Как ни странно, я спал очень крепко. Видимо, последние несколько дней отняли у меня все силы. Я был настолько погружен в приятные сновидения, что, когда проснулся, искренне поразился, что нахожусь в тюрьме.
Утром в воскресенье мою дверь отперли и оставили открытой. Я сидел на стуле и видел, как мимо проходили заключенные, таща за собой матрасы или неся стулья. Когда поток людей почти иссяк, я высунул голову и решил прогуляться. С наивной надеждой, над которой сам позже посмеялся, я прошел до двери нашего блока и подергал ее, проверяя, не открыта ли она. Я думал, что, возможно, по воскресеньям всех выпускают, демонстрируя доверие к заключенным.
Я обнаружил остальных арестантов во дворе для прогулок, они сидели на стульях или лежали на матрасах и курили. Многие из них пили пиво или баловались травой. В Британии все, что отдаленно напоминает удовольствие, рассматривается как особая привилегия и поэтому не разрешается. В Испании считается, что арестант имеет на это право; лишение свободы и так является достаточным наказанием.
Все в тюрьме выглядели относительно опрятно. Моя потрепанная одежда, всклокоченные волосы и шрам на лице в том месте, где меня ударила Габи, придавали мне самый суровый вид; я больше других походил на заключенного.
– Здесь есть англичане? – обратился я к присутствующим.
Ко мне подошел темноволосый мужчина. Ему было около пятидесяти, но от загара его лицо состарилось раньше времени. Он сказал, что его зовут Роб.
– За что вы здесь сидите? – спросил я.
– Я попал в автомобильную аварию, – ответил Роб.
– И что?
– В Испании часто арестовывают всех участников аварии и держат их, пока не получат письменное заключение, кто несет ответственность, и тогда уже выдвигают обвинения против тех, кто виноват. – Он говорил небрежным тоном. – А вы здесь за что?
– Не имею понятия.
– Когда они вас забрали, в пятницу вечером?
– Я сам в пятницу явился в полицейский участок, – признался я.
– Большая ошибка, – сказал он. – Если они хотят вас арестовать, то выбирают вечер пятницы. Они знают, что вам не удастся связаться с адвокатом до утра понедельника. Если вам разрешат позвонить, вероятнее всего, вы пообщаетесь с автоответчиком, но сообщение наверняка останется без ответа. Так полиция получает дополнительное время. В выходные они раскрывают много преступлений. Им разрешено держать вас без особой причины семьдесят два часа.
– Но ведь нет никакого дела, – запротестовал я. – Разве я не могу попросить, чтобы меня выпустили под залог или еще что-то?
Роб рассмеялся:
– Конечно, можете, но суд, который этим занимается, в августе закрыт.
– Вы меня разыгрываете?
Я пошутил насчет «летнего» правосудия, но он меня не понял.
– Где ваше место? – поинтересовался он.
– Что?
– Где вы положили свой матрас?
– Нигде.
– О, – вздохнул Роб явно разочарованно. – Фокус в том, что один занимает место там, где тень бывает с утра, а второй – там, где будет днем. Лучше вам сесть со мной на мой матрас. Вы не забудете об этом в следующее воскресенье, ладно?
– Меня не будет здесь в воскресенье, – заявил я.
Роб вновь от души рассмеялся, и к нему присоединились все окружающие.
– Вы курите? – спросил я. – Они все время дают мне сигареты.
– Должно быть, вы им понравились.
– Вы шутите?
– Да, шучу, – согласился он.
Я не узнал свое имя. Его произнесли по громкоговорителю, но я принял это за обман слуха.
Я продолжал болтать с Робом, который, хотя и сидел в тени, поднял лицо вверх и закрыл глаза, как будто загорал.
Наконец ко мне подошел дежурный из числа заключенных.
– Сальвадор Гонгола?
– Да, – ответил я.
– Вас освобождают, – сказал он.
– Что?
– Заберите свои вещи и можете уходить.
Глава 14
Выйдя за ворота, я с удивлением обнаружил, что рядом с тюрьмой ничего нет. Совсем ничего, она находилась в какой-то совершенной глуши. Похоже, до ближайшего городка было много миль.
Меня никто не встречал.
Я вернулся к воротам и стал стучать в большую деревянную дверь, чувствуя себя довольно глупо.
Наконец мне ответили по внутренней связи:
– Да?
– Мне не на чем ехать, – сказал я.
– Что?
– Меня только что выпустили, но у меня нет машины, – объяснил я.
– Вы кто? – спросил мужчина.
Я объяснил, и связь прервалась.
Откуда-то издалека, возможно, со двора для прогулок, долетали веселые крики. Потом снова наступила тишина, столь характерная для сельской местности.
Внутренняя связь снова ожила.
– У вас есть транспортное средство, – сообщил голос, и все стихло.
Какое-то время я постоял на месте, гадая, что делать дальше. Потом с жалким видом пошел вниз по дороге.
Я был примерно в ста метрах от тюрьмы, когда услышал, что меня зовет женский голос. Я обернулся и увидел Олаю рядом с моей машиной, припаркованной у тюремных ворот.
Она подъехала ко мне.
