глубины сатанинские, о которых говорит Апокалипсис (см.: Откр. 2, 24).
Мария Египетская считала удовольствия плоти истинным смыслом жизни и грешила не тайком, а открыто и «по совести». Именно в области ума она и перетерпела самую острую муку, поскольку плоть её высохла за год, а с помыслами она боролась семнадцать лет, как с дикими зверями, и без перерыва. Борьба с помыслами тяжелее борьбы с плотью. Это знали и язычники, рекшие, что раны души врачуются медленнее и тяжелее, нежели раны плоти. Твое тело измождено, твой язык прилип к гортани. Твое дыхание смрадно от неядения, но ты все ещё воспаляешься похотью. Не только когда видишь что-либо соблазнительное, но и тогда, когда удаляешься от всех и от всего. Это потому, что похоть живёт не в почках, не в селезенке, не в семенниках, но в уме, по преимуществу. Оттуда царская власть ума распространяется на подвластное тело, и весь человек согрешает. Вся соль — в уме.
Поэтому идейный развратитель опаснее того, кто открыто посягает на честь. В последнем случае на стороне жертвы — совесть, стыд и гражданские законы. Если же позволить шепоту рассуждающего о жизни «мудреца» проникнуть в сознание неокрепшего человека, если этот шепот оправдает грех и разрисует его яркими красками, то человек сам ринется в омут, и никто его не удержит.
Набоков ничем не был похож на развратителя миллионов. Когда на старости он регулярно выходил на прогулки с шахматной доской под мышкой или с сачком для ловли бабочек в руках, в нем трудно было разглядеть разрушителя традиций и тонкого совратителя. Милый старик, изрядно образованный, преданный невинным удовольствиям… И тени соблазненных нимфеток не стояли у него перед глазами, как «мальчики кровавые» у другого известного персонажа. Но эти обманутые и искалеченные девочки были, их было много, поскольку одно дело — блуднику пускать слюни, глядя на ребенка, а другое — оправдать порок, сделав героем известного произведения растлителя. Только Страшный Суд низвергнет с пьедесталов ложных героев, которым сегодня по неразумию поклоняются люди, лишённые ума, но обладающие рассудком. Только Страшный Суд даст правильную оценку трудам человеческим вообще, и интеллектуальным в особенности.
Блуд приходит в обнимку с убийством
Блуд не приходит один. Как ни странно, он приходит в обнимку с убийством. Это невероятно, но факт. С одной стороны — сладость и замирание дыхания, а с другой стороны — кровь и буйство кровопролития. Возможно ли это? Да, и сто раз да. История царя Давида должна убедить нас в этом (читайте в книгах Царств историю грехопадения этого царя и пророка).
Как винные пары застилают разум упившегося человека, так и парение похоти действует на ум. Вся история человечества, а не только случай с Давидом, тому доказательство. Желание запретных удовольствий, блуд совершившийся, убийство свидетелей, ревность — или аборт как убийство плода прелюбодеяния, и многое, многое другое. Кровь неминуемо льётся вслед за блудно разлитым семенем.
По Ветхому Закону равно нечистыми считались как женщина в период месячных кровей, так и мужчина, имевший истечение семени. Кровь и семя здесь равно виновны в ритуальной человеческой нечистоте. Виновны не они сами по себе, но виновен человек, имеющий истечение. Во всем этом есть глубина и иносказание.
В крови — душа, но сама кровь — в семени. От семени зачинается человек, чья кровь будет в душе. Семя выше крови. Не зря Церковь на протяжении долгих столетий подчеркивает Христово безсеменное зачатие и Рождество. От Духа Свята и Марии Девы родился Христос. Но это уникальное рождение без семени мужа лишь подчеркивает важность правильного отношения к жизни пола у людей простых, но в Бога верующих.
Семя нельзя изливать как попало, с кем попало и куда попало. Прелюбодейное излитие семени есть тайный вид кровопролития, вернее — залог будущих кровопролитий. Опять можно вспомнить историю Давида, и не только её одну.
Если некая культура узаконит разврат, то тем самым она узаконит человеческие жертвоприношения. Это — неизбежный закон, рожденный внутренней логикой. Раз ты блудишь открыто и ритуально, во славу своих «богов», то ты будешь лить чью-то кровь открыто и ритуально, во славу тех же «богов». Если же ты блудишь тайно, но неистово, ты тоже будешь проливать кровь, так же тайно, но также преступно. Например, через аборты.
Вот картина из повседневности, повторяющаяся часто, но запах ужаса от этого не утратившая. Она тоже состоит из крови и семени, и тоже незримо связана с древними культами разврата и кровопролитий.
Женщина сделала аборт, а через месяц забеременела снова. Такое часто случается. Организм уже перестроился на сложный процесс вынашивания, и вдруг из него вырвали с мясом чуть было зародившуюся жизнь. Тогда организм женщины жадно стремится впитать в себя, усвоить семя, чтобы продолжить внезапно прерванное материнство. Если между прерванной и вновь начавшейся беременностью прошло совсем немного времени, а ребенок все так же нежелателен, аборт вряд ли опять сделают. Велика опасность для организма женщины. Ребенок, скорее всего, родится. Такое часто случается.
