Отрезвленный этими мыслями, одиночеством и стерильной чистотой комнаты, Уолтер умылся и два часа разбирал письма, в то время как Лалита спала в своей неоскверненной постели. Что ей снилось? Уолтер даже представить не мог, но чувствовал, что, подойдя так близко к краю и поспешно отступив, они оба обрели иммунитет и опасность больше не грозит. И это его устраивало. Уолтер хорошо знал, что такое жить, опираясь на дисциплину и самоотрицание. Он утешался мыслью о том, что им еще не скоро предстоит новое путешествие вдвоем.
Синтия, его агент по связям с общественностью, прислала черновик пресс-релиза и короткий рассказ о том, что ожидало Уолтера завтра, когда начнется снос домов в Форстеровой низине. Получил он и короткую скорбную записку от Эдуардо Сокела, представителя треста в Колумбии, с вестью о том, что в воскресенье он прилетит в Вашингтон, пропустив пятнадцатилетие старшей дочери. Уолтер нуждался в присутствии Сокела на пресс-конференции в понедельник, чтобы подчеркнуть общенациональную значимость будущего заповедника и напомнить об успехах треста в Южной Америке.
Нет ничего необычного в том, чтобы вплоть до завершающей стадии держать в секрете договор, касающийся крупного земельного участка, но нечасто заключаются сделки, в результате которых четырнадцать тысяч акров леса отводятся под открытые разработки. Это же бомба, а не новость. Когда-то, в 2002 году, когда Уолтер лишь намекнул местным защитникам окружающей среды, что трест может допустить открытую разработку в заповеднике для певчих птиц, Джослин Зорн забила тревогу и подняла на ноги всех журналистов Западной Вирджинии — противников угольных компаний. Итогом стала целая вереница неприятных статей, и Уолтер понял, что не может сделать происходящее достоянием гласности в полной мере. Время шло; уже некогда было просвещать жителей штата и постепенно формировать общественное мнение. Лучше уж хранить переговоры с Нардоном и Бласко в секрете; пусть Лалита убедит Койла Мэтиса и его соседей подписать договор о неразглашении, а затем их можно и поставить перед фактом. Но теперь игра началась, и в Низину съезжалась тяжелая техника. Уолтер понимал, что ему придется сделать первый шаг и изложить свою версию событий — рассказать о научной мелиорации земель и благотворительных пособиях. И все же чем больше он об этом думал, тем меньше сомневался в том, что пресса его растерзает. Несколько месяцев уйдет на отражение атак, и на это время придется позабыть о проблеме перенаселения — единственном вопросе, который его по-настоящему волновал.
Перечитав пресс-релиз с чувством сильнейшей неловкости, Уолтер в последний раз проверил входящие и обнаружил новое письмо — с адреса capervill@nytimes.com.
Здравствуйте, мистер Берглунд. Меня зовут Дэн Кейпервилл, я пишу статью об охране земельных ресурсов в Аппалачском регионе. Я знаю, что трест «Лазурные горы» недавно заключил сделку и получил право устроить заповедник в округе Вайоминг, на обширной лесистой территории. Мне бы очень хотелось побеседовать об этом с вами, когда вам будет удобно…
Какого черта? Откуда в «Таймс» известно об утреннем подписании договора? В нынешних обстоятельствах Уолтеру настолько не хотелось ломать голову, что он немедленно написал и отправил ответ, прежде чем успел передумать.
Уважаемый мистер Кейпервилл, спасибо за ваш интерес. Я охотно побеседую с вами о впечатляющих планах треста. В понедельник, в Вашингтоне, я даю пресс-конференцию, на которой будет анонсирован масштабный и очень интересный экологический проект. Надеюсь, вы сможете прийти. Принимая во внимание статус вашего издания, я могу прислать вам наш пресс-релиз накануне вечером. Если у вас есть возможность уделить мне немного времени пораньше с утра в понедельник, перед конференцией, я готов с вами встретиться.
Надеюсь на дальнейшее сотрудничество. Уолтер И. Берглунд, исполнительный директор треста «Лазурные горы».
Он отослал копии Синтии и Лалите, снабдив письмо комментарием «Что за фигня?!», и взволнованно заходил по комнате, размышляя о том, как кстати пришлась бы сейчас бутылочка пива. (Одна-единственная порция за сорок семь лет — и он уже почувствовал себя записным пьяницей.) Наверное, самым правильным поступком было бы разбудить Лалиту, отправиться в Чарльстон, улететь первым же рейсом в Вашингтон, перенести пресс-конференцию на пятницу и выступить как предполагалось. Но Уолтеру казалось, что весь мир, этот безумный, сорвавшийся с тормозов мир, вступил в заговор, вознамерившись лишить его тех немногих вещей, о которых он мечтал. Уолтер упустил возможность поцеловать Лалиту, но по крайней мере надеялся провести выходные, размышляя вместе с ней, Джессикой и Ричардом над проблемой перенаселения, прежде чем приступить к разгребанию мусора в Западной Вирджинии.
В половине десятого, продолжая бродить по комнате, он испытывал такую пустоту, тревогу и жалость к себе, что позвонил домой, Патти. Уолтеру хотелось получить хоть какое-нибудь вознаграждение за свою преданность — а может быть, он просто надеялся сорвать зло на любимой женщине.
— А, привет, — сказала Патти. — Я и не ждала звонка. Все в порядке?
— Все ужасно.
