Поставили мы фотографии друг с другом впритык, чтобы пестрое и многоцветное убранство зала не отвлекало от черно-белых снимков.
Он с трудом поднялся из кресла и, опираясь на руку служки, медленно, с остановками пошел вдоль плоских свидетельств его трех-, а может, и четырехмерной жизни.
Приблизившись к моим и его друзьям, к двум Георгиям, знаменитым актерам – Харабадзе и Кавтарадзе, – он, не глядя на меня, поднял к ним голову и сказал: «Он живет вне времени».
Не уверен, что это комплимент, но, может, так ему показалось. На самом деле фотографии живут во все времена свидетелями (или обвинителями) времени… Но, возможно, в словах старца был иной смысл. Жить вне времени могло означать, что в своем времени не хватает места.
Но это чересчур лестно.
Грузинам повезло. Илия оказался чистым человеком с высоким нравственным уровнем, при этом сохранившим человеческое обаяние, юмор и непреклонную нежность. (Сочетание слов в его случае совершенно естественное.) Он – масштабная личность, и даже в своем значительном возрасте и частом нездоровье остается серьезной и вполне толерантной опорой в формирующемся самосознании свободной Грузии. Это высокий интеллигент, способный при всей сложности и предопределенности роли на оригинальные, нетривиальные ходы. Вот пример. Каждый третий ребенок в грузинской семье может рассчитывать на то, что его крестным отцом будет Патриарх-Католикос Илия II. Рожайте грузин, ребята, и войдете в духовное родство с Патриархом.
Был сочельник.
«Приходите в десять тридцать. Откроем выставку, и пойдете на Рождественскую службу».
Мы приехали чуть раньше и бродили по залу, выравнивая мольберты, когда подошел довольно молодой батюшка и сказал:
– Его Святейшество приглашает вас к себе.
Я пошел. Гоги на правах друга Патриарха присоединился ко мне.
– Простите, батоно Гоги, но он пригласил его одного, – сказал поп, и Харабадзе остался в зале.
Я вошел в опочивальню. Илия II сидел в белых шелковых одеждах: свободных штанах, рубашке и жилетке.
Сопровождавший меня священник постоял в дверях до того момента, пока Илия не поднял на него глаза.
Я подошел, и мы обнялись.
– Спасибо, – сказал он, видимо, за выставку. Потом помолчал и тихо, как он теперь говорит, произнес: – Я хочу подарить вам пальто.
Я растерялся, хотя знал, что он человек с юмором.
– Какое пальто?
– Красивое. Оно висит за вашей спиной.
Я оглянулся. На плечиках, на кронштейне, прикрепленном к стене, висели невероятного шика и красоты пальто с бирками и тонкий шерстяной шарф. Это был двубортный черный «роллс-ройс» с лацканами, отделанными нежнейшей черной мерлушкой.
– Наденьте!
Пальто сидело как влитое. На красивых бирках была надпись: Armani.
Патриарх посмотрел на меня в пальто и сказал, что это хорошо.
Я снял пальто и аккуратно повесил на место. Ощущение другой жизни пронеслось совсем рядом. Я даже почувствовал движение воздуха.
Если б я был чист, трудолюбив и нежен, если б я любил писать слова и верил в чудесную их красоту, как Акакий Акакиевич, если б я копил и мечтал построить себе знак другой, может быть, очень высокой и содержательной жизни, то в храме – шинели от Армани был бы ее смысл. И тогда я бы напялил пальто на себя, осторожно – чтобы мои любимые друзья-разбойники не сняли его, – и вышел в свет новым человеком. Но зачем? Если ресурс старого не полностью еще реализован?
Простите, дорогой Башмачкин. Или лучше поймите: не по нам одежка эта, и тягота добровольно носить вериги от кутюр не по нам.
Чувство немотивированной вины зачем-то посетило меня в этот момент.
«Вы знаете, с каким уважением и доверием я отношусь к вам!»
Все подарки: Библию, грузинские иконы, кресты – я принимал с благодарностью и храню до сих пор.
(Примечание внутреннего цензора: на самом деле почти все. Крест Святой Нины носит мой сын Андрей. Большой золотой крест с распятием я передарил отцу Алексею Уминскому, моему другу, замечательному священнику и человеку в день двадцатипятилетия его службы в церкви. Браслет с автографом Патриарха достался Георгию Николаевичу Данелии.)
Я расстегнул ворот рубашки и показал ему его подарок – маленький серебряный грузинской работы крестик, на котором перегородчатой эмалью была изображена виноградная кисть (символ Христа).
Он слушал внимательно, глядя на меня поверх очков.
«Вы видите, как я одеваюсь. Джинсы, свитер, кроссовки… Носить это пальто я не буду. Некуда. Да и неловко. А передаривать такой ваш подарок нехорошо».
(Тут душа покривилась, сделав мне рожу, но, почувствовав редкую в своих местах искренность, затихла в углу.)
Он кивнул. Я приобнял его и вышел.
Толпа встречающих у дверей опочивальни Патриарха была небольшой, но заинтересованной. Я же был растерян и весел. Что-то насторожило моих друзей. Но пугать их тем, что только что могла оборваться моя прежняя горячо любимая жизнь, я не стал. Молчал и улыбался.
– Ну? – спросил Харабадзе с пристрастием. – Ну?
– Пальто хотел подарить.
– Где оно?
