– Нет, она только что мне рассказала… Да… Вчера вечером. Да, здесь.
Она передала трубку Патти.
– Патти? Ты в порядке? – спросила мать.
– В порядке.
– Миссис Нэйджел рассказала мне о вчерашнем происшествии.
– Об изнасиловании.
– Боже мой. Вчера вечером?
– Да.
– Я же была дома утром. Почему ты мне не рассказала?
– Не знаю.
– Почему? Почему ты мне ничего не сказала?
– Подумала, что это неважно.
– Но ведь миссис Нэйджел ты рассказала.
– Нет, – ответила Патти. – Она просто оказалась более наблюдательной.
– Я тебя почти не видела утром.
– Я тебя не обвиняю. Просто говорю.
– И ты думаешь, что это действительно… что это могло быть…
– Изнасилование.
– Не могу поверить, – сказала ее мать. – Я сейчас за тобой приеду.
– Тренер Нэйджел хочет, чтобы я поехала в больницу.
– Что-то не так?
– Я же говорю, все нормально.
– Тогда оставайся там и ничего не делай, пока я не приеду.
Патти повесила трубку и сказала тренеру, что сейчас приедет ее мать.
– Мы засадим его в тюрьму надолго, очень надолго, – произнесла тренер.
– Нет, нет, нет, – запротестовала Патти. – Не надо.
– Патти.
– Этого не будет.
– Будет, если ты захочешь.
– Нет, не будет. Мои родители и его – политические партнеры.
– Слушай, – сказала тренер. – Это вообще не имеет отношения к делу. Понимаешь?
Патти была уверена, что тренер ошибается. Доктор Пост был кардиологом, а его жена происходила из богатой семьи. Им принадлежал один из тех домов, куда заглядывали Тедди Кеннеди, Эд Маски и Уолтер Мондейл, оказавшись на мели. На протяжении многих лет Патти постоянно слышала, как ее родители расхваливают “задний двор” Постов – по их словам, он был размером с Центральный парк, но еще живописнее. Возможно, одна из ее сестер – Круглых Отличниц, Вундеркиндов и Творческих Личностей – могла бы доставить Постам неприятности, но представить себе, что им наносит ущерб неуклюжая дылда-хорошистка, было невозможно.
– Я просто больше никогда не буду пить, – сказала она. – И дело с концом.
– Для тебя, но не для других, – возразила тренер. – Посмотри на свои руки. Посмотри, что он с тобой сделал. Он сделает то же с кем-нибудь еще, если его не остановить.
– Это всего лишь синяки и царапины.
Тренер произнесла программную речь о том, как важно стоять грудью за своих – подразумевались все молодые женщины, которые могли оказаться на пути Итана. Из речи выходило, что Патти ради команды должна идти до конца, подтвердить обвинение и позволить тренеру связаться с Нью-Хэмпширской частной школой, где учился Итан, дабы его могли исключить без диплома. Иначе Патти подведет свою команду.
Патти вновь зарыдала, поскольку больше всего на свете боялась подвести команду. Зимой, когда у нее был грипп, она провела на поле почти полматча, после чего упала в обморок на боковой линии и впоследствии лежала под капельницами. Проблема была в том, что накануне она была не со своей баскетбольной командой. Она пошла на вечеринку с подругой из команды по хоккею на траве Амандой. И пока в Патти не влили всю пинаколаду, обильно представленную в баре у Маккласки, подруга не успокоилась. El ron me puso loca. Среди остальных девушек у бассейна спортсменок не было. В общем-то, просто появившись там, Патти предала свою настоящую команду. И понесла за это наказание. Итан изнасиловал не одну из доступных девочек, а Патти, потому что она была чужой, она даже не умела пить.
Она пообещала тренеру, что хорошенько все обдумает.
Увидеть мать в спортзале для Патти было шоком, для той же, очевидно, было шоком там оказаться. Как всегда, на каблуках, она бросала неуверенные взгляды на металлическое оборудование, покрытые плесенью полы и сетчатые авоськи с мячами, всем своим видом напоминая Златовласку, заблудившуюся в темном лесу. Патти подошла к ней и дала себя обнять. Мать была гораздо меньше ростом, и Патти почувствовала себя дедушкиными напольными часами, которые та тщилась поднять и переставить. Она отстранилась и повела мать в маленький кабинет со стеклянными стенами, где должны были состояться намеченные переговоры.
– Здравствуйте, меня зовут Джейн Нэйджел, – представилась тренер.
– Да, мы уже встречались, – ответила мать.
– А, вы правы, мы один раз виделись.
К натужному красноречию Джейн прилагались неестественно прямая осанка и похожая на маску Доброжелательная Улыбка, уместная практически в любой ситуации. Она никогда не повышала тон (даже когда была в ярости, ее голос всего лишь дрожал сильнее, чем обычно, и звучал более напряженно), и Доброжелательная Улыбка могла сиять даже во время грандиозного скандала.
– Не один раз, – поправила она. – Несколько.
– В самом деле?
– Я в этом абсолютно уверена.
– Мне так не кажется.
– Я подожду снаружи, – сказала Патти, закрывая за собой дверь.
Переговоры длились недолго, и вскоре Джойс вышла из кабинета, постукивая каблуками.
– Пойдем, – сказала она.
Тренер, стоя в дверях, многозначительно взглянула на Патти. “Помни о команде!” – говорил ее взгляд.
