Когда я вошел в спальню, Вивиан положила трубку и с вызовом повернулась ко мне.
— Ты позволишь мне забрать свои вещи?
— Конечно. Они в ванной на коврике. Сама соберешь.
Я последовал за ней в ванную. Там Вивиан опустилась на колени и стала подбирать свои бумажки, косметику и разные мелочи.
— Ну, — спросил я, — сообщила в ДАН, что план не сработал?
Вивиан уложила все в сумочку, встала, молча прошла в спальню и надела туфли, потом в гостиной накинула на себя плащ и со всеми вещами, включая гашишную трубку, вышла из дома и направилась к машине.
Я вышел вслед за ней. Ночь была теплая и приятная. И на душе у меня было тепло и приятно — я выскользнул из очередной полицейской западни.
— Мы еще встретимся, Фил.
— Нет, не встретимся, — парировал я. — У меня нет ни малейшего желания тебя видеть — в постели или вне ее.
— Помяни мое слово, — сказала Вивиан, садясь в машину и заводя мотор.
— У вас ничего на меня нет.
— А ты спроси меня, чем я занималась, пока ты принимал душ.
Я посмотрел на Вивиан, безмятежно сидевшую за рулем.
— Ты…
— Причем спрятала так, что тебе никогда не найти, — сказала она и стала поднимать стекло.
— Что спрятала?! — Я схватился за стекло, но оно продолжало подниматься; я подергал ручку, но дверца была заперта.
— Кокаин, — ответила Вивиан.
Она врубила передачу, машина с ревом вылетела на улицу и, визжа покрышками, скрылась за поворотом. Я бессильно смотрел ей вслед.
Чушь, сказал я себе, такой же обман, как и то, что она несовершеннолетняя. Но… Откуда мне знать наверняка? Я провел в душе по крайней мере пятнадцать минут. За это время можно сделать что угодно: спрятать наркотики, помолиться, почитать, посмотреть, где что лежит — да мало ли!.. Не исключено, что весь их план — уложить нас в постель — служил лишь отвлекающим маневром для истинной цели ее визита. А какова эта истинная цель? Известно одно: правительственный агент, носящий соответствующую нарукавную повязку, получил возможность совершенно легально пятнадцать минут хозяйничать в моем доме. Я сам пригласил Вивиан — и это после того, как меня предупредил мой друг из полиции!
Горький, хотя и справедливый вывод: предупреждать меня бессмысленно, я чересчур тупой. Меня предупредили, а я веду себя как ни в чем не бывало. Пригласил врага в гости, а потом заперся на пятнадцать минут — делайте, что хотите! Да она оружие могла спрятать! И все, конец мне! Жертва, угодившая в капкан, причем идеальная жертва, которая сама помогает капкан установить.
Но предположим, что это еще один обман, предположим, что ничего Вивиан не спрятала. Я могу искать кокаин круглосуточно неделями и месяцами и просто сведу себя с ума, психопатически роясь в вещах: может, тайник в сантиметрах от меня, а может, его никогда и не было. И каждую секунду всех этих дней и ночей я буду ожидать, что вот–вот по анонимной наводке ко мне в дом вломится полиция — сломают стену и немедленно найдут кокаин. Десять лет тюрьмы.
А может, этот ее звонок из спальни и есть анонимный сигнал, внезапно похолодев, подумал я. Тогда мои дни — вернее, часы — сочтены. Искать бессмысленно. Лучше уж отдохнуть. Вернуться в дом и спокойно посидеть.
Так я и сделал — закрыл переднюю дверь и устроился на диване, а чуть погодя включил радио. Давали концерт Бетховена. Я сидел, ждал, прислушивался — прислушивался не к знакомым звукам музыки, а к шуму проезжающих машин. Ожидание было мучительно, минуты тянулись адски медленно. В конце концов я пошел на кухню и посмотрел на часы, чтобы понять, сколько же времени. Прошел час, второй… Никто не приходил — никакого стука в дверь, никаких помповых ружей, никаких людей в форме. Только музыка и я в пустом доме.
Я потрогал лоб — он был горячий и потный. Сходил в ванную за термометром, стряхнул его, померил температуру. Тридцать девять! От страха и напряжения у меня началась лихорадка. Организм не выдержал стресса — стресса нечестного и несправедливого, тем не менее вполне реального. А Вивиан не дура, что смоталась побыстрее, подумал я, — после всего того, что она мне наговорила. Правда это или нет, не имеет значения. Посмей она здесь еще появиться, я ее просто убью. И она это знает, ее и духу не будет.
Если мне удастся выкрутиться живым и невредимым, я напишу об этом книгу. То есть все эти события как–то переработаю и создам роман. В назидание другим. И Вивиан Каплан войдет в историю.
Никогда не наезжай на писателя, сказал я себе. Если хочешь с ним покончить, убедись, что он сдох. Потому что живой он будет говорить — в письменном виде, с книжной страницы.
Но жив ли я?.. Время покажет. В тот момент я чувствовал лишь, что мне нанесен смертельный удар, в грудь всадили клинок по самую рукоятку; боль была невыносима. Однако я мог выжить. Перенес же я нападение на дом; я перенес многое. Может, я и сейчас выживу. Тогда ДАНу грозят большие неприятности. Особенно Вивиан Каплан.
