Тут-то Володя с ней и познакомился. Влюбилась она в Володю. Письма ему писала… Вася далеко. Володя все один да один… Сошлись. В конторе скоро смекнули. Начали на нее, на Нину Константиновну, косо поглядывать. Бросила службу. Тогда-то Савельев ее заместо секретаря к себе взял.
– Только ли заместо секретаря? – не удержалась спросить Вася. Не то «кольнуть» Володю хотела, не то правду о «той» узнать.
– Это еще что за сплетни ты собираешь? – вспылил Владимир, даже в краску бросило. – И не стыдно тебе, Вася, такие мерзости повторять? Не думал я, что ты по-бабьему начнешь в нее грязью кидать! За что, Вася?… На тебя не похоже!..
Тогда-то рассказал он Васе, что Савельев вроде как заместо отца или опекуна для Нины Константиновны. С родителями ее знакомство имел. Как Нина одна на свете осталась, он о ней заботу взял. Помогал и советом, и деньгами. Ее и в правление пристроил. Потом, как из конторы ушла, опять же Савельев на помощь пришел. Комнаты лишилась. Куда идти? К Владимиру нельзя. Савельев к себе жить предлагал. Нина Константиновна не захотела. Хоть на улицу ступай! Тогда-то Савельев особнячок нашел, контору свою личную там устроил, а Нине там квартировать предложил… Ведь он, Савельев, вроде как опекун над Ниной. Заботится о ней, жалеет ее…
– И ухаживает, – опять не удержалась тогда Вася, уж очень Володя «любовно» о «той» говорил!.. Зло Васю взяло. Доверчив больно!.. А Вася «той» не верит, все говорят «гулящая»!..
Опять вскипел Владимир.
– Ложь! Сплетни! Откуда у тебя эта охота всякую грязь подбирать?… Хочешь правду знать, меня спроси. Нина ни на кого внимания не обращает… Нина меня одного любит! А если бы и так было? Нина красавица. За ней не один Савельев ухаживает… Знаешь Маклецова из Внешторга? Он ей и брильянты, и роскошь всякую предлагал, а Нина ему на дверь показала… Не отрицаю, может, Савельев и неравнодушен к Нине, не только по-отцовски ее любит, но Нина-то к нему одно отвращение питает… Как к мужчине, конечно. Тут ничего быть не может. Уверяю тебя! Об этом и думать невозможно. Я же Нину знаю!
А сам волнуется, будто не Васю, а самого себя убеждает. Вася это примечает. Но, главное, обидно ей, что во всем Савельев замешан. Недаром так невзлюбила она его с первого дня. Недаром в КК говорили: «Пусть Владимир Иванович подальше от него держится».
– А все-таки не дело, что тут Савельев припутан… Потому и сплетни идут: на общий счет, пополам сударушку держите!..
– А ты в глаза тому наплюй, кто это скажет! Как ты, Вася, понять не хочешь, в том-то и горе мое, что Нину я девушкой взял. Чистая была.
– Чистая?
Будто тонкая игла Васю в сердце кольнула… Тогда, за чаем, ночью, в комнате Васи в семнадцатом году, сказал: «Сердце отдам лишь чистой девушке…» А потом в другую ночь, в «брачную», лаская Васю, говорил: «Чище тебя нет человека в мире».
– Чистая! Что за глупости ты, Владимир, мелешь! Разве чистота человека в теле его? По-буржуйски думать стал.
Досадливо Васе, зло на него разбирает.
– Пойми, Вася, не я так думаю, а она… Для нее то, что взял я ее да на ней не женился, горе великое!.. Она теперь себя «погибшей» считает… Ты и не знаешь, как она мучится!.. Слезам ее конца нет… Ведь пойми же, Вася, она не по-настоящему, не по-пролетарскому думает. Тот, кто взял ее первый, тот и женись…
– Что же раньше-то мне не сказал? Кто же тебе мешает жениться? Я, что ли? – в свою очередь вспылила Вася.
