– О господи. Ты сам понимаешь, что говоришь?
– Я всего лишь откровенен с тобой. Не наказывай меня за честность.
– Я сержусь на тебя за снобизм, а не за честность. Ничего себе! “Не подходит”! Надо же.
– Ты слишком умна для того, чтобы занимать должность для начинающих в спортклубе.
– Ты хочешь сказать, что я слишком стара. Ты бы не стал возражать, если бы Джессика решила поработать там летом.
– Честно говоря, я бы огорчился, если бы это было единственное ее летнее занятие.
– Ну и что мне делать? “Найди хоть какую-нибудь работу, о нет, подожди, не надо, та работа, которая тебе нравится и для которой ты годишься, не подходит”.
– Хорошо, иди и работай. Мне все равно.
– Спасибо за то, что тебе наплевать.
– По-моему, ты себя недооцениваешь.
– Может быть, это временное занятие, – ответила Патти. – В один прекрасный день я получу риелторскую лицензию – ведь любой домохозяйке ничего не стоит это сделать – и начну продавать маленькие убогие домишки по два миллиона долларов за штуку. “В этом туалете в 1962 году Губерт Хамфри хорошенько испражнился, и в связи с этим историческим событием дом был занесен в список национальных памятников культуры, вот почему владельцы требуют сто тысяч долларов надбавки. А за этим кухонным окном растет маленькая, но очень красивая азалия”. Я буду носить розовое, зеленое и плащ Burberry, а на первые крупные комиссионные куплю “лексус”. Вот это будет приемлемая работа.
– Я же сказал, занимайся чем хочешь.
– Спасибо, милый. Спасибо, что позволил устроиться на работу, которая мне нравится.
Патти вышла из комнаты и остановилась у стола Лалиты.
– Привет, – сказала она. – Я только что нашла работу. Буду приветствовать посетителей в спортивном центре.
– Очень хорошо, – ответила Лалита. – Вам там понравится.
– Да, но Уолтер думает, что это неподходящее занятие. А ты что скажешь?
– Что всякий честный труд достоин уважения.
– Патти, – сказал Уолтер. – Я же сказал, что не против.
– Видишь, Лалита, теперь он передумал. Раньше он говорил, что это неприемлемо.
– Да, я слышала.
– Не сомневаюсь. Но лучше притвориться глухой, правда?
– Не оставляйте дверь открытой, если не хотите, чтобы вас было слышно, – холодно ответила Лалита.
– Всем нам приходится притворяться…
Работа в спортивном центре дала Патти все то, на что надеялся Уолтер, – и, к сожалению, даже больше того. Уныние жены немедленно развеялось, но Уолтер знал, насколько неопределенно слово “депрессия”. Он не сомневался, что под новообретенной бодростью по-прежнему скрываются грусть, гнев и отчаяние. По утрам Патти сидела в своей комнате, по вечерам работала в спортзале и возвращалась домой лишь после десяти. Она начала читать журналы о красоте и здоровье и заметно красить глаза. Тренировочные штаны и мешковатые джинсы, которые Патти носила в Вашингтоне, – одежда, не стесняющая движений, показанная пациентам психиатрических клиник, – сменились облегающими джинсами, которые стоили немалых денег.
– Ты потрясающе выглядишь, – сказал Уолтер однажды вечером, решив сделать жене приятное.
– Ну, теперь у меня есть средства, – отозвалась та. – И мне нужно на что-то их тратить.
– Ты могла бы сделать пожертвование в пользу нашего треста.
– Ха-ха.
– Но нам очень нужны деньги.
– Я развлекаюсь, Уолтер. Совсем чуть-чуть.
