Цюриха одним русским революционером нашему с ним приятелю. Вот что пишет он сбеспредельным негодованием:
«Швейцария, котораяприкидывалась до сих пор свободной, не выдержала первого же испытания иответила неслыханными и возмутительнейшими репрессиями на первую же попыткуорганизовать здесь всеобщую забастовку. Полиция не только производила сплошныеобыски и аресты, но жестоко избила несколько десятков «передовых» деятелей, а вАльбифиндене, когда наши изрядно потрепали полицию, ей на помощь вызвана былакавалерия, а затем и пехота. Раненых и изувеченных — целые сотни... Завтравыезжаю с Б. в Петербург или, по крайней мере, в Финляндию...»
Не смешно это? Не кажетсясказкой? Единственное безопасное убежище революционера — Россия! Ха, ха, ха!..
Положим, это писано ещё дороспуска Думы, т.е. в те времена, когда революция в России имела ещё, таксказать, своё официальное представительство в защиту в лице учреждения,решительно и упорно препятствовавшего правительству бороться с крайнимиэлементами.
И этот революционер изЦюриха, вероятно, ещё не знал, как Аладьин, осведомившись у своих приспешников,что роспуск Думы встречен в России спокойно, торжественно заявил в Лондоне, чтоон примет все меры против революции!..
«Русская Земля».
Невольно приходят на памятьисторические слова Герцена: «Нельзя людей освобождать в наружной жизнибольше, чем они освобождены внутри. Как ни странно, но опыт показывает, чтонарод легче выносит насильственное бремя рабства, чем дар излишней свободы».
По-видимому, у нас этоподтвердилось, как нигде.
е). Князь Кропоткин оконституции. Вот отзыв анархистаКропоткина о конституции, в которой наши радикалы хотят видеть средство от всехзол и бедствий, терзающих наше отечество:
«Теперь начинают замечать,что конституция, от которой так много ждали, стала повсюду орудием интриги иличного обогащения, орудием противонародных стремлений. Подобно всем деспотам,народное представительство, пусть оно называется парламентом, конвентом иликак-нибудь иначе, всё равно будет ли оно назначаться префектом Бонапарта илиизбираться с любой свободой каким-нибудь восставшим городом, оно всегда будетпытаться расширить пределы своей власти, постоянно будет стремиться путёмвсякого рода вмешательства усилить свою власть и посредством законов вытеснитьдеятельность личности и общества.
Только благодаря почтисорокалетнему революционному движению, английский парламент обеспечиларендатору ценность сделанных им улучшений.
Но когда дело идёт о том,чтобы защитить интересы капиталистов, когда любое «народное представительство»— тут как тут, — тогда оно действует беспощаднее и трусливее любого деспота.Безымянный шестисотголовый зверь превзошёл Людовика XI и Иоанна IV. Конституцияотвратительна для всякого, кто наблюдал её близко».
Необходимо заметить, чтокнязь Кропоткин написал это гораздо раньше созыва «Государственной Думы» вРоссии. Что же сказал бы он, если бы знал обо всем, что она содеяла?!.. А дабыне оставлять в тени того, что было скрыто «освободительной» печатью, но чтобросает особенно яркий свет на достохвальные «подвиги» Думы, следует вернутьсяещё раз к Белостоку. Для полного же уразумения факта надлежит предпослатьмнение учёного, которого никто не заподозрит в «черносотенстве».
Как справедливо указалпрофессор В.И. Герье в своём открытом письме А.И. Гучкову, самому скользкому извожаков «союза 17 октября», господствующей целью Думы был противный основнымзаконам и самой идее законодательного учреждения, т.е. революционный захватправительственной власти.
Эту главную свою мысльпрофессор развивает следующим образом:
«Первая в России попыткаприменить к делу новую конституцию оказалась неудачной; это налагает наизбирателей обязанность глубже вникнуть в вопрос, какими условиями это быловызвано, и разобраться в причинах, повлекших за собой столь печальныйрезультат.
Главная причина неудачинесомненна. Она заключается в том, что Государственная Дума не захотеладержаться в рамках, отведённых ей основными законами, а протянула руку квласти. Враждуя с министерством, господствовавшие в Государственной Думе партиинастаивала на удалении его и на замене его министрами из среды членовГосударственной Думы или угодных ей лиц, т.е. стремились соединить в своихруках законодательную и правительственную власть. Вспомним, например, словаодного из ораторов в заседании Государственной Думы 13 мая, обращённые кминистрам: «Мы желаем быть хозяевами, распорядителями страны и требуемответственного народного министерства, министерства из среды народныхпредставителей; никакое другое министерство не может быть терпимо; или мы, илиони!.. (Аплодисменты).
