– На каком боку лежат шпроты в банке? – спросил Философ.
– В банке лучше хранить не шпроты, а деньги, – сострил Добытчик, и мы, признав эту шутку лучшей на фоне его остальных, погрузились в сон. В засыпающем сознании проплыла мысль о замечательных мастерах, столь ровно уложивших брусчатку на Кузнецком мосту. Вот где поспать бы.
Утром Философ надел поверх ватника черный клеенчатый плащ (надеюсь, вы не забыли про этот плащ) и тем дал понять, что антракт окончен. Оркестр никто не заказывал, поэтому в полной тишине мы начинаем:
Что там водяная пантомима «Махновщина» с ее миллионом литров воды в старом киевском цирке! Тут воды… Это снизу, сверху – небо, тоже без меры, сбоку – скалы и дальше – женственные горы, называемые сопками, поросшие таежным лесом, в котором просыпается жизнь: из земли лезут зеленые запятые, совершенно дикий чеснок пускает стрелы, и папоротник-орляк, чей переход через границу поощряется государством (как предмет экспорта и одновременно как замечательная закуска – не в том смысле!), пробивается сквозь таежную подстилку. Казалось бы, живи! Так нет… Нам хочется плыть к Тихому океану.
Плот, утром надутый так, что издавал при шлепке звук спелого арбуза, медленно увядал.
И тут на арену весь в черном под барабанную дробь выскочил «вдруг». Бывалый приметил его первым…
А вот скажи, читатель, не случалось ли тебе быть обманутым в цирке, когда с замиранием сердца ты следишь за работой воздушных гимнастов под куполом и думаешь: шут с ними, с рекордными трюками, только бы не оборвался никто, и в этот-то момент кто-то неловкий, промахнувшись мимо трапеции, летит вниз (а-ах!) и… повисает на лонже в комической, давно отрепетированной позе? И хотя все закончилось благополучно, как ты того и желал, чувство неудовлетворенности все же поселяется в твоей душе. Обман, кругом обман! Не так ли и мы вовлекли тебя в путешествие, наобещали страхов с три короба, а сами вышли сухими из воды, обмотанные лонжами?
Не так.
Спасительной пробковой «лонжей» в нашей экспедиции был обмотан лишь мой кофр с казенной фотоаппаратурой. Поскольку цена японских «Кэнонов» во много раз превышает сумму зарплат членов команды, за которых никто материальной ответственности не несет, то нетрудно догадаться, почему счастливый жребий пал на кофр.
Значит, без лонжи и без обмана.
Крик Бывалого заставил нас посмотреть вперед. Впереди река обрывалась и дальше текла уже много ниже уровня, по которому мы пока плыли. «Влево – в слив!» – были последние слова, услышанные автором до «вдруг».
Вдруг плот резко, почти вертикально наклонился вперед и словно с гигантской ступеньки упал на лежащий под водопадом камень. Упал, сложившись на манер захлопнувшегося портсигара. Мысли о судьбе прецизионной японской техники (надеюсь, этот подвиг будет оценен администрацией фирмы «Кэнон») заставили забыть о себе, нагнуться к кофру и тем сместить вниз свой центр тяжести. Удар о камень был сильным, вода хлынула через борта. Когда «портсигар», вновь раскрывшись, сполз с нижнего камня, Автор с удивлением обнаружил, что он единственный, кто не вылетел в ледяную воду.
Пусть желающие дадут свою трактовку этому удивительному факту, но Автор полагает, что лишь отсутствие ответственности за государственное имущество у его товарищей помешало им удержаться на плоту. (Допускаю, что подобное заявление не украшает Автора, но он идет на жертвы, отдавая дань цирковой и театральной традиции – закулисным интригам.)
Первым, кого увидел Автор с потерявшего управление плавсредства, был Добытчик. Он плавал в бурлящей воде и выразительно молчал… Надеясь, что холод и уплывающий мимо плот лишили его привычного остроумия навсегда, Автор протянул Добытчику руку помощи. Оказавшись вне опасности, друг крохалей, увы, обрел дар речи и закричал Бывалому, в шоке удаляющемуся к безнадежному берегу, чтобы тот не вздумал потерять удочки.
Срываясь с порога, вода закручивалась в глубоком омуте, ограниченном высокими и гладкими отвесными скалами, навевающими образ павильона для мотогонок по вертикальной стене. Бывалый понял, что на вертикальную стену без мотоцикла ему не забраться, и повернул к уплывающему от него плоту. Будучи уверенным, что Добытчик заодно со своими удочками обязательно спасет и Бывалого, Автор занялся отловом Философа.
Медики подтвердят, что в ледяной воде долго не проплаваешь, даже если на тебе резиновые сапоги и черный клеенчатый плащ поверх ватника. (Теперь вы понимаете, почему я напоминал про этот плащ?)
Философ вынырнул возле борта и посмотрел на наши лица. Видимо, выражение их чем-то не устраивало Философа, потому что он намерился нырнуть опять. Но тут Автор поймал Философа за плечо. В это время плот, набравший воды, а с ней и веса в добрую тонну, понесло на скалу. Не желая выполнять роль кранца между плотом и каменной стеной, Философ вывернулся и исчез. Он всегда искал глубину в различных явлениях и в тот день был как никогда близок к ее постижению. Однако товарищи, которые вечно отвлекают серьезных людей от серьезных дел, и тут не дали ему окончательно углубиться. Вскоре он уже сидел на плоту.