Автомобиль Джойс остался последним на гостевой парковке. Она вставила ключ, но не повернула его. Патти спросила, что они будут делать теперь.
– Твой отец у себя в офисе, – сказала Джойс. – Мы едем к нему.
Но она не повернула ключ.
– Мне жаль, что так вышло, – сказала Патти.
– Я не понимаю, – вспыхнула мать, – как такая великолепная спортсменка, как ты… В смысле, как Итану, или кто это был, удалось…
– Итану. Это был Итан.
– Как кому-либо – или Итану – удалось… Ты уверена в том, что это был Итан? Как так получилось, что он – если это он… – Она зажала себе рот. – Господи, был бы это кто-нибудь другой. Доктор Пост с женой – такие хорошие друзья… друзья стольких хороших начинаний. И хотя я плохо знаю Итана, но…
– Я его вообще не знаю!
– Тогда как это могло произойти?
– Давай поедем домой.
– Нет. Ты должна мне все рассказать. Я твоя мать.
Услышав собственные слова, Джойс смутилась, как будто осознав, как это странно – напоминать Патти, кто ее мать. Сама Патти была рада, что этот вопрос наконец-то был озвучен. Если Джойс была ее матерью, почему ее не было на первом туре соревнования штатов, где Патти получила тридцать два очка, побив тем самым абсолютный рекорд женских соревнований в школе Хораса Грили? Остальные матери нашли время прийти на эту игру.
Она показала Джойс запястья.
– Вот что произошло, – сказала она. – В смысле, это часть того, что произошло.
Джойс взглянула на синяки, поежилась и отвернулась, словно не желая вторгаться на личную территорию дочери.
– Какой ужас, – сказала она. – Ты права, это ужасно.
– Тренер Нэйджел говорит, что мне надо обратиться к врачу и сообщить полиции и директору школы Итана.
– Да, я слышала, чего хочет твой тренер. Она, кажется, считает, что оптимальным наказанием была бы кастрация. Мне бы хотелось понять, чего хочешь ты.
– Я не знаю.
– Если ты хочешь обратиться в полицию, мы это сделаем, – сказала Джойс. – Просто скажи, что хочешь именно этого.
– Наверное, сначала надо все рассказать папе.
Они двинулись в путь по аллее Соу-Милл. Джойс регулярно отвозила остальных детей на уроки Рисования, Игры на Гитаре, Балета, Японского, Риторики, Сценического Мастерства, Фортепиано, Фехтования и Юриспруденции, но Патти ездила с ней очень редко. Как правило, по будням она возвращалась домой поздним вечером на школьном автобусе. На игры ее подвозили чьи-нибудь родители. Если они с друзьями где-нибудь застревали, она даже не пыталась звонить родителям, а доставала двадцатидолларовую банкноту, которые ей “на всякий случай” выдавала мать, и заказывала такси. Ей никогда не приходило в голову потратить двадцатку на что-нибудь, кроме такси, или направиться после тренировки куда-нибудь, кроме дома, где она в десять или одиннадцать часов снимала фольгу со своей порции ужина и спускалась в подвал, чтобы постирать форму, поесть и посмотреть запись игры. Часто там она и засыпала.
– У меня есть чисто гипотетический вопрос, – сказала Джойс. – Как ты думаешь, достаточно ли было бы, если бы Итан официально извинился?
– Он уже извинился.
– За…
– За то, что был груб.
– И что ты ответила?
– Ничего. Сказала, что хочу домой.
– Но он извинился.
– Это было не настоящее извинение.
– Хорошо. Верю тебе на слово.
– Я просто хочу, чтобы он знал, что я существую.
– Все будет так, как ты захочешь… милая.
Слово “милая” прозвучало в устах Джойс как первое слово в новом для нее иностранном языке. В качестве то ли проверки, то ли наказания Патти произнесла:
– Может, если он действительно искренне извинится, этого и правда будет достаточно.
И она осторожно взглянула на мать, которая, как показалось Патти, пыталась скрыть свою радость.
– Мне кажется, что это практически идеальное решение, – сказала Джойс. – Но только в том случае, если ты считаешь, что этого действительно будет достаточно.
– Не будет.
– Что-что?
– Я сказала, что этого не будет достаточно.
– Мне показалось, что только что ты сказала, что будет.
Патти отчаянно зарыдала.
– Извини, – сказала Джойс. – Я неправильно тебя поняла?
– ОН ВЗЯЛ И ИЗНАСИЛОВАЛ МЕНЯ! МОЖЕТ БЫТЬ, Я ДАЖЕ НЕ ПЕРВАЯ!
– Патти, этого ты не можешь знать.
– Я хочу к врачу.
– Слушай, мы уже почти приехали в папин офис. Если у тебя нет серьезных повреждений, может…
– Я и так знаю, что он скажет. Я заранее знаю, что он скажет делать.
– Он поступит наилучшим для тебя образом. Ему порой трудно выражать свои чувства, но он любит тебя больше всего на свете.
Больше всего на свете Патти хотелось поверить, что ее мать говорит правду. Всем своим существом она мечтала в это поверить. Ведь ее отец столько дразнил и высмеивал ее, что это могло бы показаться жестокостью, если бы под этим на самом деле не таилась безграничная любовь. Но ей было уже семнадцать и на самом деле она не была тупой. Она знала, что можно любить больше всего на свете и вместе с тем не так уж и любить, если у тебя много других дел.