– Всегда считалось, что человек, способный на глубокое чувство, богат.
– Если любовь воодушевляет на подвиги, на служение, то как стимулятор это очень хорошая вещь. В противном случае – убийственная и самоубийственная.
– Что главное вы вынесли из «Круга»?
– Можно только служить другому. Фантому другого. Реальный человек не стоит того, чтоб ему служили. Когда служишь фантому, становишься другим. Эта клиника «скорой помощи» на отрогах Волкова кладбища, конечно, преддверие ада. «Скорые помощи» разъезжают. На носилках кого-то вкатывают. Какие-то люди плачут. В нормальном состоянии обошел бы это место за версту. Когда занят делом и тебя влечет долг, ты мобилизуешься. Проходишь мимо умирающих, родных, которые стоят под дверями суицидентов, ничего. Конечно, человеку сострадаешь. Но ровно до той степени, пока это помогает тебе работать. Не такое сострадание, чтобы сел и заплакал вместе с ним. Надо как-то демонстрировать, что выход есть. Даже своей личностью. Научившись нести ответственность за других, я понял, что управлять людьми невозможно. Что организацией из пяти человек, что страной. Мир – стихийный процесс. И дело власти, прежде всего, хранить коллективные фантомы. Систему коллективных иллюзий. Когда она падет, исчезнет все. Как покупательная сила рубля базируется на вере, что кто-то может купить, а кто-то продать. Как только мы узнаем, что на рубль завтра ничего будет нельзя купить, рубль перестанет стоить хоть что-то, будет только бартерный обмен.
– Что сказать сегодня человеку, которому трудно жить?
– Что все, кто счастлив, счастливы не потому, что они богато живут, а потому что у них есть утешительные фантомы. Посмотрите светскую хронику: как часто кончают с собой какие-нибудь дочери миллионеров. Не в деньгах счастье – это тысячу лет назад человечество обнаружило. Материальный мир для человека не только не спасителен, он ужасен, скучен и убийственен. В реальности мир любого миллионера, мир Березовского или Чубайса, если он оглянется, сколько его подстерегает опасностей, сколько людей ненавидит его… любой если и не покончил бы с собой, то впал бы в депрессию. Березовский, Путин, я – все мы живем в мире фантазий, иллюзий, в мире фактов, перекрашенных до неузнаваемости. Как только эти украшения упадут, погибнет мир.
– Власть, богатство, карьера – колода карт, которую мы можем перемешать и не обязаны быть в подчинении у них…
– Вы точное слово нашли. Быть в подчинении у расхожих представлений о счастье, навязанных и не нужных человеку, – самоубийственно. Ищи свои. Я думаю, что люди убивают себя не потому, что на них уж такое небывалое несчастье обрушилось. Обрушилось, да. Но не небывалое. Самоубийцы – несчастные люди, но не более несчастные, чем остальные. Иммунная система защищает тех, кто служит чему-то другому, а не себе. Все люди, которые восхищают меня стойкостью, служили чему-то другому.
– Мать Тереза, Швейцер…
– Да вот мой отец, которому сейчас девяносто один, тюрьма, ссылка, бедность, бегство от повторных арестов. Любой из нас, гуманистов, трусов и слюнтяев, сказал бы, что жизнь очень тяжелая. Но он не видит, что она тяжелая. Могли бы взять в расстрельном 37-м, а взяли в 36-м. Не пытали, а шантажировали. Мог загреметь на Колыму, а попал в Воркуту. Хотел стать ученым, а стал учителем на руднике, но зато общим любимцем, учителем с большой буквы. Познакомился с женой, лучшей женщиной на свете, вся жизнь удачная…
– Оценки внутри?
– Они делают жизнь.
Александр МЕЛИХОВ, писатель
Родился в 1947 году в Россоши, детство провел в Казахстане. Окончил математико-механический факультет Ленинградского университета. В 1974 году защитил кандидатскую диссертацию, работал старшим научным сотрудником университета. Автор нескольких книг прозы. Лауреат премии Союза писателей Санкт-Петербурга и Петербургского ПЕН-клуба, премии фонда «Антифашист», премии «Серебряное перо». Женат, имеет двух сыновей. Сын Павел Мейлахс – автор романов «Избранник» и «Пророк». Живет в Санкт-Петербурге.
Вадим ТумановСоль на раны
Что надо? Надо сыпать соль на раны:
Чтоб лучше помнить – пусть они болят.
Так кончается стихотворение Высоцкого «Побег на рывок» с посвящением Туманову.
Вадим Туманов, золотодобытчик, глава знаменитой артели старателей «Печора», человек исключительный, лагерник, одолевший судьбу был ближайшим другом Владимира Высоцкого. В романе Высоцкого «Черная свеча» прототип главного героя – он же, Вадим Иванович Туманов.
– «Надо сыпать соль на раны…» Как вы узнали о смерти Высоцкого? Вы что-то предчувствовали?