– Эх, Вася, Вася! Умная ты, а как до любви дело дойдет – баба, как и все!.. Как же я на ней женюсь, когда чужие мы, Вася? Когда во всем-то мы разные? Когда нет у меня к ней любви настоящей?… Так, больше жалость… Сама рассуди.
Только жалость? Неужели правда это? Радостно дрогнуло сердце Васи. Хочется ей верить: «только жалость»…
– Если любви да пониманья между вами нет, зачем связь-то тянешь? Себе да ей мука? – О себе Вася промолчала.
– Как же я могу ее бросить, Вася? Не так-то это просто. Уйду я, куда ей деваться? На улицу? Или к Савельеву на содержание? В проститутки записаться?
– Зачем же ей на содержание? Пусть на работу встанет!
– Легко сказать! На работу! Поищи теперь работу, когда всюду сокращения идут. Да и какую работу? Не на фабрику же Нине идти!
Хочется Васе крикнуть: почему же не на фабрику? Подумаешь, краля какая! Но Владимира жаль. Больной он еще. Доктор велел «беречь», не волновать… И без того беседой расстроился.
А теперь, маяча по темной квартире, Вася жалеет, зачем не крикнула правду. Зачем не сказала Владимиру все, что про эту «обманщицу» думает? Не верит она Нине Константиновне, что любит она Владимира. Просто оплетает его, чтобы сразу с двух выгоду тянуть… Не потому ненавидит ее Вася, что она будто «гулящая», а за то, что сердцем не чистая… Мало ли «гулящих» лучше самых что ни на есть честных женщин бывает. Вспоминает Вася Зинку-кудрявую, что белые потом расстреляли, а она, умирая, кричала: «Да здравствует советская власть! Да здравствует революция!» «Уличная» была, последнего разбора, а как революция началась, вся точно засветилась. И самые боевые да опасные поручения брала… В ЧК работала. С душою. Если бы Владимир такую полюбил, Вася бы поняла… А то «барышня», буржуйка. Чужая… Да еще «без сердца»… Владимира за нос водит. Он по доверчивости верит. Вот что досадно! Вот что горько!.. Вот с чем Вася никогда не примирится!..
Чем держит-то его? Жалостью: слабая-то я, беспомощная… «Чистая» была… «Чистая»!.. С тех пор от чистоты-то ее и белого места не осталось! Давно всю «чистоту» то свою с мужчинами за подарочки поистаскала. А он все верит! А он-то «жалеет»!.. Кипит у Васи на сердце. Злоба на «ту» разбирает.
– Василиса Дементьевна, долго ли, матушка моя, вы по квартире-то взад да вперед колесить будете? – перебивает Васины думы Мария Семеновна ворчливо. Силы-то свои поберегли бы. Для ваших же митингов пригодятся. Пойдите да усните как следует. Нечего супруга ждать. Коли с другой милуется, и вы его к себе не примете. Я ему тут, в гостиной, постелю.
Обняла Вася Марию Семеновну. И еще тоскливее стало. Чужой человек, а пожалел ее, Васю… А он, любимый, муж ее, друг только ту, другую жалеет… Бессердечную, хитрую, как змея оплетающую…
– Васюк, ты спишь? – Владимир вошел в спальню и лампочку зажег.
Вася в постели лежит, а глаза широко раскрыты. Разве с такой мукой на сердце заснешь?
– Нет, не сплю.
– Сердится на меня Васюк? А?
Присел на кровать, хочет Васю поцеловать. Но Вася решительно уклоняется.
– Так и есть! Сердишься!.. А уговор-то как же? Как другу, правду сказал… Сама просила. А выходит лгать лучше?
Вася молчит.