Так я себе говорил… И сам себе не верил. А верил я в то, что ДАН и его хозяин Феррис Фримонт взяли меня в клещи. И я сам захлопнул ловушку — вот что самое ужасное, вот что причиняло самую острую боль. Мое собственное хитроумие предало меня, сдало врагу. Такое тяжело перенести.
Глава 13
Полицейские не пришли. Уж и не знаю, что задумала Вивиан Каплан; так или иначе все стихло, и я смог немного успокоиться. В последующие дни температура у меня спала; вернулась способность рассуждать более или менее осмысленно. Тем не менее я спросил у своего адвоката, что делать в связи с тем, что в моем доме пытаются спрятать наркотики.
— Обратись с письмом в Управление по борьбе с наркотиками округа Орандж, — посоветовал он. — Опиши им ситуацию.
— А это…
— Тебя все равно сцапают, однако когда в архиве найдут твое письмо, то могут проявить снисходительность.
Ничего не происходило. Я начал спать по ночам. Вивиан, очевидно, блефовала; я вообще стал замечать вокруг много обмана. Излюбленная тактика полиции: таким образом подозреваемый делал за них большую часть работы. Таких как я они едят на завтрак, сказал я себе. С трудом верилось, что в конце концов я и люди мне подобные возьмем верх. Чтобы взять верх, я должен здорово поумнеть.
Разумеется, обо всем случившемся я рассказал Николасу. И он, разумеется, пришел в негодование.
— Ты что сделал?.. Переспал с несовершеннолетней «дановкой», которая в сумочке у себя носит наркотики?! Господь милосердный, тебе передай в пироге пилку, так ты не из тюрьмы сбежишь, а со свободы в тюрьму угодишь! Хочешь, предоставлю пирог? Рэйчел с удовольствием спечет. Только пилку купи.
— Вивиан так меня обработала, что я растерялся.
— Отлично — семнадцатилетняя девчонка засадила в тюрьму взрослого умного мужчину! Несмотря на то что он соблюдал крайнюю осторожность.
— Такое было бы не в первый раз, — сказал я.
— Отныне и впредь держись от этой Вивиан подальше, — заявил Николас. — Даже близко к ней не подходи. Если уж припрет, лучше общайся с дыркой в заборе. Обходись как хочешь, только без нее.
— Ну хорошо! — Я раздраженно повысил голос. Однако в глубине души знал: я еще увижу Вивиан Каплан. Она меня отыщет. Мне предстоит еще не одна схватка с властями. Пока они не поймают нас с Николасом. Пока нас не обезвредят.
Интересно, распространяется ли так называемая защита, которую ВАЛИС предложил Николасу, и на меня. В конце концов мы повязаны вместе: две ведущие станции в сети поп–культуры, как выразились «дановцы».
Похоже, единственное существо, к которому в данной ситуации мы могли обратиться за помощью, был ВАЛИС. ВАЛИС против ФФФ. Земной властитель — Феррис Ф. Фримонт — и его враг из иного мира, враг, о существовании которого Фримонт и не подозревает. Плод воображения Николаса Брейди.
Прогноз схватки неутешителен. Я предпочел бы иметь на своей стороне что–нибудь более материальное. И все же лучше это, чем ничего. Своего рода психологическая поддержка. По крайней мере спиритические сеансы Николаса открывали ему масштабы операции ВАЛИСа и дружественных трансцендентальных сил против сковавших нас уз. Куда там телевидению, что показывало в основном пропагандистские мелодрамы, превозносящие власть вообще и полицию в частности, войну, автокатастрофы и Старый Запад с его простыми духовными ценностями. Джон Уэйн стал официальным народным героем Америки.
Ну и еще еженедельная передача «Разговор с человеком, которому мы доверяем» — Феррис Фримонт вещает из Белого дома.
Вообще–то заставить массы смотреть, как Феррис Фримонт произносит речь, было нелегко, потому что он говорил дико скучно. Все равно что сидишь на бесконечной лекции по какому–то неясному аспекту экономики, ибо Фримонт неизменно приводил несметное количество данных из самых разных отраслей. За этой серой невыразительной фигурой чувствовалось присутствие мощного штата специалистов, обеспечивающих президента информацией по любому вопросу.
Фримонт вовсе не считал свои выступления скучными. «Производство стали, — монотонно вещал он, то и дело запинаясь, путая слова и строчки из текста речи, — увеличилось на три процента, что дает почву для оптимизма в сельском хозяйстве». После прослушивания такой передачи у меня возникало чувство, будто я снова в школе, а тесты, которые нам приходилось заполнять потом, только усиливали это впечатление.
Тем не менее Феррис Фримонт отнюдь не был ширмой; напротив, именно когда он отходил от заготовленного текста, в нем проступала его брутальная сущность. А нравилось ему отходить от текста, когда речь касалась Америки, ее чести и судьбы. Бравые американские парни демонстрировали эту честь в Восточной Азии, и Фримонт, затрагивая темы войны, не мог обойтись без импровизаций: его блеклые глаза загорались огнем, и он косноязычно начинал клеймить всех, кто подрывал американское могущество. Послушать Фримонта, так у нас американского могущества — неисчерпаемые кладези. На протяжении доброй половины всякой речи он грозно предупреждал врагов этого могущества — никогда, впрочем, не называя их конкретно.