Можно сказать, что всетребования Государственной Думы и все её законопроекты не столько имели в видуудовлетворение насущных интересов страны, сколько были тактическими средствамидля достижения главного желания — устранить министерство и овладетьгосударственной властью.
Это стремление исходило уодних из революционного принципа народовластия, в силу которого верховнаявласть всецело принадлежит избранникам народа, принципа, неминуемо ведущего креспублике. У других, более умеренных членов Государственной Думы, этостремление вытекало из теории, что в парламентских странах разногласия междуминистрами и господствующей в палатах партией должны непременно разрешатьсяотставкой министров. На самом деле это основание также ложно фактически, как итеоретически. Не во всех государствах с парламентами министерство обязаноуходить при разногласии с папой; с другой стороны не все теорииконституционного права признают указанные требования аксиомой. К тому же развесуществует абсолютное конституционное право, обязательное для всех стран ивремён? Разве политика в смысле управления государством есть отвлеченнаятеория, а не живое искусство, которое, как всякое искусство, должно исходить издействительности и сообразоваться с ней?
Но помимо теоретических июридических оснований, стремления Государственной Думы захватить черезпосредство министерских портфелей правительственную власть должно быть признанороковой ошибкой по следующим практическим соображениям: наиболее многочисленнаядумская партия могла считать себя представительницей большинстваГосударственной Думы только при условии поддержки её группами, решительновраждебными всякой конституционной монархии. Сама же она не обладала абсолютнымбольшинством в Государственной Думе, то обнаружилось явно и весьма скоро, когдапо важнейшему для себя вопросу она оказалась не в состоянии собрать в пользупредложенной меры абсолютного большинства.
Поэтому, даже со своей точкизрения, она не имела права на захват правительственной власти, не говоря уже отом, что ей удалось выйти из избирательной борьбы со значительным количествомголосов лишь благодаря выставленным в её программе обещаниям избирателям,которых на самом деле она не в состоянии была бы осуществить.
Но недостаточно указывать впрошлом ошибочность партийной политики, стремившейся к присвоению власти ипритом в таких необычных, несовместимых с парламентской жизнью формах. Важнееиметь в виду эту ошибку для избежания подобных ошибок в будущем. НасколькоРоссия представляет собой самобытные, отличающие её от Западной Европы, формы,настолько она должна избегать в своих политических учреждениях рабскогоподражания какому-либо из сложившихся на Западе, по местным условиям,политических типов. Россия по своей исторической формации и преданиям, по своейгеографической обширности и по своему этнографическому составу, включая в себенародности ей враждебные и народности мало культурные, нуждается впоследовательной, твёрдой внутренней политике, независимой от речей случайныхораторов, от сделок в «кулуарах», от случайного блока партий; тем более внастоящее время, когда страна глубоко взволнована не столько политическимиидеями, сколько социальными интересами, когда сотни тысяч людей пользуютсянравственным расслаблением общества для дикого разбоя, когда сотни интеллигентныхлюдей одержимы эпидемической манией, напоминающей самые тёмные изуверстварелигиозного сектантства, манией, проявляющейся в человеческихжертвоприношениях перед кумиром и в диком, мученическом самоистреблении.
При таких условиях всякоепартийное правительство только ухудшило бы дело; в руках крайних партий оноповело бы даже невольно к поощрению иллюзии, к ещё большему разгару страстей исодействовало бы всеобщему разложению. В руках же искренних либералов онооказалось бы бессильным или впало бы в противоречие со своими принципами.
Это не значит, чтоправительство не должно призывать в свой совет и в управление либеральныхлюдей, облечённых доверием общества; это не значит, что такие лица должныотказываться от участия в управлении страной и посильного на него влияния, ноэто значит, что надо отделаться от заблуждения, будто Россия заживёт толькотогда конституционной жизнью, когда портфели министерств будут распределяться вкулуарах Государственной Думы и во главе самой многочисленной армии на свете можетоказаться, как во Французской республике, думский оратор. Поэтому нельзя несочувствовать тому, что в прекрасном воззвании, разосланном вами, на видномместе поставлено единение Монарха с народом. Но это выражение не должно бытьлишь украшением речи, нет, оно должно иметь определённый и реальный смысл ислужит основанием для избирательной компании. Оно должно быть на самом делеотличительной чертой союза 17-го октября, межой, отграничивающей его от партий,ещё не сбросивших с себя своей революционной скорлупы. Союз 17 октября недолжен смущаться, если его ещё раз захлестнёт избирательная волна, если он небудет обладать в новой Думе большинством голосов. Но каково бы ни было числоего членов в новой Думе, они должны сильнее и яснее поддерживать в ней либеральныйпринцип, в основании которого лежит умение различать свободу от своевластия,они должны воздерживаться от всякой сделки, последствием которой может быть