А когда он в тот же вечер заскочил к ней на квартиру, она посмотрела ему прямо в глаза и сказала то же самое, слово в слово, и тем же тоном:
– Убирайся, или я позову ментов, вот уж действительно…
Грег со стаканом в руке пошел в спальню и выдвинул верхний ящик. Где-то в нем была фотография Бобби, которую он сделал на пляже в Английском заливе. Бобби с мокрыми волосами, зачесанными назад и набок, добродушно щурилась на солнце, положив руки на бедра. На ней был розовый купальник, который и сейчас вызывал желание смотреть на все места сразу.
В поисках снимка Грег переложил пару серых носков, в них было что-то тяжелое – карманный пистолет 22-го калибра.
Он отпил виски, пытаясь припомнить, откуда у него этот пистолет. Бар Якима в Вашингтоне. Он пришел туда с женщиной…
Потом он вспомнил другой банк и другой головокружительный роман, другое ограбление и другое предательство. Что же именно было с ним не в порядке? Он сделал глоток, задумчиво посмотрел на уровень жидкости в стакане, стукнул стаканом по столу. Затем оттянув на полдюйма магазин, убедился, что пистолет заряжен.
Он засунул его в задний карман брюк и снова пошарил в ящике. Пальцы нащупали холодное стекло. Вот она, он знал, что она здесь. Он поставил серебряную рамку так, чтобы не отсвечивало. Бобби улыбалась ему, как будто у нее не было ни забот, ни сожалений.
– Эй, перестань так смотреть на меня!
Улыбка Бобби не дрогнула. Тогда, на пляже, она сдвинула очки высоко на лоб, на самые волосы. В стеклах, направленных прямо вверх, отражались два великолепных ярких солнца.
Грег потерял равновесие, завалился на бок, и так, полулежа, рассматривал, изучал ее глаза, ее волосы, линию губ, загорелую кожу, и плотно облегающее бикини, и то, что все эти пастельные тона и мягкие линии прекрасно сочетались и ускользали от него.
Он почувствовал вдруг, как горячие соленые слезы закипели в нем и потекли по щекам. Как он мог забыть о солнечных очках, о солнцах и многом другом, таком же важном и невыносимо драгоценном!
Самое печальное, что у него не было возможности даже узнать, что он потерял.
Зазвонил телефон, нежной мелодичной трелью ему вторила Мэрилин.
Он споткнулся, когда шел к неубранной постели, упал на нее, пружина скрипнула под тяжестью его тела. Он снял трубку.
– Это ты? – спросил кто-то.
Ему казалось, что он лежит лицом вверх на дне стоячего пруда, и внезапный порыв ветра прогоняет зеленую ряску с его поверхности, и вода становится ясной и чистой, и можно видеть далеко-далеко.
– Это ты, Бобби? – спросил он.
Но было уже поздно – трубку положили.
Глава 13
Эдди Оруэлл сначала вытянул мускулистую руку, потом, согнув ее в локте, тщательно прицелился и нажал кнопку. Тонкая струя чистящего средства покрыла застекленную фотографию в анодированной алюминиевой рамке. Он поставил флакон на стол и аккуратно протер стекло бумажным полотенцем, украденным в туалете.
На него, сияя беззубой, но определенно приятной улыбкой, радостно смотрел Эдди-младший.
Ферли Спирс, выглядывая из-за мощного плеча Оруэлла, одобрительно крякнул:
– Глаза у него посажены даже ближе, чем у тебя, Эдди. Ты должен гордиться, а?
– Отстань, – сказал Оруэлл, не удостоив его взглядом. На столе лежали пять снимков его новорожденного сына и еще два, где его жена и сын были изображены вместе. Теперь каждое утро в отделе начиналось с уксусного запаха, снадобья для чистки стекол. Ежедневный ритуал отнимал у Эдди, по крайней мере, минут пятнадцать. Сначала детективов забавляло его шутовство, но через несколько недель это его жизнерадостное постоянство стало действовать на нервы. Когда Спирс предложил кому-нибудь наполнить бутылочку мочой с голубым красителем, добровольцев правда не нашлось, но и против никто не высказался.
С любовью глядя на нее, Эдди взял очередную фотографию.
– Эдди, тебя не затруднит направить струю в другую сторону? – попросила Паркер.
– Тебе мешает?
– Немного.
– И тебе не стыдно?
Уиллоус, оторвавшись от бумаг, улыбнулся Паркер. Дэн Оикава перестал точить карандаш. Спирс поинтересовался:
– А почему, Эдди?
– Задай себе простой вопрос – что плохого, если отец гордится своей семьей?
– Дело же не в этом, – сказала Паркер.
– Да?
Голубые глаза Оруэлла уставились на стол Уиллоуса, где, воткнутые в одну рамку, стояли школьные снимки Шона и Энни, порядком запылившиеся.
– Эдди, мы говорим о загрязнении воздуха, а не о любви к детям, пояснил Оикава.
– Это твоя версия. Вот и придерживайся ее, хорошо?
Улыбаясь, Оикава доточил карандаш до остроты иглы.
Неожиданно вошла Линда, одна из двух гражданских секретарей, работавших во взводе, и протянула Уиллоусу связку факсов. Паркер смотрела на Уиллоуса.
– Наконец-то ответили из Колона. И даже по-английски, – буркнул он, принимаясь за чтение.