– Не взял.
– Ты с ума сошел! – сказал он апарт. – Патриарх хочет подарить пальто, а он отказывается!
– Я не ношу пальто.
– Носил бы… В конце концов мог бы кому-нибудь подарить…
Я посмотрел на Харабадзе: мой приблизительно размер.
Тут подошел Гоги Кавтарадзе.
– Ты представляешь, ему Патриарх дарит пальто, а он отказывается!
– Свое пальто?
– Какое свое! От Армани, с бирками. Двубортное. Лацканы из каракульчи.
– Почему не взял?
– Во-первых, надо образ менять: костюм, рубашка, галстук или бабочка, туфли…
– …носки.
– Носки у меня есть. И жизнь менять, и друзей…
– А во‐вторых?
– Ну взял бы я пальто, и, допустим, оно бы у меня было. И всё! А так возникла легенда. Патриарх подарил ему пальто…
– Армани.
– Армани. А он не взял.
Тут в зал вошел Илия II, и вся компания, пришедшая на ночную службу во главе с премьер-министром, застыла в почетном карауле. Он прошел мимо и сказал тихо:
– Не захотел пальто.
Потом мы сидели, разговаривали с ним, пока не наступило время идти в храм. Подошла Шаурена, помощница и близкий ему человек. Я спросил, не обидел ли я Илию II отказом от пальто.
– По-моему, ему это даже понравилось, – сказала она. – Он знает этот анекдот, «пальто не надо».
Конечно, не обиделся. Не за что. Подарок состоялся.
Он ведь не в вещи, а в намерении. Намерение – очень
важная часть нашей жизни. О том, что благими намерениями
выложена дорога в ад, мы слышали много раз.
Привыкаешь к хорошо сформулированной
кем-то когда-то глупости до такой степени,
что не вдумываешься в смысл. А как совершить
доброе дело, если у тебя нет желания
или потребности его сделать?
Действительно, как?..
Академик Янин и «Белая грибная»
А вот и упрек: твои герои немолоды, ты пишешь о тех, кто уже был, и о своем времени… Напиши о нашем! О тех, кому предстоит долгая жизнь, о «новых зрелых», о сегодняшних знаковых персонажах.
А я что делаю? Я и пишу. Это время все еще мое. Да и кто его вообще приватизировал? Оно, брат, никому не принадлежит. Даже самые известные исторические персонажи (среди которых изрядно все-таки негодяев) умещались на его микроскопическом отрезке. А после-то – всё! Одни воспоминания. Насильственно значимое вранье большей частью. В целях патриотизма. Или, наоборот, унижения вражьей силы того-сего времени. Опять-таки в целях, как ни крути…
Так что персонажи, с которыми я вас знакомлю, вполне ваши современники. Мы все – жители одной большой коммуналки отведенного нам отрезка жизни. Кто подольше живет, кто недавно заселился. Все равно: экономьте свет и воду и убирайте за собой, чтоб новым жильцам за вас не было стыдно, когда подрастут, и употребляйте неугрожающие продукты.
Я иду по коридору к концу тоннеля и вижу дверь, вернее, проем, еще точнее – отрезок, на котором написано воздухом: «Академик Валентин Лаврентьевич Янин». Вот кто погулял, думаю, по временам! Теперь этому красивому человеку, откопавшему древние берестяные грамоты и вместе с великим лингвистом, тоже настоящим академиком Андреем Анатольевичем Зализняком прочитавшему их нам, девяносто лет. И что? Он современник тебе, мне, Великому Новгороду, он слышит русские оперные голоса начала прошлого века (поскольку крупнейший коллекционер граммофонных пластинок), и он, Валентин Лаврентьевич Янин, к счастью, продолжается сегодня.
«Я послал тебе бересту» – так называлась его книга, которая стала бестселлером и которой мы зачитывались. Полюбив янинскую Новгородскую республику, точнее, писавших на бересте новгородцев, я отправил в славный город своего тогда малолетнего сына – копать. Ничего особенного он не отрыл. Какую-то деталь от прялки. А меня посещение новгородской экспедиции привело к настоящему открытию, научным руководителем которого считаю Валентина Лаврентьевича Янина.
Ньютон, говорят, лежал под яблоней, когда его осенило. А спал бы он в лопухах, мы до сих пор бы не знали, отчего яблоки падают вниз, а не вверх. В нашем случае роль провоцирующего открытие ранета или брэмли (английский сорт) сыграл потомок декабриста, впоследствии высланный из страны за шпионаж, корреспондент UPI Николас Данилофф, и в особенности его симпатичная жена Рут, которая интересовалась русской историей и мечтала побывать у Янина на раскопках.
Данилофф и вправду имел прапрадеда Александра Фролова, члена Общества соединенных славян, отбывавшего срок по декабристскому делу в Шушенском. Дед его, генерал Юрий Данилов, командовал штабом Северного фронта в Первую мировую, служил в Ставке и оказался свидетелем отречения Николая II. Тут всё правда. А вот сам Данилофф, арестованный КГБ, хоть и просидел в Лефортове две недели, был не шпионом, а хорошим материалом для обмена на советского и вправду шпиона Захарова, задержанного в США. В Новгород же Даниловых выпустили летом, за несколько месяцев до ареста, когда Николас еще был легальным корреспондентом враждебного нам американского агентства. Полагаю, не без присмотра спецслужб.