Мать Леры долго раздумывала, втягиваться или нет в опасный разговор, потом зябко повела плечами, поморщилась. Отошла вглубь комнаты, присела на кушетку, собираясь с мыслями. Успокоилась, взяла себя в руки и произнесла странным, совсем незнакомым голосом:
– Представьте себе, дорогой Евгений, сердита я на вас… – Отчего же недовольны мной, Евдокия Филипповна, на что сердитесь. Я ведь могу потребовать объяснения – не так ли?
Она недовольно кивнула головой:
– Хорошо. Объяснения, значит, желаете. Ну, что ж, придется объясниться, раз желает того потенциальный муж моей покойной дочери. Жалко ее нет, без нее на небесах разговор будет не совсем корректным не доверительным. Но ее, Леру не воротишь. Хотя без нее не объясниться до конца, понимаете, даже понимая ваши физические мучения, помимо душевных… Ни я, ни Лера не хотели бы видеть вас, нынешнего, понимает?..
– Не совсем, – тихо отозвался из своего угла Брагин, – как это не объясниться без нее до конца. Нравиться всем мне не обязательно…
– Я сейчас попробую объяснить…
Глядя блестящими возбужденными глазами прямо в глаза Брагина, заговорила тихо и со значением, акцентируя каждое произнесенное слово, наделяя его особым потаенным смыслом:
– Понимаете, я не могу простить вам смерти единственной дочери… Не перебивайте… – Она сделала предвосхищающий жест рукой, словно Брагин и впрямь готов был перебить ее, остановить ее речь. – Да, да, именно вы виноваты в ее гибели… вы погубили мою единственную гениальную дочь… Вы же не отказываете ей в гениальности…
– Конечно, нет, Лера – гений, автор гениального метода естественной оптимизации и одноименного алгоритма, который цитируют все ведущие математики-модельеры, который обессмертили имя… Я горд, что помог ей…
Она прервала его:
– Я должна бы вас за её гибель возненавидеть, и не только за это – понимаете…
– Что я должен понимать, – с ужасом спросил Брагин, – говорите яснее.
– Не перебивайте, – огрызнулась теща, – не понимает, видите ли, он, экая святая простота… Так слушайте и не перебивайте старших, сударь, хоть в этом будьте воспитанным и терпимым…
И она понесла, понесла что-то страшное и несусветное, такое, отчего видавший всякое в жизни Брагин вжался в спинку кресла и рванул на себе ворот рубахи – не хватало воздуха, он задыхался. Оказывается, Брагин виноват в гибели ее дочери, как фатальный Демон, проклятие их рода. Так и сказала… Лера ведь была свидетельницей на свадьбе со стороны невесты Ивана. Мол, Ивана не только отец и Брагин спасали, но и Лера. Она нашла невесту Ивану, Марью, устроила брак Ивана и Марьи на небесах. А что получила взамен, обеспечив семейное счастье будущему доктору технических наук, профессору, заведующему кафедрой Ивану – нашла свою погибель. Она все знает, причем знает то, что ей не положено знать. А Мария только пятнадцать лет делала вид, что ничего не знает о гибели Леры, что её муж Иван ходил под следствием в качестве подозреваемого, свидетеля… Я была у Марии и узнала от неё, что у неё есть дар – чувствовать приближение опасности. Вот и тогда на свадьбе Ивана она почувствовала приближение опасности, конца света для Леры. Только она проклинает себя за то, что в тот день она ничего не сказала о своем предчувствии опасности, предчувствии конца для Леры Виктору Михайловичу, вашему другу, да и Лере тоже не сказала… Мария страшный зов магической бездны времени почуяла для Леры… Надо бы, чтобы Мария и Виктор Михайлович передали бы всё в словах вам, несчастному…
Она уже задыхалась от боли и напряжения…
– Почему несчастный? – пролепетал неожиданно для себя Брагин и тут же осекся на полуслове. Он-то считал тогда себя счастливым. Он чужим изменившимся голосом промямлил. – Я принесу вам, Евдокия Филипповна, воды… Может, вина, еще чего?..
Он привстал с кресла, но она, схватив его за руку, надавив на плечо, чуть ли не силой усадила на место, не пустила за водой. Она не пожелала паузы в этом странном, почти бредовом разговоре «по душам». Брагин подивился ее неожиданной стремительной силе, проявившейся в цепких старческих руках, скрюченных холодных пальцах.
– Ничего мне не надо… Оставьте… Я должна сказать самое главное… Прикосновение к демонической бездне сгубило не только Леру… Эта бездна сгубила вас, Брагин, тебя, Евгений…
Брагин похолодел не только от того, что мать Леры его в первый раз в жизни назвала «на ты» и без отчества, но и услышал о собственной погибели от бездны демонической. Он попытался вдохнуть порцию воздуха и не смог этого сделать. А ведь он хотел только пожаловаться матери Леры, что стал творческим слабаком без Лериной любви, без чуда прикосновения к демонической бездне творчества, когда он работал над тем, что условно называл «флэшкой». Но он только разевал рот, как рыба, выброшенная из воды на песок, и ему было худо в невысказанности. Он хотел произнести слова о «фатальной свободе выбора» в любви, творчестве, когда все по силам и когда все обречено на ужасный конец и не мог выдавить из се6я никакого звука…
Брагин упрямо покачал головой, мол, не надо, и умоляющими глазами выразительно с мучительным оттенком показал, если что хотите сказать, говорите, я слушаю.