Факс сообщал, что Гарсия Лорка Мендес родился 18.11.1948 года. Работал в полиции Колона с 1970 года, последние пять лет служил сержантом в отделе по борьбе с наркотиками. За время работы в полиции постоянно получал повышение по службе, имеет три отличия за заслуги. Был ранен во время одного из рейдов. На момент смерти числился в отпуске. В Ванкувере находился в связи с похоронами своей сестры. После него остались жена и пятеро детей.
– А они указали фамилию и адрес сестры? – спросила Паркер.
– Да, конечно.
– Господи, пять детей, – вздохнул Оруэлл.
– У него, наверное, половина смены уходила, чтобы полить и почистить все рамочки, – сказал Спирс.
– И как только он находил время для работы? – подхватил Оикава.
Оруэлл кисло посмотрел на него.
– Она живет на улице Фрейзер, строение шестьсот тридцать пять. Фамилия по мужу Спрингвей, – прочитал Уиллоус.
– А телефон указан?
Уиллоус отрицательно покачал головой.
– Фамилия редкая. Их, должно быть, немного в телефонном справочнике.
– Да, наверное.
Это утро Паркер провела на телефоне, тщательно проверяя все пятьдесят служб, которые предоставляют клиентам лимузины. Теперь уху требовался отдых.
– Твоя очередь, Джек, – сказала она.
Уиллоус достал из ящика стола телефонный справочник.
Там были только три Спрингвей, и ни одна из них не жила на улице Фрейзер. Сестру покойного звали Мария. Уиллоус начал звонить. На первый звонок никто не ответил: второй и третий номера были неправильные. Он положил телефонную книгу в стол и сказал:
– Давай, Клер, лучше подскочим и посмотрим, есть ли кто дома.
– Или они все на похоронах? Есть какие-нибудь указания из Панамы, что делать с телом?
– Семья хочет, чтобы его отправили домой.
– А кто заплатит за перевозку?
– Только не я. Это я точно говорю.
– Пойду выпишу автомобиль. Через десять минут встретимся у центрального входа, – сказала Паркер.
Уиллоус уже сосредоточился на бумагах и кивнул, не глядя на нее.
Оказалось, что следствие было готово признать за Карен (Хани) Велейс право на защиту, когда она вонзила нож в своего ухажера Чета Рассела. Вскрытие подтвердило, что ночной портье Уинделл Шарп умер от удушья, а травмы получены им от сопутствующих обстоятельств. Следствие определило, что он влез на окно «Риальто» по собственной воле. Хани отпустят на свободу.
Паркер выписала из гаража бледно-зеленый «форд». Она села за руль, направила автомобиль вверх по Мэйн-стрит в сторону улицы Короля Эдуарда, потом свернула налево.
– Куда ты едешь? – спросил Уиллоус, взглянув в окно.
– Улица Фрейзер, шестьсот тридцать пять, правильно?
– Так бы и ехала по Мэйн.
– Так я поверну налево по улице Фрейзер, мы запаркуемся около дома, и не нужно будет переходить улицу.
Уиллоус задумчиво кивнул:
– Для тебя это важно, да?
– Это очень напряженная улица, Джек. Четыре полосы движения, это магистраль в миниатюре, по ней можно пройти милю, прежде чем найдешь пешеходный переход.
– Почему это? – спросил Уиллоус.
– Из-за кладбища. Оно обнесено изгородью, туда можно попасть только через въезды, а их четыре или пять…
Они повернули за угол и ехали мимо прогала в изгороди из кипарисов, которая окружала кладбище. Черные чугунные ворота были раскрыты настежь, виднелась узкая асфальтированная дорожка, ведущая через коротко остриженный газон, и дальше – каменные плиты и редкие яркие пятна венков.
– Мы уже недалеко, – сказала Паркер, взглянув на номер углового дома.
– Пристройся за этим голубым пикапом.
Паркер убавила газ и подъехала к тротуару. Выключив зажигание, она бросила ключи в сумку, посмотрела в зеркало заднего вида и открыла дверцу.
Дом шестьсот тридцать пять по улице Фрейзер представлял собой приземистое здание из шлакобетона с плоской крышей из гравия и битума, запыленными зеркальными окнами с металлическими переплетами и ржавой металлической дверью. Небольшая вывеска выцветшими черными буквами по серому фону сообщила: «ИЗГОТОВЛЕНИЕ НАДГРОБИЙ ЛТД 1943».
– Пример кладбищенского юмора? – Уиллоус дернул дверь – она оказалась не запертой.
Внутри было прохладно и сыро, а слой пыли на окнах приглушал все цвета в длинной, узкой комнате.
Вдоль одной стены тянулся сплошной деревянный стол со станками и инструментами. Кроме высокого бурового пресса, здесь лежало множество ручного инструмента, о назначении которого можно было только догадываться. Слой пыли покрывал в этой комнате все, казалось, даже мужчину, сгорбившегося в кресле у задней двери.
Невысокий, лысеющий, он был одет в серый бумажный свитер, выцветшие, запыленные черные брюки, тяжелые ботинки. Изношенными каблуками он опирался о плиту полированного гранита. В уголке рта была зажата самокрутка, дымок медленно поднимался вдоль лица и таял в сером воздухе.
– Мистер Спрингвей? – окликнул Уиллоус.
Мужчина вскинул голову, кашлянул. С самокрутки на его грудь упал пепел. Они застали его, когда он дремал. У мужчины были мягкие голубые глаза.