Но Патти отнюдь не казалась человеком, который приятно проводит время. Она как будто пыталась уязвить мужа, причинить ему боль или что-то доказать. Занимаясь в тренажерном зале – Патти приносила ему бесплатные талоны, – Уолтер был неприятно поражен интенсивностью дружелюбия, которое она направляла на членов клуба, пока сканировала их карточки. Патти носила футболки с провокационными слоганами “Республики здоровья” (ВЫШЕ! ГЛУБЖЕ! БЫСТРЕЕ!), и короткие рукава красиво подчеркивали ее загорелые предплечья. Глаза у Патти горели, как у больной, а смех, который всегда радовал Уолтера, звучал фальшиво и зловеще, когда слышался в вестибюле клуба. Теперь Патти расточала свой смех без разбору и без смысла, адресуя его всем, кто входил с улицы. А однажды Уолтер заметил дома, у нее на столе, медицинскую брошюру об увеличении груди.
– Господи, – сказал он, листая страницы. – Какая мерзость.
– Это же медицина.
– Это психиатрический диагноз, Патти. Руководство “Как поскорее сойти с ума”.
– Прости, но я подумала, что было бы неплохо в качестве воспоминания о моей недолгой юности обзавестись настоящей грудью. Чтобы, знаешь ли, попробовать, как это бывает.
– У тебя же красивая грудь. Я ее обожаю.
– Да, конечно, все здорово, милый, но вообще-то решать не тебе, потому что это не твое тело, а мое. По-моему, именно так ты всегда и твердишь. Ты же борец за женские права.
– Зачем ты это делаешь? Я не понимаю, что ты с собой творишь.
– Ну если тебе не нравится, просто уйди. Проблема мгновенно разрешится.
– Этого никогда не будет, так что…
– Я знаю, что этого никогда не будет!!!
– О боже!..
– Поэтому я могу за свои деньги обзавестись красивой грудью, чтобы скоротать время. По крайней мере мне будет на что копить, вот и все, что я хочу сказать. Речь вовсе не идет о чем-то чудовищно огромном. Возможно, тебе даже понравится. Ты об этом не думал?
Уолтера пугало количество яда, которое скапливалось во время этих ссор. Он чувствовал, что весь их брак отравлен, точь-в-точь угольные пруды в аппалачских долинах. Там, где были огромные залежи угля, как, например, в Вайоминге, компании строили рядом с шахтами перерабатывающие заводы и использовали для промывки угля воду из ближайших источников. Грязная вода скапливалась в огромных прудах, и Уолтер так беспокоился о том, что прямо в центре заповедника окажется ядовитое водохранилище, что дал Лалите задание сделать так, чтобы он перестал об этом беспокоиться. Задача была непростая, поскольку никак нельзя было обойти тот факт, что при добыче угле приходится иметь дело с ядовитыми химикатами – например, мышьяком и кадмием, которые миллионы лет лежали под землей. Можно сбрасывать яд обратно в заброшенные шахты, но он просочится в грунтовые воды и в конце концов окажется в водопроводе. Точно таким же образом всякая глубоко лежащая мерзость поднимается на поверхность всякий раз, когда муж и жена ссорятся, – наговорив резкостей, невозможно их забыть. Лалита провела исследования и уверила Уолтера, что, если ядовитый пруд хорошенько изолировать и содержать в должном виде, в конце концов он высохнет, его можно будет засыпать и сделать вид, что ничего тут не было. Именно так Уолтер и намеревался сказать в Западной Вирджинии. Он верил в это, как и в экологические ниши и мелиорацию земель, потому что вынужден был верить. В том числе из-за Патти. Но теперь, лежа на жестком гостиничном матрасе под колючим одеялом и тщетно пытаясь заснуть, Уолтер задумался, правда ли хоть что-нибудь из этого…
Должно быть, в какой-то момент он отключился, потому что, когда в 3:40 зазвонил будильник, Уолтер почувствовал себя насильственно возвращенным к реальности. Ровно в четыре в дверь постучала Лалита, свежая и бодрая, в джинсах и туристических ботинках.
– Я ужасно себя чувствую, – призналась она. – А вы?
– Тоже. Но вы по крайней мере хорошо выглядите, в отличие от меня.
Ночью дождь прекратился, сменившись густым, душным, влажным туманом. За завтраком, в шоферской забегаловке через дорогу от отеля, Уолтер рассказал Лалите о письме от Дэна Кейпервилла из “Таймс”.