– Я, наверное, начну чуть раньше. С темы пьянства и наркомании, которая, на мой взгляд, сегодня преувеличена. Мы с Володей очень много говорили об этом. Когда я уже знал все, я просил: Вовка, брось! Он, улыбаясь, говорил: ты запомни, я в любую секунду это брошу, когда захочу. Но однажды утром он признался: знаешь, я тебе хочу сказать одну неприятную вещь… Я насторожился. А он продолжает: я давно хотел тебе сказать, я недели две пробовал и, кажется, не могу бросить. И добавил: мне страшно. И знаете, мне самому стало страшно… Но когда пытаются создать впечатление, что были одни сплошные пьянки, это полная чепуха. У меня есть возможность сравнивать. Ведь все эти годы, можете себе представить, какая публика со мной работала на приисках. Бульдозеристы, экскаваторщики, горняки. Так что я знал, как люди пьют. Ни в какое сравнение не шло с Высоцким. И первое, с чего я начинал, вводил сухой закон…
– Когда вы увидели его в последний раз?
– Я прилетел за ним из Ухты, чтобы забрать его к нам. Мы договорились с ним о прилете и ждали его в Ухте. Он задержался, не прилетел. И я сам полетел в Москву. Позвонил. Ответила его мама Нина Максимовна. Я попросил, чтобы она меня подождала, и приехал. И она мне говорит: я тут уже целый час, пришла, квартира открыта, сижу, никого нет. А я приехал с Володей Шехтманом, который меня встречал, он у меня работал. Я показал ему глазами на этаж выше. Там жил фотограф Валерий Нисанов. Высоцкий часто туда заходил, когда ему нужно было выпить.
– Ивы догадались, что он там?
– Да, что он там. Я говорю: Нина Максимовна, посидите, я сейчас приду. И вернулся уже с Володей. Первый раз я видел, как мама замахнулась на него: я жду, жду… Он начал ее успокаивать: мама, мамочка, мама!.. Он всегда так к ней обращался. Сейчас читаешь у некоторых мемуаристов, что он грубо разговаривал с матерью, с отцом. Я этого никогда не видел и не слышал. Во всяком случае, те последние семь лет, что мы были близки. Никогда. А здесь он был в большом заводе. Я попросил ребят, кто с ним был, чтобы вызвали врачей и отправили его в больницу. Он этого страшно не хотел. Всегда: никаких больниц. Однажды была попытка к нему в Риге вызвать врачей, так он очень обиделся и долго с этим человеком, кто хотел ему помочь, не разговаривал.
– И врачи приехали?
– Врачи приехали, когда меня уже не было. И почему-то отложили госпитализацию на завтра. Вечером поздно я позвонил туда, мне ответил доктор Анатолий Федотов, друг Высоцкого, который не раз помогал ему. Я говорю: Анатолий, скажи, пожалуйста, есть какая-то опасность? Он засмеялся: да нет, нет, все будет нормально. А рано утром звонок. Сын взял трубку. Я смотрю на его лицо и говорю: что такое? Он протягивает мне трубку: возьми, Вовка умер. Я взял трубку, и мне Федотов говорит: приезжайте срочно, Володя умер.
– Что это такое для вас было?
– Я стою, и, может быть, первый раз в жизни не знаю, что делать. Настолько растерялся. И говорю: что делать? А сын мне отвечает: что делать, что делать, быстро одевайся, и едем. Я даже представить себе не мог, что его больше нет. Мы прилетели быстро туда. Вовка лежит… А я как будто еще ничего не понимаю. Что-то страшное.
– Вы были знаменитым золотодобытчиком. Он был знаменитым бардом, артистом, поэтом, музыкантом. Был ли элемент тщеславия с вашей и с его стороны, когда вы сошлись, только честно?
– Все было настолько просто! Нас совершенно случайно в Доме кино познакомили. Мы провели вместе что-то около часа в ресторане. Поговорили. Я еще посмеялся, говорю: а ведь я сначала думал, что вы сидели. Мне Нина Шацкая, актриса Таганки, когда мы с ней в Душанбе познакомились, она снималась в фильме «Белый рояль», а меня попросили посмотреть, можно ли там организовать добычу золота, вот она мне объяснила, что он никогда не сидел.
– Он же пел от лица разных своих героев, воевавших, сидевших, поднимавшихся в горы…
– Это и было в нем главное. Его песни. Его поэзия. Он очень хотел быть признанным официально. Очень хотел, чтобы его стихи печатались. Он очень хотел жить.
– И просто сгорал, сочиняя то, что сочинял. И прибегал к рюмке, чтобы себя от этого дикого напряжения освободить…
– Именно так.
– Вы влепились друг в друга навсегда…
– Не знаю, мне неудобно говорить… Дня через два я ему позвонил, он очень обрадовался. Я тогда услышал от него выражение: раздружились. И другое – задружились. Вот мы с ним задружились. Была весна 1973 года. И до 1980 года, до его смерти, я был человеком, с которым он мог говорить и говорил обо всем. Он знал обо мне, а я знал о нем – все.
– Через вашу жизнь прошло огромное количество людей. Чем Высоцкий отличался от других? Что вы в нем любили?
– Очень трудный вопрос. Говорят, любовь и дружбу не выпрашивают. Они или есть, или их нет. Мне, например, трудно объяснить, почему есть люди, с которыми ты, прошу прощения за сравнение, сидишь в камере год, а расстаешься, и такое чувство, что вы все еще чего-то недоговорили. И наоборот, есть другие, с которыми после нескольких минут общения видишь: неинтересно. Володя был из числа очень редких людей. В нем было очень много особенного. Его порядочность, в первую очередь. Если он что-то сказал, это обязательно делалось. Я его знал работающим, много работающим. Днем, ночью, в любых ситуациях работающим, работающим, думающим, интересным, спорящим. Да, были красивые, умные, прекрасные женщины, которых он покорял своим обаянием…