— Я думаю, они лгут, — сказала Садасса. — Блефуют. Это вполне возможно. Мы должны продолжать.
— Но если мы остановимся, — заметил я, — они не станут нас убивать.
— И все же нужно продолжать.
— Понимая, что мы обречены?
Она молча кивнула.
— Я думаю о Джонни, — сказал я. — ВАЛИС охранял его, велел мне дать ему тайное имя. Оно, наверное, исчезнет, погибнет вместе с ним, и очень скоро.
— Если ВАЛИС охранял его, ребенок уцелеет.
— Ты уверена?
— Уверена.
— Надеюсь, ты не ошибаешься.
— Пусть ВАЛИСа теперь здесь нет, — сказала Садасса, — но в каждом из нас…
— Знаю. Недавно я почувствовал, как он шевельнулся. Новая жизнь в моем мозгу. Второе рождение… Рождение, данное свыше.
— Это — знак из вечности. Можно ли надеяться на большее? Если твое тело или мое тело будет уничтожено, огневик вылетит из него в атмосферу, а с ним и наша собственная искорка. И там наконец мы сольемся в одно неразделимое целое. До самого возвращения ВАЛИСа. Все мы — ты, я, остальные, сколько бы их ни было.
— Мне это нравится, — сказал я.
— Хочу спросить, — продолжала Садасса, — из всех образов, явленных тебе спутником, какой поразил тебя более других, какой был самым глубоким?
— На мгновение я увидел вселенную как живой организм, — сказал я. Садасса кивнула. — И мы — в нем. Это ощущение было таким странным, я не могу выразить его словами. Словно улей с миллионами пчел, и все они сообщаются друг с другом через огромные расстояния разноцветными огнями. Постоянно меняющиеся световые картины, а мы — внутри этой пляски огней. Пчелы или кто бы они ни были — может, звезды или звездные системы — непрерывно посылают сигналы и отвечают на них. А кроме того, все они в унисон издают мелодичное жужжание.
— Вселенная — огромный коллективный разум, — сказала Садасса. — Мне тоже являлся этот образ.
— Посылая сигналы друг другу, пчелы мыслят. Так осуществляется процесс мышления целого организма. А еще в нем действует силовое поле, охватывающее все пространство, и эта сила координирует и синхронизирует все части организма, направляя их на достижение общей цели.
— Он живой, — вставила Садасса.
— Да, — повторил я. — Живой.
— Мне разъяснили, — сказала Садасса, — что эти пчелы — приемные и передающие станции. При передаче такая станция загорается своим цветом, заранее определенным. Огромная вселенная, состоящая из приемных и передающих станций. Но немало таких станций погружены во тьму, временно выключены. Я наблюдала за станциями, которые принимали сообщения из такого далека… У нас, кажется, такие расстояния называются парсеками.
— Прекрасное зрелище, — заметил я. — Живые световые узоры, образованные работающими станциями.
— А потом в эти узоры вторглось нечто, убивающее станции и занимающее их место, — продолжала Садасса.
— Однако взамен уничтоженных появились новые.
Садасса помолчала.
— Наша планета ничего не принимает и не передает. Разве только горстка людей — несколько тысяч из трех миллиардов, — которыми управлял спутник. А теперь и мы онемели. Свет погас.
— До прибытия нового спутника, — отозвался я.
— Да, нам показали грандиозное зрелище, — кивнула Садасса. — И мы наблюдали его с самой выгодной позиции. Такое не забывается. Пусть даже все станции в этом секторе угаснут навеки — мы запомним увиденное. Ведь спутник передал нам самое сокровенное знание о природе вещей, о вселенной как живом мозге, где клетки связаны друг с другом. И мы называем этот мозг… — Она улыбнулась мне. — Вот почему ты увидел фигуру Афродиты. В ней причина того, что триллионы станций находятся в гармонии.
— Да, в гармонии и согласии, несмотря на разделяющее их расстояние, — подтвердил я.
А называем мы эту скоординированную систему передающих и приемных станций, подумал я, называем мы ее ВАЛИС. Это наш друг, который не может умереть. Его любовь сильнее любых властителей. И она никогда не иссякнет.
Садасса откашлялась.
— Когда, по–твоему, будет готова пленка с записью?
— Думаю, в конце месяца.
— А мастер–диск?
— Вскоре после пленки. Но моя работа заканчивается изготовлением и утверждением записи.
— Будь уверен, — мрачно сказала Садасса, — они могут появиться в любой момент и захватить штамп. Прямо в процессе изготовления тиража.
— Знаю. Мы перемешаем чистые штампы и штампы с нашим материалом для подсознательного усвоения. Может быть, нам повезет и они захватят чистый.
— Кстати, — сказала Садасса, — пожелай мне удачи. В последний день месяца я иду к врачу — узнать, продолжается ли ремиссия.
— От всей души желаю тебе счастья.
— Спасибо. Я немного волнуюсь. Видишь ли, я продолжаю терять вес… Никакого аппетита. Похудела до девяноста двух фунтов. А теперь, когда спутника больше нет…
Она слабо улыбнулась.
Я обнял ее и привлек к себе — легкую и хрупкую, как птенец. А потом поцеловал — в первый раз. Она прижалась к мне.
— Они арестуют твоего друга Фила, — сказала Садасса. — Сочинителя научно–фантастических романов.
— Знаю.
