— Я его купил. Удивлены?
— Немного.
— Вы пробовали рассказать об этом леди Селене?
— Она не хотела слушать. Ее отец ни за что не подтвердил бы покупку. Как вы понимаете, оборот магических вещей несколько ограничен в Вергилии.
— Сделка была тайной?
— О ней знали лишь двое — я и лорд Берквел.
— А кто может знать, что амулет находится у вас?
— Только леди Селена. Ее отец, к сожалению, скончался несколько лет назад.
— Вы знаете, где похоронена ведьма, которой принадлежал амулет?
— Да.
— На том самом деревенском кладбище? Рядом с вашим имением? — догадалась я и проницательно сощурила глаза. — Именно там, где творится что-то странное?
— Да.
— Это взаимосвязано?
— Думаю, да.
— Хотите сказать, что амулет кто-то ищет?
— Да.
— У вас есть предположения? — я сжала карандаш так сильно и надавила, что грифель сломался и отлетел в сторону.
— Есть. Но я надеялся сам разобраться с этим.
— Что вы знаете о сигналах в северной башне?
— Свеча загорается, когда в графстве используется темная магия. Обычно это происходит на кладбище.
— И что вы делаете в такие моменты?
— Еду туда.
— Вы кого-нибудь видели?
— Кроме рассерженной толпы местных жителей? Ни разу. Это магия далека от книжной.
— То есть в графстве орудует потомственный маг, желающий найти амулет ведьмы?
— Да.
— Думаете, что он убил тех троих разбойников?
— Именно.
— Но зачем?
— Пытаюсь это выяснить.
Мы оба замолчали, чтобы отдышаться после этой вопрос-ответной беседы.
В голове лениво «переваривалась» информация. Но хоть убейте, ответы де Вера не были достоверными! Уверена, он до сих пор водит меня за нос. Хочет защитить или напротив, использовать? Он умный и хитрый стратег и неплохой психолог — я уже убедилась в этом — и для него само собой разумеющееся заставить меня делать то, что ему нужно, внушив определенную мысль.
— Вы уверенны, что сказали правду? — дала ему последний шанс.
Он утвердительно прикрыл веки.
Глава 21
Меня хватило на то, чтобы начеркать пару строк господину Скотту, прося его предоставить в мое распоряжение все свободное время, ибо мне нужно распутать клубок тайн, который никак не хотел распутываться без его компетентной помощи.
Передо мной лежало платье, сшитое на заказ именно для моего первого серьезного дела. Я вынула карточку из-за атласной ленты с бантиком и прочла: «Моей упорной Джейн, которая никогда не сдается». Ох, и знал бы отец — а подарок был от него — что я в полушаге от того, чтобы бросить все, вернуться в Стоунвилль, забиться, как в детстве, под кровать, и рыдать, свернувшись клубочком. У нас с отцом были совершенно разные вкусы, поэтому невообразимое чудо с рюшами и оборками должно было стать моим нарядом на завтрашнем слушании. Но это было неважно, по сравнению с тем страхом, который поселился в моей душе накануне. Страхом проиграть.
Лиззи с нескрываемым удовольствием разложила платье на кушетке и с удовлетворенной улыбкой глядела на темно-зеленый наряд с непростительно глубоким, по моим меркам, декольте. Да оно было хуже, чем вырез на том платье, что я надевала на королевский прием.
— И какую прическу вы хотите, госпожа? — восторженно спросила горничная.
Я вскинула глаза. В моем взгляде оптимизма было мало, поэтому Лиззи нахмурилась, подошла ко мне, согнувшейся под бременем страхов и тревог на краешке постели.
— Там будут художники и газетчики, госпожа. И я слышала, что приедет хроникер из королевского архива, — Лиззи присела рядом. — Вы самая известная защитница Вергилии. Да. Об этом написали в Нокс-пост, я сама видела.
Я мрачно усмехнулась.
— Вчера было собрание на плантациях, — произнесла горничная, понимая, что предыдущая ее речь не возымела действия, — люди очень верят в вас. Они верят, что вы не позволите обвинению выиграть, и не допускают даже мысли, что плантации будут закрыты.
Я прикусила губу.
— Некоторым пришли извещения, — перешла на шепот Лиззи, — и они не знают, что говорить.
— Да, ты права, — я бросила равнодушный взгляд на платье, понимая, что это меньшая из моих проблем, — господин Скотт объяснит людям, как вести себя на суде и что говорить. А мне нужно хорошенько выспаться, Лиззи. Я устала.
***
«Погода установилась по-настоящему летняя. Но жаркая пора сейчас наступила не для всех жителей столицы, а лишь для графа Роберта де Вера и его защитницы, молодой законницы из провинциального Стоунвилля…»
Я отбросила газету, и она спикировала в урну. Склонившись над раковиной, умыла лицо, затем тщательно вытерла руки, взглянула на себя в зеркало, сдула прядь завитых волос.
Первый день основных слушаний. Повсюду флаги. Пресса штурмует здание суда. Маршрут, по которому привезут подсудимого из Холк-стоуна, оцеплен. В зале выкуплены все места за баснословные деньги, так что в этот раз с покупкой оных я даже не совалась. Де Бьорк ходатайствовал о вызове почти всех слуг и некоторых работников плантаций, которые тряслись не хуже моего, дожидаясь в комнате свидетелей.
