— Да, сумма большая, — вежливо согласился Джоуи. — Миллион долларов на каждого жителя страны.
— Ну конечно. Потрясающе, вам так не кажется? Вот сколько правительство нам должно.
Джоуи захотелось намекнуть, что казначейству нелегко будет выплатить сумму, равную ущербу, понесенному во время Второй мировой войны, но потом он решил, что Элен не из тех, с кем стоит спорить, и его вдруг замутило. Он слышал, как Дженна прекрасно говорит по-испански — поскольку сам он учил испанский лишь в старшей школе, Джоуи не мог разобрать почти ничего, кроме повторения слова caballos.[85] Сидя с закрытыми глазами, в окружении компании придурков, он думал о том, что три человека, которых он больше всего любил (Конни), ценил (Джонатан) и уважал (отец), несчастливы рядом с ним — их буквально тошнит от него. Джоуи не мог избавиться от этой мысли, как будто совесть напоминала ему о каком-то невыполненном долге. Он изо всех сил старался не сблевать, потому что сейчас, спустя больше суток после того, как в этом действительно была необходимость, это была бы поистине злая ирония судьбы. Он представлял себе, что путь к ожесточению, к превращению в дурной знак будет становиться круче и опаснее не сразу, а постепенно, и что вдоль обочин его будут ждать всякие удовольствия, компенсирующие трудности, и что у него будет время привыкнуть к каждому новому этапу. Но Джоуи был еще в самом начале пути — и уже чувствовал, что кишка у него, кажется, тонка.
Впрочем, ранчо «Эль Триунфо» и вправду было сущим раем. Возле чистой реки, в окружении желтых холмов, которые тянулись до самых гор, росли пышные сады, стояли загоны, конюшни и современные каменные домики для гостей. В комнате Джоуи и Дженны были восхитительный прохладный пол, выложенный плиткой, и большое окно с видом на быструю реку. Джоуи боялся, что в комнате окажется две постели, но то ли Дженна изначально намеревалась спать на одной кровати с матерью, то ли поменяла номер. Он вытянулся на ярко-красном жаккардовом покрывале, наслаждаясь роскошью — тысяча долларов за ночь. Но Дженна уже переоделась в костюм для верховой езды и сапоги.
— Феликс покажет мне лошадей, — сказала она. — Хочешь пойти со мной?
Джоуи не хотел, но знал, что лучше согласиться. «А дерьмо-то воняет», — крутилось у него в голове, когда они подошли к благоухающим конюшням. В золотистом вечернем свете Феликс и грум водили на узде прекрасного черного жеребца. Он подпрыгивал, артачился и взбрыкивал, но Дженна смело подошла к нему, и Джоуи, видя восхищение на ее лице, вспомнил Конни. От этого Дженна показалась ему еще привлекательнее. Девушка потянулась, чтобы погладить коня.
— Cuidado,[86] — сказал Феликс.
— Все в порядке, — отозвалась Дженна, пристально глядя коню в глаза. — Я ему понравилась. Он мне доверяет. Правда, детка?
— Deseas que algo algo algo? — спросил Феликс, натягивая узду.
— Говорите, пожалуйста, по-английски, — холодно попросил Джоуи.
— Он спрашивает, хочу ли я на нем поездить, — объяснила Дженна и быстро заговорила по-испански с Феликсом, который доказывал, что это опасно. Но Дженна была не из тех, кого легко уговорить. Когда грум с силой потянул за узду, она схватилась за гриву, а Феликс облапил своими волосатыми руками ее бедра и помог сесть на неоседланного коня. Жеребец прянул вбок, натягивая повод, но Дженна подалась вперед, легла грудью на гриву, приникнув губами к уху животного, и что-то успокаивающе забормотала. Джоуи был потрясен. Когда конь успокоился, девушка взяла поводья, галопом понеслась в дальний угол загона и принялась выделывать разнообразные штуки, словно на соревнованиях по выездке, заставляя лошадь замирать, пятиться, вскидывать голову.
Грум что-то сказал Феликсу — вполголоса и с восхищением. Джоуи разобрал слово chica.[87]
— Кстати, меня зовут Джоуи, — сказал он.
— Привет, — ответил Феликс, не сводя глаз с Дженны. — Вы тоже хотите кататься?
— Пока нет. Пожалуйста, окажите мне любезность и говорите по-английски.
— Как вам угодно.
Джоуи приятно было видеть, что Дженна счастлива. Она была так подавлена и сердита — не только во время путешествия, но и во время телефонных разговоров в течение нескольких месяцев, — что Джоуи начал задумываться, есть ли в ней хоть что-то хорошее, кроме красоты. Теперь он видел, что по крайней мере она умеет наслаждаться тем, что дают ей деньги. И в то же время было страшно представить себе, сколько нужно денег, чтобы сделать Дженну счастливой. Быть человеком, который способен регулярно снабжать ее хорошими лошадьми, — задача не для слабых духом.
