– Почему она сама этого не скажет? Почему ты это говоришь? Откуда мне знать, что это правда?
– Была бы у тебя хоть капля воображения, ты бы сам понял.
– Она ни разу не говорила этого! Если у тебя ко мне претензии, выскажи их, почему ты вечно говоришь о ее проблемах?
– Потому что на самом деле я далеко не так беспокоюсь, как она, – сказал его отец. – Я не думаю, что ты такой умный, каким себя считаешь, не думаю, что ты в курсе всех жизненных опасностей, но полагаю, что ты достаточно умен, чтобы самому о себе позаботиться. Если ты попадешь в беду, надеюсь, мы будем первыми, кому ты позвонишь. В остальном ты свой выбор сделал, и я с этим ничего поделать не могу.
– Ну… спасибо, – сказал Джоуи с лишь частичным сарказмом.
– Не благодари. Я не уважаю твой выбор, просто признаю, что тебе восемнадцать и ты можешь делать что угодно. Но я глубоко разочарован, что наш сын не находит возможным быть чуть добрее к своей матери.
– Спроси ее, почему я не могу! – взорвался Джоуи. – Она прекрасно знает! Она все знает! Если тебя так заботит ее счастье, спроси ее и не приставай ко мне!
– Не говори со мной так.
– И ты со мной так не говори.
– Хорошо, не буду.
Отец, казалось, был рад смене темы. Рад был и Джоуи. Он наслаждался собственной крутостью и самостоятельностью, и ему неприятно было обнаружить существование внутри себя океана ярости, клубка семейных эмоций, которые могли внезапно взорваться и овладеть им. Слова, которые он разъяренно бросил отцу, были словно заранее сформулированы, как будто внутри него существовало обиженное второе “я”, невидимое, но разумное и готовое в любую секунду проявить себя в виде фраз, не подконтрольных его воле.
– Если вдруг передумаешь, – сказал его отец, когда они истощили ограниченный запас тем для рождественской болтовни, – я с удовольствием куплю тебе билет на самолет, чтобы ты прилетел на несколько дней. Твоей матери это так важно. И мне тоже. Я бы тоже этого хотел.
– Спасибо, – сказал Джоуи, – но я не могу. У меня тут коты.
– Сдай их в гостиницу для животных, тетка ничего не узнает.
– Ну может быть. Наверное, нет, но может быть.
– Хорошо, тогда с Рождеством, – сказал его отец. – Мама тоже передает поздравления с Рождеством.
Джоуи услышал ее голос на заднем плане. Почему она не взяла трубку и не поздравила его лично? Свинство какое-то. Очередное бессмысленное признание своей вины.
Хотя квартира была довольно просторной, в ней не было ни одного дюйма, не занятого Эбигейл. Кошки расхаживали по ней как полномочные представители, роняя повсюду шерсть. Шкаф в спальне был нашпигован скомканными штанами и свитерами, мятыми пальто и платьями, а ящики были набиты так плотно, что не открывались. На стоящих в два ряда и рассованных повсюду дисках были записи исключительно отвратных певиц и какого-то ньюэйджевского бормотания. Даже в книгах была одна Эбигейл – в них говорилось о Потоке, творческой визуализации и победе над неуверенностью в себе. Кроме того, в квартире присутствовали все виды мистических аксессуаров – не только еврейские, но и восточные подставки под ароматические палочки и статуэтки со слоновьими головами. Единственное, чего недоставало в этом доме, – еда. Шагая по кухне, Джоуи вдруг понял, что если он не хочет три раза в неделю питаться пиццей, ему надо будет ходить в магазин и что-то себе готовить. Запасы Эбигейл состояли из рисовых хлебцев, сорока семи видов шоколада и какао и лапши быстрого приготовления, насыщающей на десять минут, а затем вызывающей приступ особенно мучительного голода.
Он подумал о просторном доме на Барьер-стрит, о восхитительной материнской готовке, подумал о том, чтобы сдаться и принять предложение отца. Но он решительно не хотел давать своему внутреннему “я” возможность проявить себя, и единственным способом отвлечься от мыслей о Сент-Поле оказалось устроится на латунной кровати Эбигейл и дрочить снова и снова, пока кошки не взвыли с упреком за дверью. Все еще не удовлетворенный, он включил компьютер тети – его ноутбук здесь не имел доступа к Сети – и принялся искать какую-нибудь порнушку. Как это обычно бывает в подобных случаях, каждый бесплатный сайт вел его на еще более непристойный и соблазнительный портал, и на весь экран стали открываться дополнительные окна, как в каком-нибудь кошмаре ученика чародея. Пришлось перезагрузить компьютер. Обиженный и клейкий член тем временем обмяк в его руках. Система оказалась захвачена какой-то чужеродной программой, полностью загрузившей жесткий диск и заблокировавшей клавиатуру. Итак, он заразил компьютер своей тети. В данную минуту он никак не мог получить желаемого – увидеть женское личико, искаженное экстазом, кончить в пятый раз и заснуть. Он закрыл глаза и заработал рукой, надеясь вызвать в памяти достаточное количество увиденных образов, чтобы довершить начатое, но его отвлекало кошачье мяуканье. Он отправился в кухню и открыл бутылку бренди, надеясь, что это не слишком дорогой сорт и он сможет потом купить такую же.
