— Сколько зарядов у вас осталось?
Гамильтону не надо было считать — он знал, и это его беспокоило. Когда он отправился в Дом Волчицы, у него было четыре обоймы — три в гнездах пояса и одна в пистолете. Сейчас в пистолете была последняя, и он уже успел сделать два выстрела. Феликс поднял руку с растопыренными пальцами.
— А у вас?
— Примерно столько же. А ведь мог я за время этого спарринга использовать не больше половины заряда… — какое-то мгновение арбитр размышлял. — Прикройте обе двери, Феликс.
Он быстро пополз по платформе туда, где женщины охраняли заднюю дверь. Марта услышала его и обернулась.
— Взгляните, шеф, — она протянула Мордану левую руку — две первых фаланги указательного пальца и кончик большого были срезаны и прижжены. — Вот беда, — пожаловалась она, — я никогда уже не смогу оперировать…
— Оперировать могут и ассистенты. Важна голова.
— Много вы в этом понимаете. Все они неуклюжие. Чудо еще, что одеваться сами умеют.
— Виноват. Сколько зарядов у вас осталось?
Картина и здесь была не лучше. Прежде всего, дамский бластер Филлис был всего на двадцать разрядов. Излучатели Мордана и Монро-Альфы были на пятьдесят, но отобранное у Клиффорда оружие израсходовало уже почти весь заряд. После того как Марта была ранена, Филлис отобрала у нее излучатель, чтобы воспользоваться им, когда боезапас ее собственного окончательно иссякнет. Мордан посоветовал ей стрелять поэкономнее и вернулся на свой пост.
— Что-нибудь произошло? — поинтересовался он у Феликса.
— Нет. А там?
Арбитр рассказал ему. Гамильтон присвистнул, не сводя глаз с дверей.
— Клод?
— Да, Феликс?
— Как вы думаете, выберемся мы отсюда?
— Нет, Феликс.
— Хм-м-м… Ну что ж, это была отличная вечеринка, — он помолчал и добавил: — Черт возьми, я не хочу умирать. По крайней мере — сейчас… Клод, мне тут пришла на ум еще одна шутка.
— Слушаю вас.
— Клод, в чем вы видите то единственное, что придает нашей жизни смысл… подлинный смысл?
— Это вопрос, — отозвался Мордан, — на который я все время пытался вам ответить.
— Нет, нет. Я имею в виду сам вопрос.
— Тогда сформулируйте это почетче, — осторожно парировал арбитр.
— Сейчас. Единственной подлинной основой нашего существования могло бы быть знание, точное знание того, что происходит с нами после смерти. Умираем ли мы полностью, умирая? Или нет?
— Хм-м-м… Даже если принять вашу точку зрения, то в чем же шутка?
— Шутка разыгрывается за мой счет. Или, скорее, за счет моего ребенка. Через несколько минут я, возможно, узнаю ответ. Но он не узнает. Он лежит там, позади нас, спит в одном из морозильников. И у меня не будет ни малейшей возможности рассказать ему этот ответ. А ведь как раз ему-то и необходимо это знать. Разве это не забавно?
— Если в вашем понимании это шутка, то лучше уж занимайтесь салонными фокусами, Феликс.
Гамильтон не без самодовольства пожал плечами.
— В некоторых кругах меня почитают заправским остряком, — похвалился он. — Иногда я сам поражаюсь… Идут!
На этот раз атака была организованной, нападающие веером развернулись от обеих дверей. Несколько секунд и Феликс, и Мордан были очень заняты; потом все кончилось.
— Кто-нибудь прорвался? — осведомился Гамильтон.
— Похоже, двое, — отозвался Мордан. — Прикройте лестницу, Феликс. Я буду отсюда следить за дверьми.
Арбитр не заботился о своей безопасности — такое решение было продиктовано тактикой. Глаз и рука Мордана были точны и быстры, но Гамильтон был моложе и сильнее. Лежа на животе, он наблюдал за лестницей — большая часть его тела была защищена при этом металлом платформы и стеллажей. С первым выстрелом Феликсу повезло — противник высунул голову, глядя в другую сторону. Феликс уложил его с дырой в затылке и оторванным лбом. Затем он поспешно сменил позицию. Однако пистолет его был пуст.
Второй противник быстро вскарабкался по лестнице. Феликс ударил его рукояткой пистолета и схватился врукопашную, стараясь вырвать бластер. Нападающий чуть было не стащил Гамильтона вниз, но тот изо всех сил рванул его голову назад; послышался хруст ломающейся кости, и мятежник обмяк.
Гамильтон вернулся к Мордану.
— Хорошо. Где оружие?
Феликс пожал плечами и развел руками.
— Два излучателя должны быть у подножия лестницы.
— За ними вы спуститься все равно не успеете. Лучше оставайтесь здесь и возьмите бластер Марты.
— Да, сэр.
Гамильтон отполз назад, объяснил, что ему нужен бластер и посоветовал Марте укрыться между стеллажей. Та запротестовала.
— Приказ шефа, — не моргнув глазом, соврал Гамильтон и повернулся к Филлис: — Как дела, малышка?
— В порядке.
— Держи нос повыше, а голову пониже.
