И все-таки у него перед глазами так и стояла коротко стриженая голова Отилии Гримберг, ее лицо с выраженными морщинами. Улыбка, излучающая жизненный опыт. Блестящий взгляд. Уже немолодое, но такое красивое обнаженное тело. Бесконечное наслаждение.
Он и правда слишком долго был один. Одиночество делает человека другим, искажает его сущность. Ты больше не можешь быть хорошим детективом.
Он взглянул на монитор. На папку с видеозаписями. Семь фильмов, по полчаса каждый, плюс собственная нарезка Бергера, куда он включил те моменты, когда пребывание Нади у Риты Олен могло вывести его на нужный след. Оригиналы фильмов были короче, чем сами встречи с психотерапевтом, точно так же, как и его запись с терапии: Олен записывала лишь отдельные фрагменты сессий. А то, что фильмов оказалось лишь семь за полгода, означало, что на камеру снимались далеко не все встречи.
Бергер включил первую запись, февральскую, и снова попытался раскусить Надю. Ее жесты, формулировки, сомнение, взгляд — все то, что он когда-то, на пике профессиональной славы, так мастерски истолковывал. Техника ведения допроса. Как интерпретировать слова и поведение допрашиваемого. Оценить правдивость показаний. Составить полное впечатление о человеке.
Надина песня многое изменила. Бергеру показалось, что он начал проникать в глубины ее истерзанной, но не сломленной души. Он увидел живую женщину, с которой вполне мог бы подружиться. И даже больше.
Но вот раскусить ее ему не удавалось.
До конца — нет.
Внутри Нади он видел травмированную девочку. Понимал ее неочевидную иронию. Видел опытную женщину, которая видела в жизни все. Женщину, прошедшую через страдания, вынужденную принимать наркотики, чтобы выжить. Пристыженную женщину. Женщину, судорожно держащуюся за упорядоченную жизнь. Женщину-аскета, которая прекрасно знает, что за радостью в жизни всегда следует наказание. Пчелку-труженицу, никогда не отказывающуюся от работы. Женщину, в которой вновь, пусть и осторожно, пробудилась любовь. Промелькнула перед взором Бергера и разъяренная Надя, способная на вспышки ненависти.
Бергер посидел, подумал. Точнее, прислушался к своему внутреннему голосу. Внутри него что-то происходило. Длительная душевная заморозка сменялась чем-то другим. Во время его личного ледникового периода жизнь в нем поддерживали исключительно короткие и не особенно успешные встречи с близнецами, в остальном душа промерзла до дна. А сейчас его тело вдруг почувствовало, что ему понадобится доступ ко всем возможным чувствам, чтобы подобраться к Наде достаточно близко и спасти ее. Чем более полным получался ее образ, тем сильнее ему хотелось ей помочь. Теперь ему страстно хотелось, чтобы она продолжала жить, чтобы смогла перейти на новый жизненный этап.
Однако раскусить ее он по-прежнему не мог.
До конца — не мог.
На всем белом свете есть только одна женщина, понять которую ему еще сложнее.
Но она больше не присутствует в его жизни.
Он закрыл глаза. Услышал какой-то звук, как будто кто-то скребется. Потом голос. Бергер был уверен, что ему снится сон.
— Мирина, — произнес женский голос.
Не понимая, что происходит, Бергер открыл глаза. В дверной проем лился утренний свет. Там стояла женщина. Внимание Бергера привлек слинг на ее груди, поэтому он не сразу узнал Молли Блум.
А когда узнал, у него перехватило дыхание.
21
Двое суток и 5 часов назад
— Можно войти? — спросила Молли Блум.
Бергер молча сидел, уставившись на нее, на слинг, на крошечный затылок. Склонив голову набок, Молли вопросительно посмотрела на него.
Бергер кивнул, неопределенным жестом показал на стул напротив, попытался восстановить дыхание.
Ему необходима порция виски. А лучше две.
Она села, осмотрелась.
— Ремонт не так далеко продвинулся, как я думала.
Голос. Ему необходимо было найти голос. Но ничего не получалось. Он просто проваливался сквозь землю, прямо в кипящую лаву.
— А тут, похоже, настоящее дело, — воскликнула Молли, указывая на доску.
Дальше молчать нельзя. Не хватает еще потерять самообладание.
— Мирина? — выдавил он из себя.
Молли опустила взгляд и с обращенной внутрь себя улыбкой произнесла:
— Так ее будут звать.
Бергер посмотрел на маленький пушистый затылок, и неожиданно для себя самого улыбнулся. Улыбка возникала из каких-то глубин, которые он не мог контролировать. Земная кора лопнула. Изнутри.
— Я не возражаю, — хрипло произнес Бергер.
Повисла пауза. Бергер и Блум встретились взглядами. Наконец Блум спросила:
— Хочешь подержать?
Бергер молча кивнул.
Молли вынула малышку из слинга, с ней на руках обогнула стол. Бергер с бесконечной осторожностью взял малышку и долго сидел с ней, словно завороженный, поглаживая на удивление густые волосенки.
Тем временем Молли подошла к доске и начала внимательно изучать записи.
— Мирина? — повторил Бергер.
— Одна из самых могучих амазонок, — пояснила Блум, не сводя глаз с хаотичных заметок на доске.
