Неподалеку от их гостиницы находился мясной ресторан, от пола до потолка зашитый в пластик, но зато располагающий полноценным баром. Идти туда было довольно глупо, поскольку ни Уолтер, ни Лалита не ели говядины, но ничего лучшего служащий мотеля порекомендовать не смог. Устроившись в углу, Уолтер чокнулся с Лалитой (ему принесли пиво, а ей мартини с джином, и девушка быстро прикончила свою порцию). Уолтер позвал официантку и попросил еще, а затем принялся мучительно просматривать меню. Памятуя о коровьем метане, пагубном воздействии свиного навоза и утиного помета, чрезмерном рыбном промысле в океанах, недостатках искусственно выведенных креветок и лосося, злоупотреблении антибиотиками на молочных фабриках и огромном количестве топлива, потраченном на глобализацию продукта, он немногое мог заказывать в ресторанах, не рискуя впоследствии страдать от угрызений совести. Картошку, фасоль и пресноводную тилапию.
– К черту, – сказал Уолтер, закрывая меню. – Я хочу говяжью вырезку.
– Прекрасно, мы же празднуем, – откликнулась Лалита. Ее лицо раскраснелось. – А я хочу вкусный сандвич с сыром на гриле. Из детского меню.
Пить пиво было интересно. Оно оказалось неожиданно кислым и невкусным – все равно что пить жидкое тесто. После трех-четырех глотков сосуды в мозгу Уолтера, редко дававшие о себе знать, начали тревожно пульсировать.
– Я получил письмо от Ричарда, – сказал он. – Он хочет приехать и обсудить с нами стратегию. Я сказал – пусть приезжает на выходные.
– Вот видите? А вы ведь думали, что не стоит даже спрашивать его мнения.
– Да, да, вы были правы.
Лалита заметила в лице Уолтера нечто странное:
– Вас это не радует?
– Что вы, я вполне счастлив. Теоретически. Но я… не могу поверить. Просто не понимаю, зачем ему это надо.
– Потому что мы очень убедительны.
– Да, может быть. Или потому что вы очень красивы.
Лалита, казалось, была и польщена, и смущена.
– Он ведь ваш хороший друг?
– Да, когда-то мы дружили. Но потом он прославился. И сейчас я ему не доверяю.
– Почему?
Уолтер покачал головой, не желая говорить.
– Вы не доверяете ему из-за меня?
– Нет, это было бы глупо. То есть… какое мне до этого дело? Вы взрослая и сами можете о себе позаботиться.
Лалита рассмеялась. Смущение прошло, осталось лишь веселье.
– Он, конечно, очень забавный и обаятельный, – сказала она, – но, честно говоря, мне его просто жаль. Понимаете? Ричард, кажется, из тех людей, которые вынуждены круглые сутки поддерживать свой имидж, потому что внутри они слабы. Он вовсе не такой, как вы. Когда мы втроем разговаривали, я видела, что он восхищается вами, но старается этого не выказывать. Неужели вы не заметили?
Уолтер пришел в такой восторг, что даже испугался. Он хотел в это поверить, но не мог, поскольку знал, что Ричард на свой лад безжалостен.
– Я серьезно, Уолтер. Ричард очень примитивен. У него есть только чувство собственного достоинства, самоконтроль и имидж. Сущие пустяки, в то время как вы обладаете и всем остальным.
– Но его таланты – именно то, что нужно миру, – возразил Уолтер. – Вы ведь читали о нем в интернете и понимаете, о чем речь. Миру даром не нужны чувства и идеи – он вознаграждает хладнокровие и прямоту. И именно поэтому я не доверяю Ричарду. Он установил такие правила, что в любом случае должен выиграть. Возможно, в глубине души ему действительно нравятся наши планы, но он никогда не признается открыто, потому что должен поддерживать свой имидж – так хочет мир, и Ричард это прекрасно знает.
– Тем лучше, что он будет работать с нами. Я не хочу, чтобы вы были любимцем публики, мне не нравятся такие мужчины. Мне нравятся такие, как вы. А Ричард поможет нам наладить связь с людьми.
Уолтер испытал облегчение, когда официантка подошла принять заказ, помешав ему дослушать объяснения Лалиты. Но опасность усугубилась, когда девушка допила второй бокал мартини.
– Можно задать личный вопрос? – спросила она.
– Э… конечно.
– Я хочу сделать стерилизацию. Как вы думаете, стоит?
Лалита говорила достаточно громко, и Уолтер, опасаясь, что ее услышат за другими столиками, поднес палец к губам. Он и так чувствовал себя чересчур на виду – типичный горожанин, который сидит с темнокожей девушкой в баре, набитом вирджинскими провинциалами, которые, как известно, делятся на две разновидности – толстяки и скелеты.
– По-моему, это разумно, потому что я точно не хочу детей, – понизив голос, продолжала Лалита.
– Ну… Я не… не… – Уолтер хотел сказать, что, поскольку Лалита очень редко видится с Джайрамом, своим давним бойфрендом, беременность и так вряд ли стоит на повестке дня. И потом, даже если она забеременеет случайно, то всегда может сделать аборт. Ему казалось вопиюще неприемлемым обсуждать со своей ассистенткой медицинские проблемы. Лалита улыбалась Уолтеру с пьяной застенчивостью, как будто и впрямь ища его одобрения или опасаясь услышать “нет”.
