лос.
– Нет, – опять вздохнул Мишка. – Третье заключается в том, что можешь сказать Артему: мол, согласна насчет несправедливого суда.
– А что, в других странах справедливый? – Юля остановилась у дуба.
– Не особо, я думаю.
– Неужели все это по-настоящему? – Юля сглотнула, но не заплакала. – То есть я понимаю, что все это происходит. Но я не верю, что все это происходит.
– Мне ужасно жаль бабу Раю…
– Да я не про нее! Ну нет, это горе, но на самом деле она была в таком состоянии, что… Сейчас меня больше всего беспокоит Артемка. Ты думаешь, это может оказаться какой-нибудь глупостью? Ну, ерундой? Ну, из разряда подросток заигрался?
– Не знаю, – честно ответил Мишка. – Нет, ну, конечно, все может быть, но давай просто не надеяться на то, что все окажется ерундой и легко разрешится.
– Но ты сам сказал, что он вернется, а ты всех засадишь.
– Да, – Мишка в сотый раз вздохнул, – мы постараемся, чтобы так и было.
Юля смиренно кивнула.
– Я плохо подготовилась. Вообще не подготовилась практически. Я не знаю, где взять информацию. По телевизору показывают какую-то фигню, в Сети – я тебе говорила, я искала, но не нашла. Может, я плохо умею искать. По радио тоже одна фигня. Знаешь, я не совсем дура. – Юля вдруг задрала подбородок и посмотрела на Мишку сурово.
– Я никогда и не…
– Нет, подожди. Ты подумал, что я дура, когда я тебе сказала про сантехника из сериала. Ну помнишь, мы обсуждали…
– А-а-а… Да… В смысле – нет, я не считаю тебя дурой. Просто пример был неудачный. Ну ты сама понимаешь, что сантехники не самая большая проблема российской жизни.
На ветке закаркала ворона. Юля подняла голову, спокойно сказала: «Заткнись». Ворона послушалась.
– На самом деле пример удачный, – Юля склонила голову чуть набок, – потому что вот я смотрю фильмы, сериалы… Нерусские… А еще я недавно была в Испании, представляешь? И… ну я же вижу, что жизнь там другая. Наверное, там тоже разные серьезные проблемы, но выглядит по-другому. Выглядит намного лучше. Я не могу этого объяснить, я не знаю, что мы делаем не так, но у нас все выглядит плохо, а у них – в загранице – хорошо, намного лучше. Выглядит. Это неспроста. И если у них круассаны вкуснее, может, у них и сантехники трезвее? Я никогда не ела таких вкусных круассанов, как в Испании.
– В больших городах, наверное, есть, – опешил Мишка.
– Барнаул довольно большой город. Новосибирск большой город. Я была, ты был, таких круассанов, как в Испании, там нет. Уверена, за этими круассанами что-то стоит.
Вечером ужинали и пили чай втроем с Андреем. Юля вспоминала бабушку – забавные истории из своего детства. Говорила о том, какой у бабы Раи был железный характер, какая воля. В отличие от многих, она прожила насыщенную яркую жизнь, дожила до старости, любила своих детей, а дети любили ее. По крайней мере, Юля и Артемка. Алена, конечно, тоже любила. Просто она – мать – несчастная дура, но и она любила по-своему. В молодости бабу Раю очень уважали коллеги, она привыкла командовать, она все умела, все-все: от блинов до покраски дома. Она весь дом слепила своими руками. Она и обои клеила, и оформляла все, всегда хотела, чтобы было красиво и уютно. А если бы надо было построить дом, она бы и построила с нуля. Такая у нее была энергия, никогда не болела. И столько пережила.
– Не бывает бессмертных людей. Если дожил до старости и позади осталась яркая, интересная жизнь, то смерть – это конец отличного пути, правда? – сказала Юля.
В М. Юля остановилась у Мишки, потому что в квартиру, которая ей больше не принадлежала, она совершенно не хотела возвращаться. Там жили сплошь дурные воспоминания. Ровным счетом ничего хорошего там не произошло. Всю вторую половину дня Юля просидела на могиле у бабы Раи, поплакала, погуляла по кладбищу, рассказала мертвецам о том, что ее сыночек жив, рассказала бабуле о своем ожидании, пообещала всегда ей обо всем рассказывать. К вечеру занервничала. Никак не могла лечь спать, потом легла, но не смогла заснуть, потом стали сниться странные неприятные сны.
За завтраком Юлю слегка трясло, каждые три минуты наворачивались слезы. Она судорожно вытирала их салфеткой и силой впихивала в себя холодный йогурт, давилась, кашляла.
– Тебе плохо? – спросил Мишка.
Он энергично жевал ватрушку и старался на Юлю не смотреть.
– Снились неприятные сны.
– Какие?
– Что-то про озеро, про то, что я плыву… – Юля заплакала, взяла четвертую салфетку, стала сморкаться.
– Ясно.
Как-то сгорбившись, Юля вымыла посуду, не обращая внимания на Мишкино «да оставь», оделась в три слоя и встала у двери.
– Выходи. – Мишка показал на дверь, но Юля не шелохнулась.
– Пообещай.
– Что?
– Пообещай: что бы ни случилось, ты его не арестуешь.
– Я не арестую его, я это доказал, потому что никто в округе не знает о том, в какой он банде. Никто не знает, что он жив. Никто из моих коллег ничего не знает. Я всем вру. Ради тебя. Мне тоже тяжело. Так что поверь мне уже. Выходи.