— Где ты была, Молли? — спросил Бергер без обиняков.
— Где я только не была, — ответила Блум. — Только вот дома так и не нашла.
— Я месяцами не ночевал дома, — сказал Бергер. — Там слишком пусто. Здесь хоть есть чем заняться.
— Да, близнецы, — кивнула Блум, указывая на правый нижний угол доски. — Мне очень жаль, что так вышло. Помимо всего прочего.
Она подошла ближе и сняла с доски маленькую фотографию ее самой в аэропорту Брюсселя.
— Ты не пытался меня разыскать?
— Разумеется, пытался, — ответил Бергер. — Дальше Брюсселя ты не улетела. По крайней мере, под именем Молли Блум.
— Ты загнал меня в угол, Сэм, я начала задыхаться, — сказала Молли, поймав его взгляд. — Мне надо было уехать, чтобы вновь обрести себя.
— Но у тебя ничего не получилось? — спросил Бергер.
— Не знаю. По крайней мере, теперь я могу дышать. Мирина мне помогает.
— Я какое-то время ходил к психологу, — сказал Бергер. — Получил лучшую терапию в мире — настоящее дело для расследования.
— Вот это?
Бергер кивнул и, помолчав немного, спросил:
— Как ты сюда попала?
— Пешком, — ответила Блум. — Со слингом, сумкой и всем прочим.
— У меня повсюду камеры наблюдения, — сказал Бергер. — Они должны были тебя заметить. Ди они заметили.
— Ты встречался с Ди? — спросила Блум.
— Впервые с тех пор, как мы все трое разъехались кто куда. Она пережила кризис.
— Мне кажется, у всех нас ПТСР, в той или иной степени, — усмехнулась Блум.
— Посттравматическое стрессовое расстройство, — скривившись, произнес Бергер.
— Два месяца мы жили в сумасшедших условиях, — сказала Блум. — Если бы кого-то из нас кризис обошел стороной, это и был бы самый страшный кризис.
— Возможно, — согласился Бергер. — Но почему не работают мои камеры?
— Разумеется, они работают, — успокоила его Блум. — Просто я умею обходить камеры наблюдения, вот и все. Речь идет о похищении?
Бергер кивнул, продолжая гладить Мирину по голове.
— Ты правда хочешь знать подробности?
— Все до мельчайших деталей, — сказала Блум, снова указывая на доску.
— Ну что ж, с удовольствием поделюсь моей терапией.
Он сидел, держа на руках свою новорожденную дочку. Дочку, которую, как он думал еще пару минут назад, он никогда не встретит. А рядом сидела мать девочки, которую он уже и не чаял увидеть вновь.
Все происходило как во сне.
А сны всегда опасны. Потому что рано или поздно наступает пробуждение.
Гладя дочку по волосам, он чувствовал, что ему следовало бы заплакать. Рано или поздно он так и сделает. Но не сейчас.
— А ей действительно всего несколько дней? — спросил он.
— Шесть недель, — ответила Блум. — Она сильная, захотела появиться на свет на месяц раньше. К тому же я ошиблась с днем зачатия. Оно произошло двумя неделями раньше, чем я думала. Так что я не такая уж и свежеиспеченная мама.
Бергер усмехнулся, вспомнив запоздавшую на несколько недель голову в толчке.
— Двумя неделями раньше, говоришь, — произнес он. — То есть сразу, как мы оказались там, в глуши? Когда я все еще лежал без сознания?
— Во всяком случае, других мужчин там поблизости не было, — сказала Блум. — Все, больше не спрашивай. Расскажи лучше о твоем деле.
И он рассказал обо всем, что знал, от начала и до конца. Где-то на середине рассказа Мирина уснула; Бергер надеялся, что ей не приснится сюжет его повествования.
Пока Сэм говорил, его самого поразило, как мало у него фактов на руках. Как много чувствует и как мало знает. Когда он закончил отправкой двух зубных щеток в лабораторию для определения ДНК, Блум сказала:
— У тебя оно есть в письменном виде?
— Дело? Нет, зачем. Я ведь один им занимаюсь.
— Хорошо, — одобрила Блум. — Смотри, чтобы ничего не попало в сеть.
Бергер кивнул.
Еще раз внимательно взглянув на доску, Блум продолжила:
— На первый взгляд все выглядит так, будто наркоман напал на бывшую наркоманшу. Узнал, что она общается с человеком «образованным», с деньгами. Назвал произвольную сумму, которая показалась ему достаточно большой, сто тысяч, и теперь надеется, что ему повезет.
— А на второй взгляд?
— Надино прошлое; то, что она познакомилась с мужчиной и, по всей видимости, влюбилась в него; то, что похититель — возможно — выстрелил в камеру видеонаблюдения. Отдельные ниточки.
— Складываются ли они в единое целое?
— Я не видела видеозаписей с психотерапии, поэтому не могу судить, что Надя за человек. Но похоже, похититель действовал профессионально. И в то же время — нет.
Блум помолчала, снова разглядывая доску.
— Полагаю, ты предложил ему деньги? В этом ведь и состояла твоя задача? И это деньги психолога? Тебе хорошо заплатили?
— Ответ «да» на все вопросы.
— Он ответил?
Бергер помотал головой.
— В почтовом ящике пусто, как в дырявом кармане.