– Я забрала машину с парковки за тюрьмой, – объяснила она.
– Спасибо, что приехали за мной.
– У вас паршивый вид.
– У меня не было даже бритвы. Они часто сажают людей под замок ради собственного удовольствия? С моей мамой все в порядке?
– Она все еще в тюрьме. Они утверждают, что она напала на полицейского. Хотите кофе?
– Да, спасибо.
Олая отвезла меня в ближайший населенный пункт. Мы сели в уличном кафе на открытом воздухе.
– Это один из наших новых небольших городов, – сообщила она.
– Я знаю, – сказал я. – Здесь вырос мой отец.
– Правда? – спросила она саркастически, взглянула на меня из-под тяжелых век и потушила сигарету.
Сначала я не мог понять, зачем она предложила остановиться в кафе. Ей нечего было мне сказать. Но выяснилось, что полицейские разбудили ее своим телефонным звонком, и теперь ей были необходимы кофе и сигарета.
Я решил заполнить паузу, цитируя отрывки из дневника отца.
– Я всегда представлял, что мой отец жил в такой же сельской местности, – объяснил я.
Олая смотрела на меня без всякого выражения.
– По вечерам его родители возвращались с работы или после ее поисков, и мой отец отправлялся в поле или в лес. Весной он собирал крапиву, и они ее варили.
– Они ели крапиву? – спросила Олая. Она была скорее удивлена тем, что я выбрал такую тему, чем действительно интересовалась моим рассказом.
– Ее нужно варить в небольшом количестве воды, тогда получается травяное пюре, – говорил я. – Но оно почти безвкусное, поэтому они добавляли корни ромашки. В другое время они обычно искали в лесу грибы-дождевики и жарили их.
– Франко. – Олая печально покачала головой, как будто она тоже жила тогда. Как будто мы оба тогда жили.
– Франко приказал войскам оцепить вокзал в Бильбао, – продолжал я. – Если кого-то подозревали в том, что он приехал из деревни в поисках работы, то его снова сажали на поезд и отправляли обратно. Поэтому родители отца одевались по-дорожному, брали набитые барахлом чемоданы и садились на поезд в ближайшем пригороде, а в городе им давали бесплатные билеты, и они могли добраться до Андалусии, навестить оставленную там родню.
Я немного утратил чувство меры.
Олая сказала:
– Я знаю свою историю, сеньор Гонгола.
– Да, – согласился я. – Спасибо, что забрали меня.
Позже, когда Олая везла меня домой, она спросила:
– Почему ваша мать подожгла полицейского?
– Она прыснула на него жидкостью для чистки плиты. Она считала, что ее грабят.
– Серьезно?
– Вроде да.
Олая благополучно доставила меня к дверям дома. Она держала в руках ключи и явно не собиралась задерживаться. Но должно быть, я выглядел таким беспомощным, что она отперла мне дверь и после некоторых колебаний вошла внутрь.
В доме царил беспорядок: часть наших вещей была сложена в стопки – вероятно, это сделала Габриэль, – но повсюду виднелись следы разгрома.
– Ладно, я сделаю несколько телефонных звонков, – сказала Олая.
– Вы не обязаны этим заниматься.
– Я ваша помощница.
– Да, но мы не на работе…
И тут Олая произнесла как будто заготовленную речь, – наверное, это была давняя обида.
– Я помогаю, – заявила она. – Вы, англичане, считаете, что если человек работает с девяти до пяти, то он хороший работник, даже если делает свое дело плохо. Мы в Испании, я работаю и помогаю, когда это необходимо. Но вы, англичане, не считаете это правильным.
Должно быть, у меня был ужасный вид: опустошенный, усталый, в той же одежде, что и в пятницу. Олая не стала больше меня отчитывать.
Она смягчилась и приготовила мне чай, а потом пошла осматривать верхний этаж.
Вернувшись, она сказала:
– То ли есть полицейский, который вламывается в дома, то ли они ошиблись, и он не имеет отношения к полиции.
– Думаю, они замечают, когда полицейский появляется на работе несколько подпаленный.
Я понял, что выбрал слово «подпаленный», потому что был уверен, что она его не знает. Я желал охладить ее пыл и поставить на место. Черт, что со мной?
– Или есть еще что-то, чего мы не знаем, – продолжала она. – Я попробую позвонить, но в воскресенье все сложно. Вероятно, завтра я узнаю больше.
Она посмотрела на документы и письма, которые лежали на полу.
– Вы не читаете вашу почту? – спросила она.
– Нет, – засмеялся я.
– Несмотря на странные письма, которые получаете? – удивилась она.
Откуда она знала о письмах?
– Какие письма?
– Полученные вами письма о диких птицах, – напомнила она.
– Но они пришли на работу.
Она пожала плечами:
– Все равно, дома тоже нужно распечатывать почту. У вас есть юридический поверенный? Я знаю одного очень хорошего. Он, как и вы, наполовину англичанин. Помогает британцам, живущим здесь.
Она ушла и куда-то позвонила. Вернулась, держа в руках листок с номером телефона.
– Вот его номер, – сказала она. – Пожалуй, это все, что я могу сделать сегодня.