их всю обойму и вырвал револьвер у побледневшего Евграфа Денисовича, чтобы продолжить бойню. Вздымая желтоватые клубы пыли, повстанцы дали ответный залп. Нелепо взмахнув руками начальник и его зам упали, одному пули продырявили лоб, у другого застряли в горле; хрипя и задыхаясь, они умирали. Позади них столичные чекисты, ощетинившиеся своими пистолетиками, проворно отступили к дому и заперли за собой дверь. К ужасу Елизаветы Петровны они сбросили ее роскошное угощение на пол и поставили столы на попа, забаррикадировав ими окна, а дверь диваном. «Волковой произвел на меня очень хорошее впечатление, как он допустил такой беспорядок?» ворчал Никодимов, осматривая местность через щели в окне. «Откуда у з/к столько оружия?» «Понятно, что автоматы они отняли у охранников, но я спрашиваю — винтовки каким ветром занесло?» как тигрица в клетке, Нинель ходила взад и вперед. «Отгадку знают наши задержанные. Пойди и спроси их сейчас.» В отчаянии она схватилась за голову. «Ой, батюшки-светы, совсем запамятовала,» всплеснула руками Елизавета Петровна. «Муж мой еще в обед в Магадан звонил. Жаловался на какое-то восстание на руднике и подмогу требовал.» «Что ему ответили?!» хором воскликнули оперативники, раньше не слишком обращавшие внимание на дебаты пожилой женщины. «Он мне не сказывал, но ушел из дому чернее тучи,» добрая женщина отерла слезу концом фартука. «Вон он сейчас лежит на пригорке пустом,» язвительно заметил кто-то из группы захвата. «Помощи так и не дождался.» «Молчать!» прикрикнул на подчиненного Никодимов. «Всем продолжать наблюдение за обстановкой. Не подпускайте бандитов близко к дому. В случае чего стрелять без предупреждения.» Он обoрoтился назад к заплаканной хозяйке. Она стояла, прислонившись к стене, ни жива-ни мертва, леденея от ужаса, растерянная, не зная, что делать. За минувшие полчаса жизнь ее была вдребезги разбита. «Ценная информация, Елизавета Петровна; благодарю вас. Итак, Магадан был уведомлен часов 6–7 назад. Это значит, что помощь придет в любую минуту.» Он повеселел и заулыбался. «Нам только бы подольше продержаться,» подойдя к амбразуре в баррикаде, он выпустил пару пуль в близко подошедшего беспечного повстанца. Тот, завизжав от боли, побежал к своим, роняя за собой мелкие, но частые капли крови. «Выходите, а то мы вас подожжем,» со стороны мятежников угрожал чей-то сиплый голос. Они сформировали кольцо окружения и хоронились за дворовыми постройками и избушками по соседству. «Нет!» благим матом заорала хозяйка, с перепугу наступив на тарелку с красной икрой. «Не поджигайте! Здесь женщины и дети!» Ответом ей была беспорядочная стрельба. Чекисты были обученными людьми; они берегли патроны и отвечали редко, за исключением сына-подростка погибшего начлага. Из отцовского дробовика он вел огонь как умел, иногда поражая нападающих. Те из повстанцев, с опытом Bеликой Oтечественной войны, наслаждались битвой, возможно припоминая свое боевое прошлое; но хуже приходилось штатским, у которых кроме ненависти к советским ничего больше не было. Они получали ранения, гибли как мухи, но продолжали стрелять. Через короткое время ухоженный, аккуратный домик Волковых стал неузнаваем. Стеклянные и деревянные крошки покрывали внутренность комнат, они осыпали головы и плечи защитников и хрустели у них под ногами. Двери, стены и даже крыша были изрешечены. Жертвы на обеих сторонах были серьезные. Атакующих было больше и место каждого погибшего бойца занимал другой, но потери москвичей были невосполнимы. Персонал группы захвата был перебит, Никодимов стонал и истекал кровью, Нинель, присев на корточки, отстреливалась последними патронами. Уцелели только хозяюшка и ее подруга с дочкой. Стоя на коленях, Елизавета Петровна перевязывала плечо своего лежавшего на полу сына. Он тяжело дышал, но не выпускал из руки дробовик. Сопротивление защитников затихло, но белый флаг вывешен не был. Прошел час. Ободренные молчанием мятежники стали подбираться ближе и, немного поколебавшись, полезли