го вида однокашник вдруг поплыл от сентиментальных воспоминаний. Выспрашивал, чем
Андрюха живет и кого встречал. Потребовал телефон, дал свой и зазывал в субботу к себе на новоселье – получил квартиру, потому что дом, где жил раньше, поставили на капремонт. Мол, повидаешь старых знакомых… У родителей Андрюхе было сытно, но скучновато
– он пошел. И обнаружил там пышный цветник памятной с детства местной шантрапы, теперь отрастившей пивные животы, но не сменившей повадку. В ускоренном темпе накидались до белых глаз; жен – у кого были с собой – побили и выгнали; потом что-то не поделили, но общей драки умудрились избежать. Ходили на улицу искать девок – и только всех распугали, зато растеряли по дороге добрую треть компании. Стойкие, добравшиеся назад, слегка очухались и повели мужское толковище. Андрюха услышал много поучительного о том, чем заканчивается, если кому взбредет сдуру на ум обманывать этих серьезных ребят. Заодно каялись кто в чем горазд. Андрюхе хотелось быть на равных. Он тоже распахнул душу: вот, не могу вернуть деньги хорошим людям. Тут все очень оживились: может, побеседовать с кем, объяснить?.. Андрюха их успокаивал: "Я же говорю – хорошим людям. Хо-ро-шим". Его хлопали по плечу, добились, сколько нужно прямо сейчас, назвали
"браткой" и напихали в карманы вдвое. Выпили за это. Всякие подозрения относительно чистоты их намерений изгладились из огромного Андрюхиного сердца. Дальше он запомнил не четко. А утром, едва продрался сквозь похмельный туман, иссушающий как иприт, сразу подумал, что деньги наверняка пропали и на нем, таким образом, висит фиктивный долг. Подобрал с пола пиджак – все в наличии. Тогда он решил, что спрашивать с него станут много больше, чем всучили действительно. Купил пива и поплелся в давешнюю квартиру, где еще досиживали, лечились. Осторожно прощупал, намеками, – как будто порядок, цифры совпадали.
Андрюха почувствовал даже некоторые угрызения совести, что возводил напраслину на тех, кто, очевидно, заслуживает лучшего.
Деньги он честно пустил в раздачу; остаток, разумеется, мгновенно улетучился.
А несколько дней спустя Андрюхе сделали визит и попросили похранить до времени компактный, с книгу, сверточек. Андрюха похолодел: наркотики! вляпался! Замотал головой: не, парни, увольте… Не знаю, что у вас там… Гости удивились: обидеть хочешь? Его считали за человека, ссудили – и без какой-либо, кстати, для себя выгоды… Пришлось взять. Само собой, Андрюха в сверток заглянул. Внутри была конфетная коробка, а в ней – он вздохнул с облегчением, но быстро сообразил, что хрен редьки не слаще, – пара дюжин колец, цепочек и женских украшений, переложенных вельветовыми лоскутками. Попадались и с камнями.
Андрюха высыпал их на стол, потом забрал в пригоршню. В стоимости золота он не разбирался, но здесь и на вес было прилично. Сомнений в происхождении этих предметов не возникало.
Андрюха кусал себе локти: надо было сматываться немедленно после гулянки. И объявляться уже с деньгами, когда откуда-нибудь обломятся, – и разошлись бы мирно, без проблем, благо никаких условий заранее не обговаривали. А теперь его крепко поставили на якорь. Теперь нечего и помышлять удариться в бега, как ни подмывает. Вряд ли его приятели воруют сами. Скорее сбывают краденое. А значит, имеют перед кем-то обязательства. И если по его вине они не смогут эти обязательства выполнить – разговор предстоит покруче, чем о простой динаме с должком.
Принесли еще один сверток. Андрюха не выдал, что ему известно содержимое. Он переменил тактику: не отказывался в лоб, а упирал на то, что в Люберцах подолгу не бывает, часто и вовсе уезжает из Москвы – и потому в хранители не годится. Ему мягко, с прибаутками, посоветовали не забывать, что с него причитается.
Вроде бы и не давили, вроде бы все по-дружески. Пусть, разрешили, живет где хочет. Им без разницы. Только чтоб сообщал, как его найти. Вызовут, когда понадобится. Им важно, чтобы кое-какое добро – ну, ты понимаешь… – отлежалось некоторое время в надежном месте. А уж какое именно время – это смотря по обстоятельствам. Соберется совсем из города – должен загодя предупредить. А они покумекают, что к чему.
Андрюха рассудил: грех не воспользоваться той свободой, которую они ему предоставили. Чем дальше, хотя бы в географическом плане, он будет от них держаться, тем меньше вероятность, что к нему обратятся за новыми услугами. Да и его домашних характерные манеры визитеров и ненароком подслушанные телефонные разговоры могли подтолкнуть к нежелательным – верным – выводам. Андрюха зарыл нечистое золото в самом дальнем углу забитого отслужившими вещами стенного шкафа. И спешно переселился по адресу весьма кстати вспыхнувшей любви. Расчет, в общем, оправдался. Пока что ничем его больше не грузили и связались с ним всего однажды – явно проверяли, там ли он, где указал, и не задумал ли намылить лыжи.
Однако жил Андрюха по-прежнему как на иголках, и мысль о спрятанных дома ворованных драгоценностях не покидала его.
Избавляться от них было тем более необходимо, что близилась пора выезда в поля. Предлог вполне весомый, чтобы поторопить хозяев,
– только все равно первым делом поднимался бы денежный вопрос.