Ужин подали лишь в десять, за длинным общим столом, сделанным из одного-единственного дерева, которое, судя по всему, достигало шести футов в диаметре. Прославленные аргентинские стейки и впрямь были превосходны, вино удостоилось шумной похвалы Джереми. Джоуи и Дженна пили бокал за бокалом, и, возможно, именно поэтому в полночь, когда они наконец обнялись на огромной кровати, Джоуи впервые в жизни испытал ощущение, о котором часто слышал, но раньше не в силах был вообразить. Он не оставлял разочарованными даже самых непривлекательных девушек. Даже теперь, еще не успев раздеться, он ощутил, что член у него затвердел, как дерево, но то ли он себя переоценил, то ли смутился, оказавшись голым перед Дженной. Пока она вжималась сквозь трусики в его голую ногу, пыхтя от усилий, Джоуи почувствовал, что как будто летит, оторвавшись от земли, — он освободился от притяжения и становился все дальше и дальше от женщины, которая проникла языком в нему в рот и распластала свой внушительный бюст по его груди. Дженна оказалась в постели грубее, неподатливее, чем Конни, — такова была ее натура. Но Джоуи не видел в темноте ее лица — оставалось лишь воспоминание, идея красоты. Он продолжал твердить себе, что наконец добился этой девушки, что рядом с ним — Дженна, Дженна, Дженна. Но в отсутствие зрительного подтверждения он держал в объятиях всего лишь потную возбужденную самку.
— Может быть, включим свет? — предложил он.
— Слишком ярко. Мне не нравится.
— Хотя бы свет в ванной. Здесь совсем темно.
Дженна перекатилась на спину и капризно вздохнула:
— Давай лучше спать. Уже поздно, и тем более у меня месячные.
Джоуи потрогал свой пенис и с сожалением убедился, что он совсем дряблый.
— Наверное, я немного перепил.
— Я тоже. Поэтому давать спать.
— Я все-таки включу в ванной свет, ладно?
Он так и поступил, и зрелище Дженны, вытянувшейся на постели словно в знак подтверждения того, что она — самая красивая девушка на его жизненном пути, внушило Джоуи надежду на то, что все будет в порядке. Джоуи подполз к ней и начал целовать повсюду, начав с маленьких ступней и лодыжек, затем занявшись бедрами…
— Прости, это слишком вульгарно, — коротко сказала Дженна, когда он коснулся ее трусиков. — Подожди…
Она заставила Джоуи лечь на спину и взяла его член в рот. Поначалу Джоуи возбудился — было очень приятно, — но потом снова расслабился, забеспокоился и попытался усилием воли вернуть себе эрекцию, ощутить контакт, вспомнить о том, сколько раз девушки делали ему минет. В конце концов он признал, что происходящее нисколько его не интересует, и принялся гадать, что с ним не так. Очарование Дженны по большей части заключалось в невозможности ею обладать. А теперь, когда она — усталая, пьяная — скорчилась у него между ног и деловито делала минет, ее можно было принять за любую другую женщину. Кроме Конни.
Надо отдать Дженне должное, она продолжала трудиться еще долго после того, как Джоуи разуверился в своих силах. Когда она наконец остановилась, то с бесстрастным любопытством потрогала его член:
— Не получилось, да?
— Сам не понимаю… Мне очень неловко.
— Ха-ха, добро пожаловать в мой мир антидепрессантов.
Потом она заснула и начала тихонько похрапывать, а Джоуи лежал, исполненный стыда, сожаления и тоски по дому. Он страшно разочаровался в себе, хотя, честно говоря, сам не смог бы ответить, чего тут стыдиться, если он всего-навсего не сумел трахнуть девушку, в которую не был влюблен и которая даже особенно ему не нравилась. Он подумал о том, какой героизм требовался его родителям, чтобы столько лет прожить вместе, о взаимном притяжении, которое присутствовало даже в их сильнейших ссорах. Джоуи в новом свете увидел пиетет матери к отцу и даже отчасти простил ее. Неприятно было нуждаться в ком-либо — это доказывало прискорбную слабость характера, — но Джоуи впервые подумал, что его возможности не совсем безграничны и не на сто процентов гарантируют достижение всех целей, которые он себе поставил.
При первом свете зари он проснулся от сильнейшего возбуждения и даже не усомнился в том, что это надолго. Джоуи сел и взглянул на спутанные волосы Дженны, на приоткрытые губы, на нежный изгиб подбородка, на ее почти священную красоту. Теперь, при солнце, он поверить не мог, что в темноте сделал такую глупость. Джоуи скользнул под одеяло и слегка потыкал Дженну в спину.
— Прекрати, — немедленно отозвалась она. — Я пытаюсь заснуть.
Он прижался носом к спине девушки между лопаток и вдохнул аромат пачулей.
— Я что сказала!.. — Дженна порывисто отстранилась. — Я не виновата, что мы легли в четвертом часу.
— Вовсе не в четвертом, — пробормотал Джоуи.
— Во всяком случае, мне так показалось. По-моему, было вообще пять!
— Сейчас пять.
— О господи, зачем ты это сказал? Я должна поспать.
Он целую вечность лежал, щупая свой затвердевший член и пытаясь слегка его расслабить. Из-за окна доносилось ржание, стук копыт, пение петуха — обычные деревенские звуки. Дженна спала — ну или притворялась, — и тем временем в животе у Джоуи заурчало. Как он ни пытался сдерживаться, желание испражниться становилось все сильнее, пока наконец не превзошло остальные потребности. Джоуи пошлепал в туалет и запер дверь. В сумке с ванными принадлежностями у него лежала вилка, припасенная для крайне неприятного дела, которое ему предстояло. Джоуи сидел на унитазе, сжимая ее в потной ладони, пока дерьмо выходило из него. Дерьма было много, двух-, трехдневный запас. Через дверь донесся звонок будильника. Половина седьмого.