в окна. Пораженные кровавым бедламом внутри, некоторых из них стошнило, но другим было нипочем; они насыщались найденным на кухне продовольствием. Трупы вынесли и разложили на дворе, пытаясь понять кто есть кто. Пилипенко допрашивал уцелевших женщин и узнавал подробности. Выгребя все съестное и спиртное из домика, отряд вернулся строем в лагпункт, захватив документы и пистолеты убитых. Из чекистов осталась одна, не получившая ни царапинки, Нинель. Подростка хотели было заключить под стражу, но мать его долго бежала за колонной и так плакала и умоляла, что парнишку отпустили на полдороге. Нинель, такой как она была в измазанном американском платье, порванных фильдеперсовых чулках и в бразильских «лодочках», отвели в ЗУР и заперли вместе со всеми. Полуграмотные и никогда не бывавшие дальше Восточной Сибири сокамерники поначалу дивились на диковинное красочное существо, нахохлившееся на верхних нарах. Симпатии или желания у мужчин она не вызывала; на нее перестали обращать внимание. Однако мысли чекисткой дамы были направлены на другое. Она не хотела замечать несколько десятков разнузданных охранников, шатающихся в полупустом бараке. Она вспоминала рассказ жены Волкового и обнадеживающую новость об отряде внутренних войск, посланный им на выручку. «Почему они медлят?» негодовала Нинель. «Сколько наших товарищей уже полегло,» сердито поджимая бесцветные губки, твёрдо повторяла она, «Ну погодите, я на вас в Москву нажалуюсь.»
Глава 19
Вождя в лагере не было. Он предвидел появление карателей и поставил засаду на автомобильной трассе, соединявшей прииск с Магаданом. В этом безрадостном и мрачном месте горы как бы сходились, сжимая дорогу между собой. Рядом блестела спокойная гладь озера, волны лениво плескались о галечные берега. Сколько пришлет МВД войск Глебов предсказать не мог, но выделил свой лучший и наиболее многочисленный отряд. Кравцовы были в их числе. Недавно освобожденные из ШИЗО, они не могли не нарадоваться вновь приобретенной свободе. «На всякого мудреца довольно простоты,» со смехом повествовал о своих передрягах Сергей и сокрушенно потряхивал головой. Маша обняла его за плечи, «Я тоже была не лучше. Мне нельзя было идти безоружной. Все могло бы закончиться очень плохо.» Глебов, сидевший напротив, слушал, вздыхал и перебирал в памяти свои собственные промахи, «Никто из нас не идеален. Все мы делаем ошибки, но не надо их повторять.» Они расположились на траве возле обочины у подножья горы. Солнца не было видно, но сияние уходящего дня не померкло. Природа словно застыла в дреме. Безоблачное молочное небо равномерно светилось, создавая ощущение нереальности. Звуки глохли в вязком воздухе и временами небосвод пересекали силуэты черныx стремительных птиц. Приготовления к бою были завершены. На полотно дороги, за неимением лучшего, были навалены валуны и булыжники. Препятствие это, по расчету Глебова способно было остановить большой грузовик. На вершине сопки сидели наблюдатели. К сожалению, глубокие окопы вследствие вечной мерзлоты вырыть не получилось, но ямки, где прятались стрелки, были откопаны и замаскированы ветвями кустарников. Глебов доверил Сергею, как бывшему боевому офицеру, командовать взводом автоматчиков, другим взводом командовал Харитонов. Обыкновенный парень, невысокий и худой, с всегда серьезным лицом и седыми волосами, он суетился и нервничал в томительном ожидании. «Может они не приедут?» без конца задавал он один и тот же вопрос. B ответ собеседники тяжело вздыхали и тут же отводили глаза. Но вражеское войскo наконец появилoсь. Раздался негромкий свист, Глебов моментально вскочил и направил бинокль на часового наверху, разглядев, что наблюдатель показывает ему один указательный палец. Вождь ответил ему жестом, что понял. Тот на сопке кивнул, отвернулся и продолжил свою службу. «Один грузовик. Около пятидесяти солдат. Наше преимущество — внезапность,» передал Глебов по цепи повстанцев. «Каждый знает свою задачу?! Приготовиться к бою!»