Но денег так и не привалило, и нигде не удавалось перезанять. Он ждал до последнего. Пока не стал снова слышен комариный зуд безысходности. А финт против нее был у Андрюхи отработан до автоматизма. В конторе настаивали, чтобы он отправился с передовой партией – на рекогносцировку. Понемногу просыпалась привычная надежда, что до осени все как-нибудь само собой рассосется – как у беременной гимназистки (Андрюхино выраженьице). Люберецкие знакомцы и возможные от них неприятности теперь, с удаления, виделись уже не столь опасными… И когда наконец позвонили опять, злой женский голос ответил, что чертов геолог неделя как выкатился в свою чертову экспедицию. Спросили, не оставил ли чего передать. Вот еще! Не хватало ей возиться с его вонючим барахлом! Спросили, скоро ли вернется. Не скоро. И не сюда – это точно… Поверили – убедила подлинность интонаций. Но настырный Андрюха все-таки проведал ее по возвращении: слова, полагал, словами, но женщину, которую уломал раз, всегда уломаешь и другой: старый конь борозды не испортит. Узнал про давний звонок, выяснил, что нагретая им половина кровати отнюдь не пустует, и напоследок учинил мордобитие. Рассказывал:
– Представляешь, из-за спины у нее вот такой, во, – обозначил рукой не выше табуретки, – появился и давай мне доказывать, что я здесь лишний. Причем не просто так – с угрозами! Ну что – терпеть?..
Я поинтересовался, куда же он дел это криминальное сокровище.
"Рыжье" – так ведь зовется золото у вас, уркаганов?
– Куда, куда… В землю. Сковырнул плиту в гараже, выкопал бункерок… Чего ты ржешь-то? Мне главное из квартиры было убрать. А там его никакой искатель не покажет. Плита угловая, рядом стальная опора врыта, двутавр…
– Андрюха! – сказал я. – Мне еще семи лет не исполнилось, когда умирала моя прабабка. Но она сочла меня достойным и завещала семейную мудрость. Не пей в подворотне. Не носи малиновых жилетов. Не женись на еврейках. И не бери взаймы больше червонца.
– И ты, – осклабился Андрюха, – будешь утверждать, что никогда не пил в подворотне?
– Только с тобой. И только в минуты отчаяния. Или счастья.
– Да, это не считается, – сказал, подумав, Андрюха и снова защелкал затвором.
И тут меня посетила нехорошая догадка.
– Так ты зачем, – почти закричал я, кивая на ящик, – это сюда приволок, а?! Ты что – оборону здесь собрался держать?
Андрюха сделал большие глаза и покрутил у виска пальцем:
– Я же объяснил, параноик: это ненадолго! Тебе мешает?
Я признался, что мне не дает покоя тень участкового.
– А что ему тут делать?
– Ну мало ли… Соседи чего-нибудь накапают.
– Не накапают, ладно, – сказал Андрюха. – Тихо-тихо будем себя вести. Какая оборона, спятил? От кого? Как они на меня выйдут?
– Ты же меня нашел…
– Сравнил! У нас сферы общения пересекаются. А тем обо мне вообще ничего не ведомо.
Я усмехнулся: "сферы"! Нет, не развеяла Андрюхина логика моей внезапной тревоги. Фактор случайности нельзя недооценивать.
Дорого обойдется.
– Но теперь ты должен что-то предпринять, – сказал я. – Не век же прятаться.
Андрюха пожал плечами:
– Да это не страшно… Я вот за родителей боюсь. Я когда уехал весной, у них справки наводили. Мать сказала, что раньше октября меня не будет. До октября и не возникали. Потом так, захаживали, спрашивали – изредка. А сейчас – в неделю дважды, как штык.
Собрались, наверное, сдавать погремушки, кончился карантин – зашевелились! Мать им отвечает, что я застрял в экспедиции, не ясно еще на сколько. Требует правды от меня – что происходит.
Говорит, они все грубее и грубее… Какие у этих друзей тараканы в мозгах, кто поймет?! Трезвонят в дверь в одиннадцать вечера.
Телефон еще можно отключить, но звонок-то не отрежешь. А у нас бабушка живет. Дед в санатории – она у нас. Ее если какой шум разбудит – все, не спит до утра.
План спасения бабушки рождался в муках. То есть мне он сразу казался очевидным и единственно осуществимым. Однако уговорить
Андрюху, предпочитавшего проекты пускай фантастические, но щадящие его гордость, удалось только к середине ночи – похоже, он просто устал спорить. Постановили так: не откладывая, прямо завтра, он забирает мои доллары и везет в Люберцы. Там сочиняет легенду по поводу своего исчезновения: не успел сообщить, потому что потерял телефон однокашника, а отослали буквально в один день, правительственное задание, военная дисциплина (вряд ли кто из люберецкой шпаны сподобился поработать в геологической партии и уловит заключенный здесь абсурдистский юмор), никаких отказов, никаких проволочек… – короче, в этом не мне его наставлять.
Признается, что отдать в состоянии лишь половину долга, но все, доверенное ему, готов вернуть в целости и сохранности. Под горячую руку скорее всего получает в зубы. Но вопрос об окончательной расплате старается перевести из плана физических воздействий в плоскость финансовых отношений. Положеньице у него не ахти, но кое-какие козыри все же имеются. Во-первых, он должен настаивать, что свертков не открывал. Во-вторых – если они сами упомянут золото, – что кольца и цепочки – еще не чистые деньги и штрафные санкции за просрочку сюда не распространяются.