Гамильтон взглянул на счетчики обоих излучателей — в них оставался одинаковый заряд. Опустив в кобуру оружие Монро-Альфы и быстро взглянув на дверь, которую охраняла Филлис, он взял ее за подбородок, повернул к себе лицом и торопливо поцеловал.
— На память, — сказал он и сразу же отвернулся.
За это время Мордан не заметил никакой активности со стороны противника.
— Но она непременно проявится, — добавил арбитр. — Мы вынуждены экономить заряды, и скоро они это поймут.
Ожидание казалось бесконечным. Оба угрюмо воздерживались от стрельбы по целям, которые им услужливо предлагались.
— Думаю, — заметил наконец Мордан, — стоит израсходовать в следующий раз один заряд — это может дать нам еще некоторую отсрочку.
— Уж не посетила ли вас бредовая мысль, будто мы все-таки сможем выкарабкаться? Я начинаю подозревать, что блюстители и не догадываются о нападении на клинику.
— Может, вы и правы. Но мы все равно будем держаться.
— Разумеется.
Скоро перед ними появилась цель — и достаточно четкая, чтобы понять, что это человек, а не муляж. Мордан достал его лучом. Человек упал на видном месте, однако, экономя заряды, осажденные позволили ему беспрепятственно уползти.
— Послушайте, Клод, — Гамильтон коротко взглянул на арбитра, — а ведь стоило бы постараться выяснить наконец, что же происходит, когда гаснет свет. Почему никто не взялся за это всерьез?
— Религия занимается. И философия.
— Я не это имею в виду. Этим следует заняться, как и любой… — он остановился. — Вам не кажется, что чем-то пахнет?
— Не уверен… — Мордан потянул воздух носом. — На что похож запах?
— Сладковатый… Он… — неожиданно Феликс ощутил головокружение — ничего подобного прежде он никогда не испытывал. Он увидел двух Морданов разом. — Газ, — догадался он, — они до нас добрались. Пока, дружище.
Он попытался добраться до прохода, в котором дежурила Филлис, но сумел сделать лишь несколько неуверенных движений и, растянувшись, остался лежать ничком.
Глава X«…единственная игра в городе»
Быть мертвым оказалось приятно. Приятно и спокойно — без скуки. Но немножко одиноко. Гамильтону недоставало остальных — безмятежного Мордана, отважной Филлис, Клиффа с его застывшим лицом. И еще того забавного маленького человечка, трогательного владельца бара «Млечный путь». Как же его звали? Херби? Герберт? Что-то вроде этого… Гамильтон отчетливо представлял себе его лицо, однако имена без слов приобретали совсем иной вкус.
Почему он назвал того человека Гербертом?
Неважно. В следующий раз он не изберет своим делом математику. Математика — материя скучная и безвкусная. Теория игр… Любую игру всегда можно прервать. Какой в ней интерес, если результат заранее известен? Однажды он изобрел подобную игру, назвав ее «Тщетность» — играя как угодно, вы были изначально обречены на выигрыш. Нет, это был вовсе не он, а игрок по имени Гамильтон. Сам он не Гамильтон — по крайней мере, в этой игре.
Он генетик — вот здорово: игра в игре! Меняйте правила по ходу игры. Двигайте игроков по кругу. Обманывайте сами себя.
«Закройте глаза и не подглядывайте, а я вам что-то дам — и это будет сюрприз!»
Сюрприз — вот суть игры. Вы запираете собственную память на ключ и обещаете не подглядывать, а потом разыгрываете вами избранную часть, подчиняясь правилам, определенным для данного игрока. Временами, правда, сюрпризы могут оказаться страшненькими — очень неприятно, например, когда тебе отжигают пальцы.
Нет! Эту позицию проиграл вовсе не он. Это был автомат — некоторые роли должны быть отведены автоматам. Именно автомату он отжег пальцы, хотя в свое время это и показалось ему реальностью.
При пробуждении так бывало всегда. Всякий раз трудновато было вспомнить, какую из ролей ты играл, — забывая, что играл все. Ну что ж, это была игра — единственная игра в городе, и больше заняться было нечем. Что он мог поделать, если игра была жульничеством? Но в следующий раз он придумает другую игру. В следующий раз…
Глаза его не действовали. Они были открыты — но увидеть он ничего не мог. Чертовски странно — явно какая-то ошибка…
— Эй! Что тут происходит?
Это был его собственный голос. Он сел — и с лица упала повязка. Все вокруг было таким ярким, что стало больно глазам.
— В чем дело, Феликс?
Повернувшись на голос, Гамильтон попытался сфокусировать слезящиеся от рези глаза. В нескольких футах от него лежал Мордан. О чем это он хотел у Мордана спросить? Как-то вылетело из головы…
— Не могу сказать, чтобы я хорошо себя чувствовал, Клод. Как долго мы были мертвы?
— Вы не мертвы. Просто немного больны. Это скоро пройдет.
— Болен? Это так называется?
— Да. Однажды и я болел — лет тридцать назад. Это было очень похоже.
— А… — он все еще никак не мог вспомнить, о чем же хотел спросить Мордана. Между тем это было нечто важное — такое, чего Клод не мог не знать. Клод вообще знал все — ведь правила составлял он.
— Хотите узнать, что произошло? — поинтересовался Мордан.
Может, он и хотел.
— Они пустили газ, да? Потом я просто ничего не помню.