Я посмотрел на часы. Они были разбиты и остановились в 14:00 – самое время сворачивать дневное представление. Впрочем, у нас в программе остался под занавес лирический номер.
Как и должно быть в святочной истории, все закончилось благополучно – неуправляемый плот вынесло из омута на мелководье. Мы с Добытчиком выпрыгнули в воду и подтолкнули его к берегу. Все живы, а из потерь – весла и залитые водой редакционные аппараты.
…И вот лежу я у костра на камнях, в ста двадцати километрах от ближайшего жилья, смотрю в звездное небо и думаю (хотя в походе это было обязанностью Бывалого и Философа). Думаю о том, что никто в мире не знает, где мы теперь, и случись у нас не святочная история, а будничная, кто и когда узнал бы о ней? И кто бы пришел на помощь?
Разумеется, можно провести отпуск под защитой государства. Но и мы, туристы, высадившись на маленькой станции, не рвем связь с обществом, мы по-прежнему остаемся полноправными (а некоторые из нас и вполне достойными) его членами.
Знаете, сколько учтенных самодеятельных путепроходцев, взяв маршрутные листы, ежегодно ходят по стране? Двадцать три миллиона. Это без «диких», которых тоже немало. А теперь отгадайте, сколько профессиональных спасателей обеспечивают безопасность нашего отдыха? Ну?.. Смелее… Нет, не угадали. Ни одного!
Каждый год в горах, в лесах, на реках погибает около ста человек. Статистика сурова: сотню молодых, веселых, хороших людей, которые сегодня планируют свой отпуск провести в путешествии, ждет ежегодная «средняя цифра», продиктованная убогой системой спасательных работ.
Да, далеко увели меня мысли от этой майской ночи и от нашей команды «утопленников». Хотя почему – далеко? Случись несчастье, мы были бы рады оплатить расходы на спасение товарища. Но нам не надо, и поэтому…
(Любили в цирке подпустить эдак по-иностранному.) Утром,
выйдя из палатки умываться к реке, мы нашли три весла.
Четвертое сделали Философ с Бывалым. А в 14:00, через сутки
после крушения, мы уже плыли к Тихому океану, обсуждая
программу следующего циркового представления.
P. S. В цирковом представлении, кроме Автора,
роли исполняли: Добытчик – Андрей Иллеш
(по-моему, вполне цирковое звучание),
Бывалый – Владимир Сунгоркин (тоже неплохо),
Философ – Александр Теплюк. Все имена и фамилии
по известным причинам условны (так же, как условны
названия реки Кема и океана – Тихий), но они есть,
как есть и безусловное желание путешествовать
по своей земле и после этого жить.
Попытка смерти в «Метрополе»
– Вы когда-нибудь умирали, Собакин?
– Попытка была, хотя я не прикладывал усилий.
– И что видели?
– Каким я был в будущем. Никаких ответов не получил. Успел углядеть себя в восемнадцать – двадцать восемь. Мечтал, маялся, испытывал на себе счастье, часто жил, иногда пережидал жизнь. Расходовал ее легко.
Теперь я думаю, что время молодости, когда ты еще ничего не должен успеть, когда не видно края, – это и есть вечность нашей жизни, ограниченной рождением и смертью.
– Невозможно определить содержание состоявшегося, утратив дар намерений и желаний, – сказал воздухоплаватель Винсент Шеремет. – С чем сравнивать? Не потерянное не может быть найдено, а обретенное – дано, и поэтому оценить его мудрено. Зачем расходовать время на паузы расчислений? Разве ожидая продолжения жизни, не дай бог, бесконечного?
Человек всегда надеется, хотя знает, что альтернативы нет. Когда-то я постоянно носил за спиной парашют, на случай, если придется спрыгнуть с этой земли. Теперь я понимаю, что она прилипнет к моим подошвам.
– Выбор отсутствует, уважаемый Винсент, но какая энергия расходуется на бессмысленное ожидание его. Человек чаще считает выгоды, которые может обрести от этого выбора, поскольку потери – непривлекательны, и ожидание их добавляет уродливости в сознание.
– Сама смерть тоже не достигает цели вечного страха, потому что она лишает человека главного инструмента управления собой – ожидания смерти.
– Ожидание смерти – наказание живущему. А смерть – испытание для оставшихся жить близких.
Они налили по третьей или седьмой стопке настойки на белых сухих грибах. И выпили.
– С ней надо быть осторожным. Вот Аркадий Б., – сказал Собакин, – израсходовал свое право на смерть. Он провалил попытку. С ним уже расстались его друзья, коллеги, близкие, жена. Он разочаровал. Я с симпатией относился к живому Аркадию Б., мертвым я его забуду, как забыл людей, более дорогих моему сердцу.
– Бог даровал забвение, чтоб не делать жизнь продолжающих процесс совершенно невыносимой. Но он не отобрал воспоминания. И поэтому настоящая жизнь наполняется время от времени бывшими, которые тебе нужны, как часть твоей судьбы. Но им ты не нужен. Потому что им не нужен никто.