– Хотите вернуться домой? – спросила девушка. – И провести конференцию завтра утром?
– Я сказал Кейпервиллу, что конференция в понедельник.
– Вы можете сказать, что передумали. Просто разделайтесь с ней побыстрее, чтобы освободить выходные.
Но Уолтер был настолько измучен, что не мог даже помыслить о конференции на следующее утро. Он сидел и молча страдал, пока Лалита делала то, на что у него вчера не хватило смелости, – читала статью в “Таймс” на своем блэкберри.
– Всего двенадцать абзацев, – сказала она. – Не так уж страшно.
– Возможно, именно поэтому все ее прозевали, и меня просветила собственная жена.
– Значит, вчера вы с ней говорили?
Лалита, несомненно, вложила в эти слова некий скрытый смысл, но Уолтер слишком устал для догадок.
– Я пытаюсь понять, кто именно проболтался, – сказал он. – И много ли наговорил.
– Может быть, это была ваша жена?
– Ну да. – Он засмеялся, а потом увидел пристальный взгляд Лалиты. – Она бы такого не сделала. Ей наплевать.
– Хм… – Лалита откусила кусочек оладьи и с тем же напряженным выражением обвела глазами закусочную. Разумеется, у нее были причины сердиться на Патти – и на Уолтера. Она чувствовала себя отвергнутой и одинокой. Он впервые ощутил нечто вроде холодности, исходящей от Лалиты, и испугался. То, чего он никогда не мог понять в мужчинах, оказавшихся в сходном положении, сколько бы книг Уолтер ни читал и сколько бы фильмов ни смотрел, вдруг стало яснее ясного: невозможно ожидать искренней любви, не отплатив тем же. Просто быть хорошим недостаточно.
– Я хочу собрать вас всех в выходные, – сказал он. – Если посвятить два дня работе над проблемой перенаселения, то в понедельник я сумею пережить что угодно.
Лалита доела оладьи, не говоря ни слова. Уолтер заставил себя проглотить завтрак, и они вышли в утренний сумрак. Устроившись во взятой напрокат машине, девушка поправила сиденье и зеркала. Когда она потянулась за ремнем безопасности, Уолтер неловко коснулся рукой ее шеи и притянул Лалиту к себе, так что они взглянули друг другу в глаза в свете придорожного фонаря.
– Я не продержусь без вас и пяти минут, – сказал Уолтер. – Даже меньше. Понимаете?
После секундного размышления она кивнула, а потом, оставив ремень безопасности, положила руки ему на плечи, торжественно поцеловала его и отстранилась, чтобы полюбоваться эффектом. Уолтер решил, что сделал максимум возможного и ни за что не пойдет дальше. Он просто ждал, а Лалита, по-детски нахмурившись, сняла очки, положила их на приборную доску, взяла Уолтера руками за голову и прижалась к его носу своим маленьким носиком. Он на мгновение испугался того, как похожи они с Патти – если рассматривать вблизи, – но тут же закрыл глаза и поцеловал девушку. Теперь Лалиту уже невозможно было ни с кем спутать. Пухлые губы, сладкие, точно персик, горячая голова под шелковистыми волосами. Уолтер мучительно размышлял, не преступно ли целоваться с такой молоденькой девушкой. Ее юность казалась такой хрупкой в его руках, что он испытал облегчение, когда Лалита отодвинулась и вновь взглянула на него сияющими глазами. Он чувствовал, что настало время для слов благодарности, но все не мог оторвать от нее взгляда, и Лалита, очевидно, сочла это приглашением перебраться через рычаг переключения передач и неуклюже оседлать Уолтера, чтобы он мог обнять ее всю. Внезапная агрессия и алчность, с которой она поцеловала его в третий раз, вселили в него такую радость, что земля ушла у него из-под ног. Уолтер переживал свободное падение – то, во что он верил, исчезало во мраке, и он начал плакать.