Впервые она думала в таком ключе.
Ей пришлось приложить усилие, чтобы перевести мысли в другое русло. Молли начала размышлять о деньгах. За последние сутки она почти не думала о пенсионном страховании, в отличие от предыдущего периода; эти мысли вернулись лишь во сне. Даже если им не удастся найти Надю — а это наиболее вероятный исход, — она получит четверть миллиона. Если удастся — полмиллиона. Тогда до мечты, открытия фитнес-клуба, будет совсем рукой подать. Самооборона для женщин, выездные тренировки в разных экзотических местах.
Во время беременности она жила очень экономно, у нее еще оставались деньги от компенсации, полученной при увольнении. Если все сложить, средств должно хватить.
С другой стороны, пенсионная страховка — это дорого…
Автомобиль из проката мчался на юг, перебирая четки из южных пригородов, пока они не поредели после Сёдертелье. В районе села под названием Хейста дорога уходила в густой лес. Блум не была склонна к предрассудкам, но ей показалось, что вот-вот раздастся оружейный залп. Она проехала третий полуразвалившийся дом с ржавым автомобилем на участке. Узкая лесная дорога обогнула холм, и взору Молли предстал участок совершенно другого рода.
Роскошный — неверное слово, скорее устаревший и старинный одновременно. В девяностые годы построенная по индивидуальному плану вилла с бассейном и солнечной террасой наверняка производила впечатление; теперь же участок выглядел более антикварным, чем соседние, — все-таки в ржавеющих разбитых автомобилях есть что-то безвременное.
Блум подъехала к закрытой калитке железного забора. Покосившаяся, выцветшая табличка предупреждала о злой собаке; другая табличка гласила, что дом охраняется вневедомственной охраной. Молли вышла из машины, подождала, не раздастся ли собачий лай, потом нажала ручку, и калитка отворилась. Идя по заросшей садовой дорожке, она расстегнула куртку и кобуру.
Царило ощущение первого осеннего дня. Безжалостная серая суббота.
Блум окинула взглядом некогда авангардистские скошенные углы здания; ни малейших признаков жизни. Она подошла ближе, позвонила. Никакого сигнала, похоже, не прозвучало.
Отступив на пару шагов, Блум осмотрела фасад, окна. С другой стороны дома послышался какой-то звук. Она замерла, попыталась определить, откуда именно он раздается. Источник звука сместился влево. Блум достала пистолет и скользнула вправо. Вышла на большую заброшенную террасу. Остановилась у огромного панорамного окна. Встретилась взглядом с каким-то мужиком. По другую сторону дома. Мужчина поспешно скрылся. Блум снова поймала его взглядом, уже в другое окно. Мужчина убегал со всех ног.
Блум обогнула дом. Мужчина бежал рысцой, приближаясь к рощице. Блум кинулась за ним, вскинув пистолет. Ей уже давно не доводилось бегать, шаги давались с трудом, а когда некошеная лужайка закончилась и Блум оказалась на более болотистой почве, ноги будто отяжелели. Ее словно засасывало под землю.
К счастью, мужчину постигла та же участь. Он уже почти добежал до рощицы, их с Блум разделяли тридцать метров, когда он вдруг обернулся и встретился с ней взглядом.
Он тут же как будто сдался. Глядя на дуло пистолета, мужчина опустился на колени. Он умоляюще протянул руки, и Блум услышала, как он произнес:
— Нет.
Это было «нет» прозревшего человека.
«Нет» как последнее в жизни слово.
Мужчина сидел на диване. На вид ему было лет шестьдесят, он все никак не мог отдышаться. Похоже, лишний вес он набрал недавно, животик выглядел как привязанная к подтянутому телу подушка.
Блум рассматривала кресло рядом с собой. Садиться в него не очень-то хотелось. В конце концов она все же села.
— Вы же Юханнес Эдборг? — спросила она.
Мужчина медленно кивнул, отведя взгляд.
— Был, — сказал он. — По крайней мере, когда-то был.
— У меня на самобичевание чутье, — ответила Блум. — А тут жалостью к себе не просто пахнет, а воняет. А еще воняет спиртным. Вы делаете самогон?
— На это мне бы никогда не хватило терпения, — пропыхтел Юханнес Эдборг. — Покупаю у соседа.
— За кого вы меня приняли? — спросила Блум.
— О чем это вы?
— Вы как будто ждали, что кто-то придет и убьет вас. Кто именно?
— Чтобы умереть, надо пожить, — ответил Эдборг.
— Не стройте из себя дурака, — сказала Блум. — За кого вы меня приняли?
Эдборг покачал головой, медленно, нерешительно.
— Ладно, — произнесла Блум. — Я расскажу, что я вижу. Я вижу человека, который внезапно разбогател в девяностые и построил виллу в духе нуворишей, вероятнее всего, в тех местах, где он сам вырос, уехать далеко от родной деревни он не решился. Когда-то у него была семейная жизнь, но дети повзрослели, а вместе с ними испарилась и жена, решившаяся наконец на более достойное существование. Мужчина, растерявший все свое богатство, остался один, начал пить. Вопрос лишь в том, в какой момент возникла угроза.