Я взглянула на часы. Что ж, вот твой звездный час и настал, Дженни.
Не помню, как добралась до зала сквозь толпу газетчиков. Передо мной распахнулись двери, и я пошла по небольшому узкому коридорчику вдоль чертовски длинных рядов. Взгляд выцепил Эстера, де Бьорка старшего, Эми (куда уж без нее), Клейтона. Когда я, выпрямившись и задрав подбородок, добралась до своего стола и плюхнулась на стул, позабыв поздороваться с сидящим рядом Вильнусом. Я глянула на стол. Господин Скотт опять педантично разложил бумагу и карандаши. Натянуто улыбнувшись ему, я перевела взгляд на пока еще пустующее место обвиняемого. Оно находилось через место Вильнуса.
— Нам нужно пересесть, — сказала ему.
Он закивал, и мы некоторое время толкались около стола, затем расселись.
— Прошу всех встать! — раздался голос секретаря, и в зал вошли присяжные.
Присутствующие глядели на них, как на восьмое чудо света.
Когда присяжные расселись, появился судья. Величественный, с каменным лицом, о которое могли разбиться любые мои аргументы. Он прошагал за стол, обвел присутствующих взглядом, в котором не читалось ни одной эмоции.
Любой законник был наслышан о способности ким-Аварского замораживать взглядом. Я была удостоена чести видеть это преображение и выступать на процессе с человеком, который был незыблем, как сам закон.
— Добрый день, уважаемые стороны. Прошу подойти ко мне, — его голос заставил всех умолкнуть.
Воцарилась такая тишина, что я слышала тиканье наручных часов господина Скотта.
— Вы готовы? — уточнил судья, когда мы подошли.
Мы закивали, как игрушечные болванчики.
— Тогда я желаю вам удачи, — он позволил себе коротко улыбнуться, и на этом все.
— Приведите подсудимого!
Зал всколыхнулся. Я судорожно сглотнула. Мы все уставились на дверь, из которой должен был выйти де Вер.
Ждать пришлось недолго. Кандалы были на своем законном месте и «украшали» запястья графа, но, к удивлению, тот был настолько красив, что на кандалы никто не обратил внимания. Человек, проведший в тюрьме несколько дней, в принципе, не мог выглядеть вот так — широкий разворот плеч, поднятый подбородок, умопомрачительный черный камзол, скроенный по фигуре, белоснежная рубашка, тщательно уложенные волосы. Возможно, граф учел мои пожелания к своей внешности?
Он шагал ко мне и смотрел на меня. Исключительно на меня.
Наши места были рядом, поэтому я не удержалась от комментария:
— Вы сегодня превосходно выглядите, милорд.
Он окинул меня быстрым взглядом и улыбнулся. Когда он был спокоен, его глаза всегда имели серый цвет.
— Вы тоже, госпожа Хоткинс.
— Добрый день, ваше сиятельство, — поклонился Вильнус, приветствуя графа.
Роберт кивнул.
Между тем судья дал слово обвинителю, и тот перешел в наступление. Был вызван кучер. Но бедолага так сильно ударился головой при падении, что почти ничего не помнил. Кроме того обстоятельства, конечно, что самостоятельно добрел до поместья хозяина.
Следующим свидетелем был господин Райн, человек, обнаруживший тела убитых на дороге по пути в поместье де Вера. Господин Райн регулярно доставлял на кухню выпечку отменного качества из кондитерской господина «П», пожелавшего остаться неизвестным.
— Господин Райн, расскажите нам, что вы увидели на месте преступления?
Тот поерзал на сидении, откашлялся.
Человек, впервые попавший на трибуну свидетеля, всегда теряется. Психология его поведения проста: во-первых, его слушает большая аудитория, во-вторых, от его показаний зависит жизнь человека и, в-третьих, имеется еще и субъективный фактор, к которому можно отнести все, что угодно, даже несварение желудка.
Эдвард слишком напорист. Он не делает пауз, не дает собраться с мыслями, заставляет Райна нервничать.
— Я увидел троих… трое… три тела… в чаще леса у дороги.
— Вы знали убитых?
— Да. Их все знали.
— Когда вы их обнаружили, они были мертвы?
— Мертвее некуда, милорд. Тела обезображены, всюду кровь.
— Вы заметили что-нибудь странное?
Господин Райн потер подбородок.
— Я говорил констеблю, что раны у всех были необычные.
— То есть природа данных повреждений показалась вам незнакомой?
— Думаю, да.
Эдвард торжествующе улыбнулся, взглянул на меня, затем на присяжных и развел руками.
— Все это очень странно, — проговорил он, надеясь навести последних на определенные мысли. Он прошагал к Райну, встал напротив, уперся ладонями в стойку. — Господин Райн, у вас есть предположения, для чего убитые поехали к дому лорда де Вера.
— Об этом все знают. Они хотели справедливости, милорд.
— Расскажите подробнее.
— Они хотели призвать к ответу лорда за колдовство на кладбище.
Я возразила:
— Ваша честь, это догадка свидетеля. Он не может знать истинных причин.