, то прижималась лицом к стене, то обвивала любовника ногами, запрокинув голову, и ее круглые груди мотались из стороны в сторону. Происходящее казалось девушке чрезвычайно значимым, она то и дело страдальчески вскрикивала, и Уолтер ей ни в чем не отказывал. Он восхищался ее щедростью и стремился исполнить все желания, благо здоровье позволяло, – ведь она ему страшно нравилась. И все же это как будто происходило не с ним, и он никак не мог достичь оргазма. И это была странная, совершенно новая и непредвиденная проблема, быть может, отчасти связанная с его неумением обращаться с презервативами и с невероятным, чрезмерным возбуждением Лалиты. Сколько раз в течение последних двух лет он мастурбировал, думая о своей помощнице, и неизменно доходил до пика всего лишь за несколько минут? Раз сто, наверное. Его проблема, очевидно, была психологического толка. Ее будильник показывал 3:52, когда они наконец сдались. Было не совсем ясно, кончила ли Лалита, но Уолтер не осмеливался спросить. Пока он лежал, измученный, в сознание немедленно проник угрожающий контраст: Патти всякий раз, когда удавалось пробудить в ней интерес, непременно старалась за двоих, так что оба оставались совершенно довольны. Уолтер мог спокойно идти на работу или читать книжку, а Патти – заниматься своими маленькими Паттиными делами, которые она так любила. Сложность ее натуры вела к трениям, а трения – к удовлетворению…
Лалита поцеловала его распухшие губы:
– О чем ты думаешь?
– Не знаю. О многом.
– Тебе жаль, что мы так поступили?
– Нет-нет, я очень счастлив.
– Ты не кажешься очень счастливым.
– Я только что выгнал из дому жену, с которой прожил двадцать четыре года. Всего несколько часов назад…
– Прости, Уолтер. Ты еще можешь все исправить. Я уйду и оставлю вас…
– Нет. Это я могу тебе обещать. Я ничего не стану исправлять.
– Ты хочешь быть со мной?
– Да.
Он коснулся черных волос, от которых пахло кокосовым шампунем, и положил их себе на лицо. Теперь у него было все, о чем он мечтал, но отчего-то Уолтера охватило чувство одиночества. После долгого ожидания, которое казалось бесконечным, он лежал в постели с той самой девушкой, о которой мечтал, очень умной, красивой и преданной, но в то же время склонной устраивать беспорядок и не умеющей готовить. А еще ее не любила Джессика. Лалита – это все, что у него было, единственный оплот, стена между Уолтером и бесчисленными мыслями, которые он пытался отогнать. Например, мыслями о Патти и его друге – об их остроумных разговорах на Безымянном озере, о зрелой взаимности их секса, о том, как они радовались тому, что Уолтер далеко. Он начал плакать, уткнувшись в волосы Лалиты, и девушка утешала его, вытирала слезы, а потом они снова занимались любовью, доводя друг друга до изнеможения, пока он наконец не излился прямо ей в ладонь.
Последовали несколько трудных дней. Уолтер встретил в аэропорту прилетевшего из Колумбии Эдуардо Сокела и поселил гостя в “комнате Джоуи”. На пресс-конференцию в понедельник утром пришли двенадцать журналистов, и Уолтер выдержал это испытание, после чего дал длинное телефонное интервью Дэну Кейпервиллу из “Нью-Йорк таймс”. Уолтер, который всю жизнь работал в сфере общественных отношений, сумел побороть первоначальное ощущение хаоса – он не утратил бдительности и не стал заглатывать соблазнительную наживку журналиста. Общеамериканский птичий заповедник, сказал он, воплощает новую парадигму охраны окружающей среды, основанную на научных изысканиях и частном финансировании; несомненное безобразие открытых горных разработок вполне компенсируется блистательной перспективой развития экологически устойчивого “зеленого” природопользования в Западной Вирджинии и Колумбии (экотуризм, возобновление лесов и передача их в доверительное управление). Койл Мэтис и его соседи от всей души, что весьма похвально, согласились сотрудничать с трестом; они вскоре получат работу в одном из филиалов “Эл-би-ай” – щедрого партнера “Лазурных гор”. Уолтеру приходилось старательно сохранять самообладание, восхваляя “Эл-би-ай”, – учитывая то, что он услышал от Джоуи. Закончив телефонный разговор с Дэном Кейпервиллом, он отправился ужинать с Лалитой и Сокелом и выпил два бокала пива, доведя итоговый счет до трех.
На следующий день, когда Сокел уехал в аэропорт, Лалита заперла дверь кабинета Уолтера и встала на колени у него между ног, чтобы вознаградить шефа за труды.
– Нет-нет, – сказал он, откатываясь вместе со стулом.
Не вставая с колен, она последовала за ним.
– Я просто хочу на тебя посмотреть. Никак не могу насытиться…
– Нет, Лалита. – Он слышал, как в другой комнате возятся сотрудники.
– Всего на секунду, – настаивала девушка, расстегивая молнию. – Пожалуйста, Уолтер.
Он подумал о Клинтоне и Левински, а потом, глядя на Лалиту, которая улыбалась взглядом, держа во рту его мужскую плоть, вспомнил пророчество своего злокозненного друга. Похоже, это действительно доставляло Лалите радость, и все-таки…
– Нет. Прости, – сказал он, как можно аккуратнее отстраняя ее.
Она нахмурилась, явно обиженная.
– Тебе придется разрешить, – сказала она, – если ты меня любишь.
– Я тебя очень люблю, но сейчас не время.
– Я хочу, чтоб ты разрешил. Хочу сделать все сейчас.