Проснувшись с похмелья, он учуял в воздухе запах, как хотелось надеяться, кошачьего дерьма. Заглянув в тесную, адски жаркую ванную, он обнаружил там гору нечистот. Пришлось вызвать управляющего, мистера Хименеса, который прибыл два часа спустя с тележкой, полной инструментов.
– Дом-то старый, оттого и проблем гора, – сказал мистер Хименес, трагически качая головой. Он наказал Джоуи плотно затыкать слив в ванне и раковинах после использования. На самом деле эти указания входили в список вместе со сложным распорядком кошачьего кормления, но Джоуи, стремясь накануне поскорее добраться до Кейси, совершенно про них забыл.
– Туча, тьма проблем, – бормотал мистер Хименес, орудуя вантузом и отправляя нечистоты обратно в несговорчивую канализацию.
Оставшись в одиночестве и заново обдумав перспективу двухнедельного одиночества, скрашиваемого бренди и/или мастурбацией, Джоуи позвонил Конни и сказал, что заплатит за автобусный билет, если она к нему приедет. Она тут же согласилась, отказавшись, впрочем, от оплаты билета, и его каникулы были спасены.
Он нанял какого-то чудика, чтобы тот починил тетин компьютер и провел интернет на его ноутбук, потратил 60 долларов на готовую еду в магазине “Дин-энд-Делука” и, встречая Конни на вокзале Порт-Оторити, был счастлив, как никогда, видеть ее. За предыдущие месяцы, мысленно сравнивая ее с несравнимой Дженной, он как-то забыл, как хороша она была на свой тонкий, лаконичный, страстный лад. На ней был незнакомый жакет, и она подошла к нему и прижалась лицом к его лицу, глядя ему прямо в глаза, как будто заглядывая в зеркало. Внутри него все растаяло. Впереди его ждал долгий и многократный трах, но дело было не в этом. Как будто автовокзал и небогатые пассажиры были оборудованы ручками регулировки яркости и насыщенности цвета и эти ручки были выкручены в ноль появлением девушки, которую он знал всю жизнь. Пока он вел ее через коридоры и залы, всего полчаса назад игравшие красками, все казалось блеклым и мутным.
В последующие часы Конни сделала несколько тревожащих заявлений. Первое прозвучало, когда они ехали в метро на Чарльз-стрит и он спросил, как ей удалось взять столько отгулов в ресторане – как она уговорила коллег покрыть ее пропуски?
– Я просто ушла, – ответила она.
– Ушла? Ты ушла зимой?
Она пожала плечами:
– Ты меня позвал. Я же говорила, что тебе надо только позвонить, и я приеду.
Неприятное удивление, которое он испытал, вернуло краски окружающему миру, как после травки мозг выныривает из угара в реальность. Внезапно стало ясно, что другие пассажиры живут своей жизнью, преследуют какие-то цели и ему надо заняться тем же. А не попадать под власть чего-то неуправляемого.
Вспомнив об одном из безумных эпизодов их телефонного секса – ее половые губы так раскрылись, что полностью покрыли его лицо, а его язык так удлинился, что погрузился в нее до неисповедимых глубин, – он тщательно побрился перед тем, как ехать на вокзал. Но когда они увидели друг друга во плоти, абсурдность фантазий стала очевидной и неприемлемой. Оказавшись в квартире, вместо того чтобы тащить Конни в кровать, как это было в те выходные в Вирджинии, он включил телевизор и проверил результаты матча за университетский кубок, которые его совершенно не интересовали. Затем делом первостепенной важности стало проверить, не написал ли за последние три часа кто-нибудь из друзей.
Пока загружался компьютер, Конни терпеливо сидела с кошками на диване.
– Кстати, твоя мама передавала привет, – сказала она безмятежно.
– Что?!
– Твоя мама передавала привет. Она колола лед, когда я уезжала. Увидела сумку и спросила, куда я еду.
– И ты ей сказала?
Удивление Конни было абсолютно невинным.
– А что, не надо было? Она пожелала мне хорошо провести время и попросила передать тебе привет.
– Ехидно?
– Не знаю. Если подумать, возможно. Я просто порадовалась, что она со мной заговорила, она же меня ненавидит. Но тут я подумала, что она начала ко мне привыкать.
– Вряд ли.
– Прости, если я сказала что-то не то. Ты же знаешь, я бы никогда не сделала этого нарочно. Ты же знаешь, правда?
Джоуи встал из-за компьютера, стараясь не сердиться.
– Все нормально, – сказал он. – Ты не виновата. Или виновата, но совсем чуть-чуть.
– Милый, ты меня стыдишься?
– Нет.
– Ты стыдишься того, что мы говорили по телефону? В этом дело?
– Нет.
– Мне немножко стыдно. Это было слишком. Я не уверена, что хочу продолжать.
– Ты сама начала!
– Я знаю, знаю. Но не вини меня за все. Я виновата только в половине.
Словно признавая ее правоту, Джоуи подбежал к ней и уселся рядом на полу, обнял ее колени и зарылся в них лицом. Прижимаясь щекой к джинсам, ее лучшим узким джинсам, он подумал о долгих часах, которые она провела в автобусе, пока он смотрел скучные матчи и болтал по телефону. Он был в беде, он летел в непредвиденную расселину привычного мира и не мог взглянуть Конни в лицо. Она положила руки ему на голову и не сопротивлялась, когда он уткнулся лицом ей в ширинку.