— Ты думаешь, оно того стоит? Его карьеры и твоей?
И его жизни…
Глава 28
…И его жизни и моей. Мы оба погибнем.
— Ты думаешь, оно того стоит? — спросил я. — Твоя гибель, гибель твоей семьи и друзей?
— Дело должно быть сделано, — сказал Николас.
— С какой стати? — Я требовал объяснений. Именно в это время я писал новый роман, лучший из всех мною написанных. — Скажи мне, Николас, что содержится в материале, который ты намерен записать на диск?
Мы сидели на трибуне анахаймского стадиона и следили за игрой «Ангелов». Мой последний бейсбольный матч, подумал я с грустью, потягивая пиво из бутылки.
— Информация, которая со временем приведет к падению Фримонта, — ответил Николас.
— Никакая информация не в состоянии этого сделать, — сказал я. У меня не было столь наивной веры в силу слова — сказанного или написанного. — А кроме того, полиция не допустит распространения записи. Им наверняка все известно.
— Так всем кажется, — отозвался Ник. — Но мы должны попытаться. Я не исключаю, что только один человек из ДАНа, ретивая Вивиан Каплан, вцепилась в нас, надеясь нагреть на этом руки. Полиция, возможно, и не разделяет ее подозрения.
— Полиция подозревает всех и всегда, — возразил я.
— Наш славный президент, — сказал Ник, — является тайным агентом коммунистической партии.
— Это голословное обвинение или у тебя есть доказательства?
— Мы в эту запись вмонтируем имена, даты и Бог знает что еще. Вполне достаточно, чтобы…
— Но у вас нет документальных доказательств, — прервал его я.
— Зато мы знаем многие детали. Слушатели воспримут их на подсознательном уровне.
— И вы зальете этой информацией всю Америку?
— Именно.
— И в одно прекрасное утро все проснутся и начнут петь: «Красный Фримонт, красный Фримонт, Белый дом не для тебя!»
Николас кивнул.
— Из миллиона глоток. Из пятидесяти миллионов. Из двухсот миллионов глоток. «Красный Фримонт…»
— Это вовсе не шутка, — резко оборвал меня Ник.
— Еще бы, — сказал я. — Какие уж тут шутки. Речь идет о наших жизнях. Правительство изготовит любые фальшивые документы, чтобы опровергнуть тебя — если, конечно, вообще обратит на это внимание.
— Все данные абсолютно правдивы. Фримонт — агент Москвы. По сути дела, идет скрытый коммунистический переворот, бескровный и незаметный. Мы располагаем фактами.
— Вот это да! — До меня начинал доходить смысл. — Неудивительно, что Советский Союз не критикует нашего президента.
— Он им по вкусу.
— Что ж, действуй.
— Ты согласен? — Николас пристально посмотрел на меня. — Я должен был рассказать тебе все. Она так считает.
— А Рэйчел ты рассказал?
— Собираюсь.
— У Джонни будут другие родители, — сказал я. И подумал, что кому–то другому придется написать великий научно–фантастический роман. — Действуй, — повторил я. — Изготовьте миллион дисков. Два миллиона. Отошлите по экземпляру каждой американской радиостанции. Отправьте их в Канаду, в Европу, в Южную Америку. Продавайте диски за восемьдесят пять центов. Раздавайте их в супермаркетах. Оставляйте у дверей. Благословляю вас. Если хотите, я вставлю этот материал в свой новый роман.
— Нет, этого мы не хотим, — отозвался Ник.
— Вами руководит ВАЛИС? Он направляет ваши действия?
— ВАЛИСа больше нет, — ответил Николас. — Его поразила ядерная боеголовка.
— Знаю, — сказал я. — Тебе его не хватает?
— Более, чем я могу выразить словами. До конца жизни я не услышу его, не услышу ИИ–оператора.
— Старина Мояшка, — заметил я.
— Как славно быть ведущим астрофизиком и сбивать с орбиты все объекты, которые ты не смог постигнуть и объяснить.
— Тем не менее данные о Фримонте вы получили.
— Да, мы их получили, — подтвердил Ник.
— Ты теперь в Арампрове, — сказал я, догадавшись, какая организация кроется под этим «мы».
Николас кивнул.
— Ко мне приходила Вивиан, — сказал он.
— Вивиан? С какой целью?
— Расспрашивала о записи, над которой мы работаем.
— Так им уже все известно!
— Я намерен вручить ей образец без нашего материала. Может, это даст нам время выпустить настоящий диск.
— Они придут и возьмут штампы.
— Среди них будут чистые.
— Но они возьмут все.
— Мы рассчитываем, что они возьмут только один — в качестве образца.
— Вы обречены, никаких шансов у вас нет, — сказал я.
— Возможно. — Николас не стал возражать.
— Донкихотская атака на режим, вот что это такое. Впрочем, они все равно до нас доберутся. И кто знает, может, какой–нибудь «дановец» услышит вашу запись, узнает правду и задумается. Хотя бы на мгновение… Иногда идеи овладевают людьми по совершенно непонятной причине. А иногда наоборот: все знают правду, но она оставляет людей равнодушными. И причина этого столь же непонятна. В любом случае ты уже слишком далеко зашел, чтобы останавливаться, разве не так? Поэтому делайте свое дело как можно лучше. Когда «дановцы» прослушают диск, ваша инфомация проникнет