– Думаю, Ричард был прав. Помните, что он сказал? – наконец произнес он. – Что люди склонны передумывать. Наверное, будет лучше, если вы оставите себе возможность выбора.
– Но если я твердо знаю, что сейчас права? Я не поручусь, что в будущем останусь разумной.
– Во всяком случае, вы изменитесь. Станете другой. И возможно, вам захочется чего-то иного.
– Тогда к черту, – ответила Лалита, подаваясь вперед. – Если бы я наверняка знала, что в будущем захочу ребенка, то уже сейчас перестала бы себя уважать.
Уолтер усилием воли заставил себя не смотреть на других посетителей.
– А почему вы вообще об этом заговорили? Вы ведь почти не видитесь с Джайрамом.
– Джайрам хочет детей. Он не верит, что я серьезно настроена их не иметь. Я должна ему доказать, тогда он перестанет мне докучать. Я хочу с ним порвать.
– Сомневаюсь, что нам следует это обсуждать.
– Допустим, вы правы, но с кем еще мне поговорить? Вы единственный, кто меня понимает.
– Ох, Лалита… – Голова у Уолтера кружилась от пива. – Мне так жаль. Страшно жаль. Похоже, я завел вас в какие-то дебри, совершенно не желая того. У вас впереди целая жизнь, и… по-моему, вы ввязались во что-то нехорошее.
Слова были не те. Пытаясь сказать нечто относящееся к проблеме перенаселения, Уолтер каким-то образом коснулся темы, имеющей отношение лишь к ним двоим. Он как будто старался предсказать некую вероятность, хотя был совершенно к этому не готов – и знал, что никакой вероятности на самом деле нет.
– Это мои мысли, а не ваши, – возразила Лалита. – Вы мне их в голову не вкладывали. Я всего лишь спросила совета.
– И я советую не делать этого.
– Ладно. Тогда я еще выпью. Или вы и тут меня отговорите?
– Да, я бы не рекомендовал.
– Но все-таки, пожалуйста, закажите мне еще мартини.
Перед Уолтером разверзлась бездна, куда можно было броситься хоть сию секунду. Он был поражен тем, с какой скоростью это произошло. Когда он влюбился в последний раз – точнее, это был единственный раз, – то тянул почти целый год, прежде чем сделать шаг, и бо́льшую часть работы проделала за него Патти. Теперь же казалось, что все можно уладить за считаные минуты. Еще несколько беззаботных слов, глоток пива, и бог знает, что будет дальше…
– Я лишь хотел сказать, – начал он, – что, возможно, слишком часто твердил вам о перенаселении. О том, что меня оно угнетает. Но это мой дурацкий гнев и мои проблемы. Я вовсе не имел в виду ничего большего.
Лалита кивнула. На ресницах у нее повисли крошечные слезинки.
– Я люблю вас, как отец, – пробормотал Уолтер.
– Я понимаю.
Но это тоже было неверно, потому что преграждало ему доступ к той самой любви, недопустимость которой ему по-прежнему так больно было осознавать.
– Разумеется, я недостаточно стар, чтобы быть вашим отцом, – оговорился он, – и потом, в любом случае вы не сирота. Я имел в виду, что вы обратились ко мне за советом, как к отцу. Вы правильно поняли, что я, будучи вашим шефом и более опытным человеком… забочусь о вас. В данном случае – как отец. Ничего запретного тут нет.
Произнеся эти слова, Уолтер понял, что говорит полнейшую бессмыслицу. Запреты – вот в чем состояла его главная проблема. Лалита, которая, судя по всему, это понимала, подняла взгляд и посмотрела ему прямо в глаза:
– Вовсе не обязательно любить меня, Уолтер. Я не требую взаимности. Договорились? Вы не можете мне запретить.
Пропасть расширялась с ужасающей быстротой.
– Но я тоже вас люблю! – возразил он. – В другом смысле. В определенном смысле. Конечно, люблю. Очень люблю. Но даже не представляю, чем это может закончиться. То есть, если мы и дальше хотим работать вместе, нам не следует об этом говорить. Мы уже зашли слишком далеко.
– Знаю. – Лалита вновь опустила глаза. – И потом, вы женаты.
– Вот именно. Вот именно! Значит, решено.
– Да. Решено.
– Давайте-ка я закажу вам еще выпить.
Признавшись в любви и предотвратив беду, он отыскал официантку и заказал третью порцию мартини с вермутом. Румянец, который всю жизнь приходил без спросу, теперь не покидал его лица. Уолтер с пылающими щеками отправился в туалет и попробовал облегчиться. Он стоял над писсуаром, глубоко дышал и наконец уже готов был опорожниться, когда дверь распахнулась и кто-то вошел. Уолтер слышал, как мужчина моет и вытирает руки. Сам он в это время стоял весь пунцовый и ждал, когда же мочевой пузырь наконец справится со своей задачей. Ему почти удалось помочиться, когда он сообразил, что новопришедший чего-то ждет, стоя у раковины. Тогда Уолтер, отказавшись от своего намерения, спустил воду и застегнул штаны.
– Что, не можешь отлить? К доктору пора? – ехидно заметил стоявший у стенки парень. Белый, лет за тридцать, с морщинистым лицом. С точки зрения Уолтера – воплощение водителя, который плевать хочет на правила дорожного движения. Он торчал у Уолтера за плечом, пока тот торопливо мыл и вытирал руки.
– Тебе черные нравятся, да?