Эта информация понадобилась, чтобы подчеркнуть ответственность приема в честь американской любительницы древнего Новгорода Рут и ее мужа, устроенного гостеприимным академиком в казенной квартире, где он жил во время экспедиции. А куда деваться?
Возвращаясь к вопросу об открытии закона всемирного тяготения, замечу, что присутствие в сюжете яблони, как говорил вождь мирового пролетариата, всесильно, потому что оно верно. Однако грош цена была бы этому мудрому высказыванию, не лежи под деревом сэр Исаак Ньютон.
Надеюсь, читатель понимает, что сочинитель, сколь бы н амбициозны ни были его потуги, не возомнил сравнивать себя с великим британцем, а привел его в качестве образа. Иной раз натура сама подталкивает подвернувшейся к месту ситуацией (будь то яблоко или американский потомок русского декабриста с женой) к осознанию вещей, очевидных в своей пользе для человеческого сообщества, сразу после того, как открыты они были не тобой. А лучше, если уже и оттиснуты в печатной машине.
Вот я вам и пишу.
Что мы безусловно имеем? Пару иностранцев, рекомендованных исключительно к научным беседам, перед которыми негоже терять лицо. Есть принимающая сторона из двух академиков, Янина и Зализняка, милейшей сотрудницы Лены Рыбиной, работавшей с Валентином Лаврентьевичем столь тесно, что стала (и остается по сей день) женой открывателя новгородских грамот, пары бородатых историков и меня, знавшего Янина и Рыбину не первый год и приехавшего проведать своего тринадцатилетнего копателя.
А вот чего не было в те славные годы доверительного общения, так это закуски. Березовый сок в трехлитровых банках, ядовитого цвета брикеты малинового киселя и грузинская приправа к мясу хмели-сунели, намекающая на то, что вообще-то мясо в природе бывает. Ну, конечно, никакой катастрофы. Отварная картошечка с укропчиком и соседской сметаной, кривоватые огурцы, перья от зеленого лука, квашеная капуста, судачок все-таки. (Прибедняться-то не надо.) На рынке, куда мы отправились за провизией, кроме нескольких бабушек, торговавших со своих огородов, народа не было, потому что в Великом Новгороде для бесцельных прогулок есть места более привлекательные.
Нам, однако, повезло купить жившую некоторое время назад курицу, фигурой напоминавшую современную подиумную модель. Из этой птички сам академик Янин обещал приготовить нечто из репертуара haute cuisine (фр. высокой кухни). Такая изысканность на столе требовала и напитка под стать. Допуская мысль, что Данилофф придет не с пустыми американскими руками, я тем не менее пошарил взглядом по кухонным полкам, отсутствием обилия продуктов мало уступавшим базарным прилавкам, и увидел стеклянную литровую банку с остатками сухих белых грибов. Потянувшись к ней, я перехватил взгляд Валентина Лаврентьевича.
– Попробуй!
– А нет ли каких указаний на этот счет в берестяных грамотах? – спросил я, вливая две пол-литры водки посильного новгородского розлива в литровую банку, дно которой в один слой прикрывали легчайшие корявые шляпки высушенных боровиков. Туда же добавил несколько горошин черного перца и три гвоздички. Или четыре.
– Пока нет. Но завтра, после того как мы попробуем зелье, могут появиться.
Haute cuisine удивила участников застольного симпозиума своим наличием и, ей-богу, знакомым благородным вкусом, на манер заливного. А вот выпивка на грибах стала сюрпризом.
Я скажу, КГБ этой историей с потомком декабриста и царского генерала, конечно, испортил свое доброе имя перед мировой общественностью. Врать надо правдоподобно.
Спроси меня – никакой Данилофф не шпион. Будь он агентом американской разведки, он в тот вечер в Новгороде мог сделать себе имя не хуже, чем у Грэма Грина или Джона Ле Карре, поставив себя вровень с супругами Розенберг, укравшими для СССР секрет атомной бомбы, и при этом остаться живым.
Выпускнику Гарварда Николаю Сергеевичу Данилову, будь он нехорошим, ничего не стоило обрушить импорт советской «Столичной», обанкротить шведский «Абсолют» и эмигрантский «Смирнофф», потому что он один из первых узнал секрет приготовления водки на белых сухих грибах.
Заметим, что рецепт «Грибного сока» был единственной тайной, которую не выдали западным спецслужбам перебежчики из КГБ и ГРУ: Пеньковские там, Гордиевские, Носенки и Шевченки, и не потому, что у них было хоть что-то святое на Родине, а потому, что за стол с грибной не всякого и депутата посадишь.
А между тем прошло несколько лет, и рецепт был забыт. Выпал из памяти от нагнетения недолгой свободы. К тому же спирт «Рояль»…
Нравы, павшие было, со временем стали отряхивать перья, и ветер перемен занес меня на премьеру «Гамлета» Дмитрия Крымова в театре Станиславского с замечательным Николаем Волковым в роли Полония, где я встретил Валентина Лаврентьевича Янина с женой Леной Рыбиной. Обменявшись впечатлением от работы Шекспира и новгородскими новостями, мы уже стали было прощаться, как академик спросил:
– А какова судьба твоей грибной водки?