– Нехорошо, милая, если опять начнем друг друга укорять, ссориться… На что ты сердишься? Что я Нину навестил? Так ведь учти же, Вася, с тобою-то я все это время был неразлучно. А она одна. Ты думаешь, за болезнь мою не перемучилась? Не настрадалась?
Хочется Васе крикнуть: «А мне-то какое дело?» Но губы крепко сжала. Молчит. Только сердце бьется. Стучит.
– Ты не думай, Васюк, что там что-либо было. Я не один ее навещал, с Савельевым. Потом и Иван Иванович приехал… Надо было договориться… Ты хочешь знать, зачем я к ней сегодня же поехал? Ну, так знай, Вася, я ездил прощаться… Что смотришь? Не веришь? Ивана Ивановича спроси. Для того и его вызывал, чтобы он хлопоты на себя взял, помог бы Нине Константиновне отсюда уехать, квартиру ликвидировать и все такое.
– Куда же она едет? – глухо.
– В Москву. Савельев ее туда проводит, у него там родственники есть, Нина у них жить останется. А там и службу приищет. Так легче будет всем.
Вася молчит, а в глазах недоверие. Почему вдруг такая перемена? Что такое приключилось? Вдруг разлюбил?
– О любви мы говорить не станем. Это вопрос другой. А вот что так больше идти не может, это и Нина понимает. Уехать в Москву Нинино решение. Оно в ней давно сидит… В то утро, когда ты от меня убежала, отреклась от своего Володьки, Нина мне звонила и сказала, что дальше она так не станет жить… Либо – либо!.. Иначе она уедет в Москву…
– Ах вот что!.. Так вот где причина, что ты отраву принял: одна уже ушла, а другая грозится – либо женись, либо прощай!.. Теперь понимаю!.. Испугался ту потерять? А я-то дура!.. Дура косматая! Я-то думала: с горя обо мне жизни решиться хотел!..
Вася смеется истеричным, злым смехом.
– Как ты все теперь, Вася, искажаешь! Какая ты злая стала!.. Совсем не прежний Васюк-буян, – с тоскою говорит Владимир и встает с постели. – Так мы действительно ни до чего не договоримся… А я хотел тебе все рассказать, чтобы уже между нами потом скрытого не было… Да вижу теперь, чем больше правды, тем хуже. Чужая ты стала, недобрая!..
– Нет! Нет! Постой, Володя, не уходи. – Голос Васи звенит, будто стеклышки в нем битые. То звенит отчаянием Васино наболевшее сердце. – Договориться так договориться! Зачем ты ее в Москву посылаешь? Не меня ты любишь, ее!.. Любил бы меня, со мной бы сегодня остался!.. Только о ней забота! Только ее жалеешь!..
– Вася, Вася, как ты несправедлива стала! Если бы ты знала, сколько Нина за это время выстрадала… Ведь она, Вася, еще такая молоденькая, дитя настоящее! Никого у ней близкого нет… Все в нее грязью кидают. А за что, Вася? За то, что имела несчастье меня полюбить?… У тебя, Вася, и партия, и друзья. А у ней только я. Один ее защитник… Одна ее опора.
Ходит Владимир по комнате, руку за спину заложил, рассказывает Васе, что Нина ребенка ждала… Его ребенка… Его мечта!.. Сколько радости и сколько горя!
– Где же ребенок? – встрепенулась Вася.
– Что же, ты думаешь, Нина могла его оставить? А скандал? А твое горе? Тебя берегли… Нина плакала, убивалась… Но вместе решили, ради тебя, Вася, мы с Ниной и на это пойдем!
Ради нее? С чужой женщиной сговаривались, с чужой женщиной «берегли» ее, Васю, будто не друг она, не товарищ, а враг какой?… Не к ней пришел с горем Володя, а к «той», к Нине… Значит, та-то ближе? Значит, не Вася, а та, выходит, «своя», близкая, родная?
– Узнал я о том, что Нина беременна, в день твоего приезда. Теперь поймешь мою муку, Вася?