На выходе получится то, рядом с чем Хичкок отдыхает. Во-первых, это — «лишний», «незапланированный» человек. Он никогда бы не родился, если бы перед ним не был жестоко убит его брат или сестра. Сколько бы ни прожил на свете этот, родившийся, он рискует всю жизнь проносить под кожей ощущение собственной «ненужности», «случайности». Ведь даже Всемогущий Господь Бог вынужден дарить такому человеку жизнь, приспосабливаясь к человеческому произволу.
Во-вторых, его первым жилищем будет камера пыток. Матка, в которой человек безвыходно проживет девять (!) первых месяцев жизни, будет комнатой, стены которой забрызганы свежей кровью недавно расчлененного брата или сестры. Переночуйте в пыточном бункере хотя бы ночь и скажите сами: может ли родиться нормальным человек, проживший в подобном помещении более полугода?
Сможет ли такой человек любить свою мать? Вопреки логике и воспитательным постулатам, не будет ли он ощущать присутствие убийцы рядом с той, кого всю жизнь будет называть «мамой»?
Наконец, в-третьих, если родился мальчик, перед которым убили девочку, или наоборот, — то не впитает ли родившийся человек ещё в утробе запахи и интуиции противоположного пола? Трансвеститы и гермафродиты, лесбиянки и гомосексуалисты — не оттуда ли, хотя бы отчасти? И не оттуда ли столь частое ныне непреодолимое отчуждение между детьми и родителями?
Эта так называемая «культура прерывания беременности», созданная во имя того, чтобы дать матери свободу наслаждаться жизнью, не связываясь с тяжестью материнских обязанностей, вписывается в библейское миропонимание как новый культ Молоха. Уже не на раскаленные руки медного идола под шумную музыку бросают сжигаемых младенцев. Их теперь выскабливают из прелюбодейных утроб под звуки речей о правах человека. Их «экономно» используют в фармацевтической промышленности или других областях содомо-гоморрского хозяйства, потому
как не пропадать же ценному биологическому материалу! Так в концлагерях перед сжиганием людей стригли наголо, чтобы этим волосом утеплять подводные лодки. Жестокость, помноженная на практичность, рождает кровожадность в промышленных объемах.
Зверствам Гитлера, неправдоподобному бесчеловечию его фабрик смерти мы ужасаемся. Но сами создаем или молча соглашаемся с уже созданными фабриками смерти для неродившихся младенцев, соглашаемся без всякого ужаса, с полным бесчувствием. Это — культ Молоха в его новейшем варианте.
Новая волна сексуальной революции
Мы не висим в воздухе. Мы твердо стоим на почве, хранящей следы прожитых столетий. Половой вопрос всегда сопровождал масштабные процессы переустройства жизни. Часто было так: «разнуздать, чтобы взнуздать». Сначала — теории обобществления женщин и детей, «стакан воды», «Любовь пчел трудовых» (книга товарища Александры Коллонтай). Сначала — ниспровержение буржуазной морали, то есть доведение до логического конца «передовых» идей самой буржуазии. Например, революционно мыслящие ученые Советской России пытались экспериментально доказать правоту предположения о происхождении человека от обезьяны. Для этого молодые добровольцы обоих полов спаривались в научных целях с человекообразными обезьянами противоположного пола. Запад визжал от восторга! Он всегда восторженно визжал, когда мы творили невесть что, и угрюмо замолкал, когда мы приходили в разум и начинали исправляться.
Затем, когда комсомольские упражнения с комсомолками потеряли идейный вид, началось завинчивание гаек, суровый аскетизм и сублимация энергии в сторону войны и стройки. В это время сама буржуазия, видя ужасно воплотившимися собственные идеи, из чувства самосохранения возвращается к классической морали, семье, обузданию похоти. Такова была история первой сексуальной революции в России.
Затем, уже после Великой Отечественной войны, мы делали вид, что у нас другая природа, пытались украсить и очеловечить социализм. А в это время сытый мир по ту сторону преграды, названной Черчиллем «железным занавесом», сходил с ума и томился желанием явно заняться тем, чем уже давно занимался тайно.
В 1953 году в Чикаго в свет выходит первый номер журнала «Плейбой». Это — официальная дата новой волны сексуальной революции. Сначала, вроде бы, ничего особенного, ничего развратного. Ну, подумаешь, в середине журнала — вкладыш с фотографией красотки (в первом номере ею была Мэрилин Монро из фотосессии 1949 года). Смесь юмора, разговоров о культуре; о сексе — только между делом. Серьезные авторы в заглавиях. Набоков тот же, Маркес, Хемингуэй. Но с этих лет в культуре новейшей эпохи уже будет трудно разобраться, где кончилась культура и началась порнография, или где порнография не думала заканчиваться, но все это, тем не менее, относится к культуре. «Где заканчивается Беня Крик, и где начинается полиция?» — спрашивали одесситы в рассказах Бабеля. Жанры перетекают друг в друга, оскароносные актёры снимаются в сценах с максимальными ограничениями по возрасту, классические произведения становятся основой для порно-сюжетов. И самым опасным итогом становится неразличимость граней, стирание переходных границ от высокого к запретному и обратно. Это и есть, надо понимать, Вавилон, то есть «смешение», когда критик выну