушая его бешеные удары, коснулась щекой ее маленькой щечки. Малышка затихла. Ее дыхание щекотало кожу. Все вокруг наполнилось жизнью.
Все.
Удивительно, но появление этого маленького существа вызвало столько кошмарных снов. Учитывая, какую жизнь она вела и каким опасностям подвергалась, ничего странного в кошмарах не было, но почему они появились именно сейчас? Когда все вокруг полно жизни.
Она смотрела в глаза своей дочке и поражалась. Вообще, она не должна была иметь детей, она совсем не тот человек, кто заводит детей. Она прирожденный секретный агент и не может себе позволить слабых мест. И тут внезапно у нее такое место появилось. Причем очень слабое. Значит, она больше не может работать агентом, даже в частной сфере. Надо найти новую работу, как можно более далекую от этого мира.
В этом она пыталась убедить себя каждый день, каждый божий день после того кошмара в Андалусии, каждый день на протяжении восьми с лишним месяцев.
Восемь месяцев с фальшивым удостоверением личности, в поисках личности истинной. Своей, настоящей. Которую ей никак не удавалось найти. Кто она есть на самом деле.
Возможно, теперь она нашла себя.
После родов прошло уже шесть недель. Малышка пожелала появиться на свет на месяц раньше срока; к тому же с предполагаемой датой Молли ошиблась. Оплодотворение произошло там, в глубинке, на пару недель раньше, чем ей помнилось. Но тогда все получилось так хаотично.
Правда, в том, кто отец ребенка, сомнений быть не могло.
Они находились в одном из самых недоступных мест в Швеции, предельно далеко от цивилизации.
И от других мужчин.
Дочь родилась здоровой, неделю пролежала в кувезе, но все системы успели сформироваться — готовая жизнь, которая будет нуждаться в Молли предстоящие двадцать-двадцать пять лет.
Единственное, в чем Молли была абсолютно уверена в период долгих раздумий, — это в том, что, несмотря на все доводы разума, ребенка она сохранит. Она знала точно. А еще — что ей придется поменять работу, стать другим человеком, найти для себя идентичность, никак не связанную с работой в полиции.
Но этот азарт.
В глубине души она знала, кто она такая и где она на своем месте. Она боролась, отчаянно сопротивлялась. Иногда она представляла себя за столом в каком