По лесу шли медленно и осторожно, как будто навстречу опасности. Юля иногда останавливалась, что-то обдумывала, прислушивалась – то ли к деревьям, то ли к себе. Было не так холодно, как в прошлый раз по дороге к шаману. Облака на небе опухли от постоянного снега и дождя и устало смотрели вниз, не ожидая от судьбы ничего хорошего. Юля вглядывалась в небо, и впервые за всю жизнь оно казалось ей некрасивым, обыкновенным, даже пошлым.
Когда стали подбираться к домику шамана, Мишка сказал, что спрячется за деревьями и дальше не пойдет, чтобы Артем думал, будто она одна.
– Наверное, он хотел, чтоб я пришла одна.
– Наверняка. Но я не мог тебя отпустить одну. Мне и самому здесь не по себе. А вдруг с ним кто-то будет?
– И ты их арестуешь?
– Я… не… зна… ю! – произнес Мишка по слогам и со злостью. – Но на всякий случай у меня есть это. – Он показал пистолет.
– Убери! – почти крикнула Юля. – Убери! Убери!
Мишка убрал пистолет.
– Иди, – тихо сказал он.
У домика шамана никого не было. Юля сначала стояла на месте, потом стала ходить взад-вперед. Прошло, как ей показалось, минут двадцать. Она решила постучаться. Шаман не откликнулся. Она несколько раз громко постучалась. Тишина. В тот момент, когда она собралась постучаться в очередной раз, кто-то похлопал ее сзади по плечу. Она обернулась. Хотела броситься Артемке на шею, но он сделал несколько шагов назад.
– Мама. Не надо.
Она смотрела на него во все глаза. Он похудел и вытянулся. Стал совсем прозрачным.
– Ты смотри! – Юля всплеснула руками. – Ты весь грязный и… Господи, что за отрепья? Надо помыться, одеться нормально, поесть. Ты голодный?
– Мама, со мной все порядке, – мягко, но отстраненно ответил мальчик.
– Да как же в порядке, когда ты весь… грязный!
Юля не понимала, что говорит, у нее тряслись губы, она собиралась говорить совсем другое.
– Вернись, пожалуйста, домой, – неуверенно произнесла Юля, забыв о том, какой был план.
Голос дрожал, слова подбирались не те. «Где же те слова? Где те? Где те? Те, те, те, которые у меня внутри?» – проносилось у Юли в голове.
– Я пришел тебе сказать, что не вернусь домой. У меня теперь своя жизнь. Я тебе написал.
– Кстати, это действительно ты написал?
– Да.
– Объясни, пожалуйста, что это за безумие? Ты ведь не собираешься делать того, о чем написал? Вот всех этих ужасов? И ты ведь не имеешь отношения к тому взрыву на дискотеке? Это не ты?
Юля сделала несколько шагов навстречу и приблизилась к Артемке почти вплотную.
– Мам, это я. Не только я. Но это я.
– Как? – Юля закричала, схватила Артемку за плечи и стала трясти, затем обняла, прижала к себе крепко-крепко. – Нет, нет, нет.
– Отпусти, – тихо сказал он.
– Нет! – прошептала Юля.
Артемка рванулся из ее объятий.
– Нет! – заорала Юля на весь лес. – Откуда в тебе это?
– Я ушел из дома, потому что не видел для себя места в нашем обществе. Я всегда чувствовал себя чужим. Я не хочу быть частью этого общества. Я хочу разрушить это общество, уничтожить эту жалкую жизнь. У меня такое предназначение. Я не могу остаться и быть таким, как парни из школы, как мои учителя и как ты. Я хочу свободы.
Юля спотыкалась о слова: предназначение, общество, свобода. Кто его этому научил? Все у нее в голове путалось. И вдруг она придумала умный ответ:
– Есть ведь и другой способ бороться с системой. Ты можешь закончить школу, поступить в хороший университет – даже в Москве, стать политологом, журналистом, кем захочешь. И у тебя будут человеческие способы для твоей борьбы. Ты сможешь бороться, не причиняя никому вреда.
Артем рассмеялся, и Юля заметила, что один зуб у него сильно потемнел.
– Что ты смеешься?
А он все смеялся. Юля испугалась.
– Почему ты смеешься?
Артем резко замолчал.
– Потому, мама, что борьба не бывает без причинения вреда. Кто-то должен пострадать.
– Но не живые люди! Ты понимаешь, что из-за тебя уже погибли люди?
– Я это прекрасно понимаю. Но вряд ли ты когда-нибудь это поймешь. Ради свободы в этой стране я готов на все. Мне надо идти.
– Нет, нет! Подожди! Я тебя понимаю. Я тебя понимаю! – Юля взяла себя в руки. – Я знаю, что в стране куча проблем! У нас ужасная медицина, нищета, протестующих убивают, нет информации, ужасный суд. Я понимаю! Вернись домой, и я помогу тебе, я сделаю все, что в моих силах, я помогу тебе устроить демонстрацию, пикет, протестную акцию, буду с тобой разносить листовки, агитировать, поставим палатку, разобьем лагерь, будем писать жалобы во все инстанции, я займусь общественной деятельностью. Мы добьемся того, чтобы у всех была информация и чтобы все могли делать правильный выбор. Я буду твоим главным союзником. И нас никто не остановит, потому что Мишка работает в полиции. Он сделает так, что нас никто не тронет. Я тебя поддержу.
У Артемки дернулся глаз. Он сделал шаг навстречу Юле и посмотрел на нее с огромной жалостью.