— Да уж не сомневаюсь. Трудно все время говорить «нет», когда хочется сказать «да».
— Господи, только не начинай. Пожалуйста, ради бога, не сегодня.
— Прости. Я просто хотела посочувствовать.
— У меня проблема на работе, Патти. Ничего личного, веришь или нет. Крупная профессиональная проблема, и я надеялся услышать нечто ободряющее. Кто-то сегодня утром на совещании проболтался прессе, и теперь мне придется представлять проект, в котором я уже, кажется, не хочу участвовать, поскольку у меня такое ощущение, что я все испортил. Все, чего я добился, — так это отдал четырнадцать тысяч акров земли под сплошную вырубку. Они превратятся в пустыню, и теперь нужно сообщить об этом миру, хотя проект меня больше совершенно не волнует!
— Ну что ж, — сказала Патти, — сплошная пустыня — это действительно неприятно.
— Спасибо. Спасибо огромное за сочувствие!
— Сегодня утром я прочла об этом в «Таймс».
— Сегодня?
— Да. Там упомянули этот ваш заповедник и о том, какой вред нанесут наземные горные разработки.
— Невероятно! Сегодня?
— Да, да.
— Черт. Кто-то, должно быть, прочел статью в газете, позвонил Кейпервиллу и выболтал то, что знал. Я всего полчаса назад получил от него письмо…
— Короче говоря, ты-то наверняка знаешь, как оно на самом деле. Хотя «наземные горные разработки» и впрямь звучит жутко.
Уолтер стиснул голову руками, вновь на грани слез. Он поверить не мог, что слышит это от жены — именно сейчас, именно сегодня.
— И давно ли ты читаешь «Таймс»? — поинтересовался он.
— Я всего лишь хочу сказать, что звучит это так себе. Звучит это так, что по этому поводу не может быть двух мнений, настолько это плохо.
— Ты же смеялась над матерью, которая верила всему, что пишут в «Таймс».
— И что? Я превратилась в Джойс только потому, что мне не нравятся наземные горные разработки?
— Я хочу сказать, что у проекта есть и свои плюсы.
— Вы думаете, что люди должны жечь больше угля. И способствуете этому. Несмотря на глобальное потепление.
Уолтер накрыл глаза рукой и надавил так сильно, что они заболели.
— Хочешь, чтобы я объяснил причину? Да?
— Если угодно.
— Мы движемся к катастрофе, Патти. Нас ждет полнейший крах.
— Что ж… честно говоря, не знаю насчет тебя, но для меня это в некотором роде будет облегчением.
— Я имею в виду не нас с тобой!
— Ха, а я-то не поняла. Честное слово, не сообразила, что ты имел в виду.
— Я хотел сказать, что прирост населения и потребление энергии должны в какой-то момент внезапно пойти на спад. Наше развитие уже давно перестало быть экологически устойчивым. Как только настанет кризис, экосистемы получат шанс восстановиться — но лишь в том случае, если природа вообще уцелеет. Главный вопрос заключается в том, какая часть планеты успеет погибнуть, прежде чем грянет гром. Возможно, мы высосем все досуха, срубим деревья, опустошим океаны — а потом мир рухнет. Или же где-то останутся нетронутые островки, которые переживут катастрофу.
— Так или иначе, мы-то с тобой к тому моменту давно будем мертвы, — заметила Патти.
— Да, но, пока я еще жив, я пытаюсь создать такой островок. Убежище. Место, где несколько экосистем сумеют пережить кризис. Вот что такое наш проект.
— То есть, — уточнила Патти, — будет нечто вроде всемирной чумы, и когда люди выстроятся в очередь за лекарством, мы с тобой встанем последними? «Простите, ребята, очень жаль, но лекарство только что закончилось». Мы вежливо улыбнемся, кивнем и погибнем.
— Глобальное потепление — серьезная угроза, — возразил Уолтер, отнюдь не собираясь глотать наживку, — хотя это еще не так страшно, как радиоактивные отходы. Оказывается, природа приспосабливается гораздо быстрее, чем мы привыкли полагать. Если растянуть климатическое изменение на сто лет, у хрупкой экосистемы есть шанс побороться за выживание. Но если взорвется реактор, все немедленно пойдет к чертям и не оправится еще пять тысяч лет.
— Значит, да здравствует уголь, жгите больше угля, ура, ура.
— Все не так просто, Патти. И ситуация становится еще сложнее, если задуматься над другими вариантами. Ядерная энергия — это бомба, которая вот-вот взорвется. У экосистем нет ни малейшего шанса оправиться после мгновенной катастрофы. Эта идиотка Джослин Зорн выпустила брошюру, в которой описаны два варианта, с ее точки зрения — единственные. На первой картинке изображен пустынный ландшафт на месте взорванной горы, на второй — десяток ветряков на фоне девственных гор. Что тут не так? Десяток ветряков. Там, где их должно быть десять тысяч. Придется покрыть турбинами каждую горную вершину в Западной Вирджинии. Вообрази перелетную птицу, которой нужно миновать все это на своем пути. Если покрыть штат ветряками, думаешь, он по-прежнему останется приманкой для туристов? Чтобы конкурировать с углем, ветряки должны работать бесперебойно. Через сто лет у нас по-прежнему будет это уродливое бельмо на глазу, а остатки дикой природы будут погибать. А при ведении открытых горных разработок, если все сделать правильно, через сто лет ситуация будет, конечно, не идеальной, но тем не менее мы сохраним девственные леса.