— Значит, вы частный детектив? И почему я должен отвечать на ваши вопросы?
— Вы работали в государственной организации, — продолжала Блум. — В конце восьмидесятых возглавили интернат для людей со сниженными интеллектуальными возможностями под названием «Винтербу» в Ханинге. Когда интернат закрыли в самом конце девяностых, вы уже там не работали, я правильно понимаю? И начали карьеру в сфере частной медицины?
Впервые с той секунды, когда Блум усадила его в кресло, Эдборг поднял глаза. Тщательно подбирая слова, он произнес:
— Закон о семейной медицине. Его как раз тогда приняли. В начале девяностых. Нас воспитывали с мыслью, что медицинская помощь и уход должны быть одинаково доступны всем гражданам, независимо от толщины кошелька. И теперь таких, как я, застали врасплох. И меня в том числе. И то, чем я руководил, то, что всегда стояло на низшей ступени социальной лестницы, вдруг стало коммерчески выгодным делом. Я неплохо справлялся с дуриками, отсюда и блестящая идея начать свой бизнес.
— Но для этого нужен стартовый капитал, — заметила Блум.
— Капитал я насобирал.
— И теперь живете в страхе из-за этого капитала.
Юханнес Эдборг вытаращил глаза. Мигнул. Воцарилось молчание. Казалось, он просто не может ничего сказать.
Блум откинулась в изъеденном молью кресле и заговорила:
— Первого декабря 1991 года Украина была признана независимым государством. Через четыре месяца туда отправились пациенты интерната «Винтербу» в сопровождении персонала — выдающееся путешествие для муниципального учреждения, где содержатся умственно отсталые. Как минимум двое из пациентов вернулись из Украины с юными украинскими женами. Вскоре после этого у вас уже был капитал, достаточный, чтобы открыть частное лечебное заведение, на самой заре приватизации медицинской сферы.
Эдборг продолжал молча пялиться на нее.
— Все-таки интересно, что это совпало с падением железного занавеса, появлением олигархов и интернационализацией русской мафии — с полным набором из эгоизма, власти, денег и насилия, присущих русской «демократии». Мне действительно очень интересно, с исторической точки зрения, как все было, когда первая волна похищенных женщин хлынула в Швецию с востока. Кому пришла в голову идея, что можно одновременно отмывать деньги и экспортировать рабынь в виде проституток.
Теперь Эдборг сидел прямо, но по-прежнему молчал.
Блум продолжила:
— Когда и как с вами связались, Юханнес?
Блум видела, как судорожно двигаются глазные яблоки за опущенными веками Эдборга. Она ждала результата.
— Думаю, вы понимаете, что я не могу об этом говорить, — произнес наконец Эдборг.
— Прошла уже четверть века, — заметила Блум.
— Это пожизненный приговор, — пожал плечами Эдборг. — Если они в кого-то вцепились, то уже никогда не отпустят. Давление будет только нарастать.
— Вы должны рассказать еще что-нибудь, Юханнес. Похищена женщина.
— Неужели, — хмыкнул Эдборг.
— Если пропить мозг, становишься равнодушным и вялым, а никак не циничным.
— Я продал предприятие этой чертовой русской мафии. А теперь они вдруг стали белыми и пушистыми, все в рамках закона. Чертов Ньорд. Так скажите мне: разве я не был циником с самого начала.
— Ньорд?
— Я больше ни слова не скажу. Просто вырвалось.
— Самое странное, я вовсе не думаю, что вы были циником изначально. Но вас погубило то, что всегда ломает человека. Вас одолела алчность, Юханнес. Greed does NOT work[10].
— Whatever[11], — сказал Эдборг. — Значит, кого-то похитили?
— Ну, обстоятельства таковы…
— Я понимаю, почему вы колеблетесь, — перебил ее Эдборг. — Если бы они появились и спросили меня, я бы тут же рассказал о вас и обо всем, что вы мне поведали. Выбора-то нет.
— А что, они время от времени появляются? — спросила Блум.
— За последние двадцать пять лет такого не случалось.
— Но при этом круглосуточный страх?
— Да, — согласился Эдборг. — Мне надо выпить.
Блум взглянула на свою дрожащую руку. Сжала кулак.
— Вы должны дать мне хоть что-нибудь, Юханнес, — сказала она.
Эдборг поднял на нее красные воспаленные глаза и произнес:
— Степанка.
— Что это? — спросила Блум.
— Так его звали, — ответил Эдборг. — Мое контактное лицо. В последствии он стал большим человеком.
— Большим?
Взгляд Эдборга устремился к мойке на грязной открытой кухне. Там стояла старая пожелтевшая канистра.
— Он стал боссом. А теперь дай мне выпить.
29
Сутки и 2 часа назад
Не было никаких сомнений в том, что АО «Домашний помощник МИА» на самом деле закрыто. Бледная витрина скрывалась за прочной решеткой на одной из задних улочек недалеко от центра Юлста. Молли Блум постучала, сначала по решетке, потом в окно. Она уже достала мобильник, чтобы звонить, как вдруг решетка дернулась и медленно поползла вверх. Когда решетка отодвинулась на полтора метра от земли, из здания, пригнувшись, вышел рослый мужчина и начал по ней колотить.