– Слушаете… – поняла его она. – Да я вроде все сказала, больше добавить и нечего. Чего мне жениха дочери гнобить по новой? Вы и так свое получили уже… Леры не вернуть… И все же, все же, обидно, больно за всех… Несправедливо жизнь устроена…. Очень несправедливо…
Брагин, захлебываясь своими плохо дающимися словами, выдохнул откуда-то из глубины души:
– Леры не вернуть, так… Несправедливость в том, что ее нет, а я есть… Пока существую… Вот уже годы лишние землю топчу, а надо бы с ней в бездну – не так?.. Чтобы устранить вопиющую несправедливость?.. С Демоном и фаталистом тогда и без Демона и фаталиста сейчас?
– Господь с вами, какие такие демоны и фаталисты?.. – Всплеснула в ужасе мать Леры, увидев побелевшее лицо Брагина с горящими обезумившими глазами, с небезосновательными подозрениями, что тот сбрендил, с ума сходит, раз каких-то демонов и фаталистов вызывает из небытия. Вот к чему разговоры «по душам» приводят. Она испуганно затараторила с жалостливыми бабьими интонациями. – Что с вами, успокойтесь… Не волнуйтесь так… Надо же… Как же так… Ничего, сейчас пройдет, полегчает, увидите… только не надо так убиваться, демонов себе в помощь великую душе и израненному телу призывать… Не надо… Принести воды?
– Принесите, Евдокия Филипповна, – поглотив комок в горле, согласился неожиданно для себя Брагин, словно решил, что именно от водопроводной воды ему полегчает. – Принесите, пожалуйста, у меня ноги и руки – как отнялись…
Она вернулась с кухни с полным стаканом воды, протянула его. Брагин осушил стакан воду чуть ли не в два глотка. Сдержанно поблагодарил, возвращая пустой стакан. Она после легкой паузы сказала, глядя прямо перед собой:
– Знаете, что я вам сейчас скажу? Не надо рассказывать о нашем тяжелом разговоре вашему сыну и дочери. Детям не надо обо всем знать. Пусть этот разговор останется между нами – хорошо?
– Хорошо, – выдохнул Брагин.
– Ну, и ладушки… Вам сейчас нельзя одному оставаться… – Она всплеснула руками, принимая спасительное решение, и ласково улыбнулась. – А то со своими демонами и фаталистами и, правда, тихо и незаметно сбрендите…
Брагин улыбнулся устало одними губами:
– Не волнуйтесь, Евдокия Филипповна, не сбрендю, это всего безобидные Лермонтовские персонажи…
– Лермонтовские? – недоверчиво переспросила Евдокия Филипповна сухо и жестко, без всякого подобия на улыбку. – Не совсем, значит, безобидные, раз лермонтовские… Читала когда-то, как местное пятигорское духовенство не захотело соблюдать полный церковный канон при похоронах и при погребении поэта. Убитых на дуэли приравнивали несправедливо к самоубийцам. Вот и обиженным оказался юный поэт после смерти, и дух его обиженный, мстительный и губительный витает… Особый дух демонический… Вот и рода Вуличей-Вуичей мистический дух коснулся по новой…
– Не знаю, – прошелестел одними губами Брагин, – про обиженный мстительный дух поэта, демонический, тем более. Мы очень любили Лермонтова, и прозу, и стихи, особенно «Демона», «Фаталиста» – вспоминали, буквально по страничкам, по строчкам, персонажам, чередой событий повествования…
– С Наташей, вашей погибшей супругой?
– Нет, с Лерой, – поправил грустно «тещу» Брагин и решил сказать истинную правду, на которую не обижаются, – Наташа не любила Лермонтова почему-то…
Евдокия Филипповна резко, словно ее ужалили словом, поднялась со стула и, чтобы как-то смягчить, разрядить возникшую неловкость, сказала отстранённо:
– Второй супруги Леры как подарка судьбы вы не получили…
– Не говорите так… Лера подарила мне свою любовь, это был настоящий дорогой подарок судьбы…
Когда мать Леры вышла в прихожую, чтобы ответить на телефонный вызов, Брагин в полном одиночестве, глядя на фотографию Леры на стене, почему-то подумал о странной спиральной композиции Лермонтовского «Героя нашего времени». Фокус этой композиции в том, что любопытствующего читателя раз за разом приближают к Печорину, пока он сам, наконец, заговорит с ним, но… Заговорит с читателем только тогда, когда его, Печорина, к тому времени не будет уже в живых, и там будет Вулич. Брагин вспомнил их разговоры и споры с Лерой, потомком Вулича-Вуича, о том, кто же из них двоих ближе к Печорину. Точнее говоря, с кем Печорин – с Лерой, с Брагиным?
После посещения дома матери Леры, Брагин мучительно продолжал свои размышления, подвигнутые разговором с «тёщей», её упрёком ему, «несостоявшемуся зятю», практически, отчаявшемуся неудачнику после гибели Леры:
«Выходит, много лет уже нет на свете Леры, а дух Печорина, сам Печорин с ней, а не со мной. Какой я Печорин? За того Демон был горой, Печорин с Демоном мог все на свете. Хоть умер Печорин странно и невероятно даже для такой изощренной спиральной композиции временной последовательности… А именно, возвращаясь из Персии, Печорин умирает при странных обстоятельствах, подтвердившие ранние предсказания, что он погибнет в результате несчастного брака… И череда рассказчиков о Печорине, один передает другому его дневник-журнал, тот его публикует… Когда-то Демон и демонический дух Печорина покинул как меня, так и Леру… Разве можно было с Демоном разбиться в гибельный миг, который ещё не был окончательно гибельным, Лере?.. Всего метр, другой, и каменная гряда, скала кончилась бы – она осталась бы живой… Какая разница, метр или два, пусть километры камней – ведь крылья есть у Демона, черные крыла…»