– Прости… но нет.
Он встал и застегнул брюки. Лалита стояла на коленях, с опущенной головой. Затем она поднялась, разгладила юбку на бедрах и горестно отвернулась.
– У нас есть проблема, которую нужно обсудить, – сказал он.
– Ладно. Давай поговорим о твоей проблеме.
– Она заключается в том, что придется уволить Ричарда.
Имя, которое Уолтер отказывался произносить до сих пор, повисло в воздухе.
– Почему мы должны это сделать? – спросила Лалита.
– Потому что я его ненавижу, у него был роман с моей женой, и я больше никогда не желаю слышать об этом человеке, не говоря уже о том, чтобы с ним работать.
Лалита вздрогнула, когда он сказал это. Опустив голову, ссутулив плечи, она словно превратилась в обиженную маленькую девочку.
– Вот почему твоя жена ушла?
– Да.
– Ты все еще любишь ее?
– Нет!
– Любишь. Вот почему ты не подпустил меня сейчас.
– Неправда. Это неправда.
– Все может быть, – сказала Лалита, выпрямившись. – И тем не менее мы не можем уволить Ричарда. Это мой проект, и Ричард мне нужен. Я уже расхвалила его нашим активистам, и он нам понадобится в августе. Я понимаю, что у тебя с ним проблемы и что ты расстраиваешься из-за жены, но я не стану увольнять Ричарда.
– Милая, – произнес Уолтер. – Лалита. Я очень тебя люблю. Все будет хорошо. Но попытайся взглянуть на ситуацию с моей стороны.
– Нет, – ответила она, непокорно глядя на него. – Меня не волнует твоя сторона. Моя работа – заниматься вопросами перенаселения, и я буду делать именно это. Если наш проект и я тебе не безразличны, ты дашь мне делать все как я хочу.
– Вы мне крайне небезразличны. Но…
– Тогда поставим точку. Я больше не стану упоминать его имя. Можешь уехать из города, когда он приедет в мае, чтобы встретиться с нашими стажерами. А об августе подумаем, когда он наступит.
– Но он вряд ли захочет участвовать. В субботу он уже говорил о том, чтобы все бросить.
– Разреши, я с ним поговорю, – сказала Лалита. – Если помнишь, я хорошо умею убеждать людей делать то, чего они не хотят. Я – очень эффективный сотрудник, и, надеюсь, ты будешь достаточно добр и позволишь мне делать свою работу.
Он поспешно вышел из-за стола, чтобы обнять ее, но девушка убежала.
Уолтеру нравились преданность и воодушевление Лалиты, он был удивлен ее гневом и потому не стал настаивать. Но время шло – минуло несколько дней, известий об уходе Ричарда из “Свободного пространства” не было, и Уолтер сделал вывод, что он по-прежнему с ними. Ричард, который ни во что не верит! Единственное объяснение заключалось в том, что Патти поговорила с ним по телефону, внушила чувство вины и заставила остаться в проекте. Сама мысль, что они разговаривают – не важно о чем – хотя бы в течение пяти минут, особенно о том, чтобы “помочь бедному Уолтеру” (ох уж эта фраза, кошмарная фраза!) и спасти его любимый проект – что-то вроде утешительного приза, – сводила с ума. Он ощущал свою слабость, порочность, ничтожество, готовность во всем идти на компромисс. Это беспокойство встало между ним и Лалитой. Хотя они ежедневно и подолгу занимались любовью, секс был омрачен осознанием того, что и Лалита, хотя бы немного, изменила ему с Ричардом, а потому их отношения не становились более близкими, более личными, как бы Уолтеру того ни хотелось. Куда бы он ни повернулся, всюду был Ричард.
В той же мере, хоть и по-другому, его тревожила “Эл-би-ай”. Во время ужина с отцом Джоуи, душераздирающе униженный и предающийся самобичеванию, разъяснил суть отвратительной сделки, в которую его втянули, и Уолтер убедился, что главный злодей – “Эл-би-ай”. Кенни Бартлс, несомненно, был одним из тех отчаянных невежд, профанов и психов, которые в конце концов оказываются либо в тюрьме, либо в Конгрессе. Клика Чейни и Рамсфилда, какими низменными ни были бы их мотивы захвата Ирака, несомненно, предпочла бы получить пригодные запчасти, а не то парагвайское барахло, которое прислал Джоуи. А сам Джоуи, хотя и следовало бы подумать дважды, прежде чем связываться с Бартлсом, убедил Уолтера, что действовал лишь во благо Конни; его верность, искреннее раскаяние и смелость (ему было всего двадцать!) говорили в его пользу. Таким образом, ответственность лежала на “Эл-би-ай”, на тех людях, которые прекрасно знали, что происходит, и обладали достаточной властью, чтобы санкционировать беззаконие. Уолтер не знал, что это за вице-президент, с которым говорил Джоуи, – тот самый, что пригрозил молодому человеку судом, – но, несомненно, он работал бок о бок с приятелем Вина Хэйвена, который согласился открыть в Западной Вирджинии завод по производству бронежилетов. Джоуи спросил у отца, что теперь делать. Поднять шум? Или пожертвовать все доходы в какой-нибудь фонд помощи ветеранам и инвалидам, после чего вернуться в колледж? Уолтер обещал подумать на выходных, но выходные, мягко выражаясь, отнюдь не располагали к спокойным размышлениям морального толка. Лишь когда утром в понедельник он вышел к журналистам и принялся восхвалять “Эл-би-ай” в качестве идеального партнера, всецело озабоченного сохранением окружающей среды, до Уолтера дошло, какова была степень его собственной низости.