И меня словно ударило током. Да что это? Как же бездарно я прожил эти годы, и почему прошел мимо единственного реального открытия, которое может сделать (и делает, поверьте!) человеческую жизнь краше и здоровее… Вернувшись из Эльсинора, я немедля приготовил благословленный Яниным «Грибной сок – 40» и теперь потчую им своих друзей. Ну разве иногда отвлечешься, чтоб настоять водку на печеной рябине, терне, вишне, черной смородине. Но это больше для дам.
И всякий раз, поднимая рюмку со слабо-коричневым
напитком, я вспоминаю выдающегося ученого и обаятельного
человека. Мне кажется, что мы оба понимаем цену словам,
процарапаны они на бересте или напечатаны в типографии.
Главное, чтобы в них не было сивухи.
Спасибо за научное руководство,
Валентин Лаврентьевич.
Надо лениться, Отар!
Лениться – это не то чтобы бездельничать. Напротив, ты занят серьезным делом, таким же трудным, как любая другая отбирающая силы работа.
На восемьдесят пятом году жизни позвонил из Парижа Отар Иоселиани, два года назад закончивший очередной выдающийся (я пишу) фильм «Зимняя сказка» и теперь работающий над оцифровкой и переозвучанием всего своего богатства, и посетовал, что ему ничего не хочется делать. Разве что иной раз выпить рюмочку-другую кальвадоса.
«И не делай! – говорю с радостью. Мол, не мне одному. – Надо лениться! Это мучительно, но другого выхода нет».
Лениться – это не то чтобы бездельничать. Напротив, ты занят серьезным делом, таким же трудным, как любая другая отбирающая силы работа. Только результат у нее отдаленный. Лень не вызывает зависти у соперников по жизни, потому что ее мало кто воспринимает как успех. Меж тем, как правило, она добавляет к твоему образу черты приличные, часто недостижимого ранее достоинства. Она настоящее искусство жизни, поскольку в ней отсутствует состязательный момент. То есть не карьера, не спорт, которыми можно похвастаться в определенном кругу.
И она почти абсолютна. Согласитесь, звучит странно: Сидоров ленивее Собакина. Это значит, что ни один из них не достиг совершенства и оба находятся в процессе, который в любой момент может оборвать слабая воля героев, случайно попавших в театр и оказавшихся под влиянием чеховских персонажей, значительной частью идейных бездельников, постоянно мечтающих о труде, то есть об участии в производительной, а следовательно, и общественной жизни. (А там, глядишь, недалеко докатиться и до политических гадостей, хоть бы и на уездном уровне.)
Лень же часто нравственно защищает счастливого обладателя этого (дара) чуда. Не был бы ленив – совершил бы ошибку, а возможно, даже сподличал. А так – поленился поднять руку, и не вызвали тебя к доске для вранья, поддержки того, во что не веришь, или, не приведи господи, оговора. Поленился – и продолжаешь слыть пристойным человеком.
Или в искусстве: работал, как от тебя ждали, и снял много фильмов, среди которых случилось несколько хороших, или книг написал полку, или спектаклей наставил – не сочтешь. А не чувствовал бы зуда активной деятельности, а только угрызения совести оттого, что лениво и мало работаешь, глядишь, только ласковые для ума и сердца произведения и создал бы.
Скажи, читатель, зачем же так много снимать, писать и ставить, если среди множества попыток лишь отдельные выражают твой талант, дар, труд? Кстати, труд вовсе не мешает лени. Он просто проявляет ее, как фотографический раствор пластинку. Осуществи на бумаге, холсте, экране, сцене те самые редкие в твоем творчестве шедевры, а остальное время ленись. Не заполняй всю жизнь работой. Освободись. У тебя нет миссии. Для миссии на всех хватит Одного.
Лентяй – почти всегда человек, пусть хоть умеренного, но приличия. Потому что творить гадость, плести интриги и тратить усилия на другие негодные вещи тоже лень. А видели вы хоть раз ленивого диктатора или крупного политического деятеля? Даже в Думе при необычайном количестве бездельников лентяев почти нет. (Слово «почти» я написал, чтобы не обидеть какую-то особь, скрывающую свои достоинства из скромности.) А ленивый злодей? Это персонаж из мультфильма.
Отар Иоселиани был обрадован поддержке как разумный человек, ставший на путь умаления усилий во имя свободной и спасительной мысли о не такой уж необходимости ежедневного труда. (Точнее, об умалении мысли про этот самый труд.)
Но на реального ленивца должен быть спрос. Потому что: не нужен – не значит свободен. Свободен тот, кто преодолевает покорность обществу как заинтересованному (а на самом деле совершенно безразличному и лживому) работодателю. Свободный – востребован. Да хоть самим собой.
Вольное время, часто образуемое ленью, и есть благоприятная среда, достигнутая здравствующим человеком во имя радости, фантазии и озарения открытий.
Время нездорового занято болезнью, ему некогда лениться. По этой же причине от постоянной заботы о продлении жизни наступает старость. От отсутствия лени человек ветшает. Лень надо беречь.