Их было слышно издалека. Нестройно, но с вдохновением молодые голоса орали Катюшу. Пение становилось громче и вот фыркая выхлопными газами из-за поворота медленно выехал громоздкий, покрытый брезентом ЗИС-151. Его широкие новенькие покрышки оставляли рубчатый след в красноватой пыли. В кабине сидело двое: рыженький солдат-водитель, старательно крутивший баранку, рядом офицер со строгим лицом рассматривал развернутую на приборной панели многоцветную карту. Они были в пути более шести часов, проголодались и их клонило ко сну. Неожиданно перед ними появилась каменная баррикада; водитель ударил ногой по тормозной педали, но поздно, с грохотом грузовик ударился бампером и днищем о валуны; раздался скрежет и мотор заглох. Первые выстрелы нападавших пробили лобовое стекло. По его поверхности побежали длинные, расходящиеся во все стороны трещины. Пораженные в головы и истекающие кровью, водитель и его командир повалились друг на друга, напоследок уравненные страданием и смертью. Плотно набитые в кузов, перепуганные солдаты выпрыгивали из фургона и тут же попадали под пули повстанцев. Оставшиеся внутри, завидев участь своих расторопных приятелей, попятились назад. Закрытые со всех сторон брезентовым куполом, служаки не видели противника и предпочитали оставаться на своих сиденьях. Глаза всех были прикованы к колышущимся зеленым занавескам, за которыми был выход наружу, но там таилась смерть. Мысли их метались словно стаи вспугнутых воробьев. «Командира убили!» отчаянно вскрикнул один из них, находящийся ближе к кабине и разглядевший через окошко незавидную долю офицера и водителя. «Что делать?!» Выходить было нельзя, двигаться было нельзя, оставалось только оцепенело ждать, превратившись в слух. «Вылезайте!» услышали они приказ, отданный чьим-то свежим, задорным голосом. «Бросайте оружие и выходите с поднятыми руками! Вы окружены! Сопротивление бесполезно!» Воины не двигались. Оробевшие, они растерянно глядели на комсорга, а тот говорил им, «Hет.» Истекало время, темнело. «Долго вас ждать?» В подкрепление слов последовала автоматная очередь. Никто из находящихся внутри не пострадал, но в брезенте появились дыры. Самые смелые и предприимчивые поднялись и заглянули в прорехи. Их взорам предстала сотня закутанных в лагерное тряпье, изможденных людей, но в руках они держали оружие. Фанатичный, угрюмый огонь горел в глазах оборванцев. «Я, пожалуй, пойду,» сквозь слезы сказал крайний к занавеске интеллигентный юноша. «Меня дома мама ждет.» «И я пойду,» сказал другой. «И я, и я, «раздался нестройный xор неокрепших юных голосов. «Нельзя!» возразил комсорг. «Иванов, Петров, Сидоров — оставайтесь на своих местах! Всем занять круговую оборону! Не позорьте высокого звания советских воинов!» Его никто не слушал. Роняя на землю автоматы, они, подняв руки, выстроились вдоль дороги. Лица их были невеселы. Командование обещало им веселую прогулку, а тут оказалась ватага хорошо вооруженных, решительных разбойников. Глебов приказал убрать наваленное в кучу оружие и подошел к строю. Пленники глядели на него исподлобья. «Военнослужащие срочной службы!» молвил он. «Расстреливать мы вас не собираемся. Заберите своих павших товарищей и возвращайтесь к своему командованию. Ваша собственная совесть подскажет вам ответ.» Он хлопнул в ладоши. «Бегом!» И 45 чел