Как меня опровергнуть и улучшить, если я вежливо упрям, слушаю многих, слышу некоторых, полезные советы хотя и принимаю (часто, чтоб не спорить бессмысленно и не портить отношения своими устными словами), не оспариваю очевидные для меня чужие заблуждения – своих хватает – и оставляю дверь открытой, как в «Пер Гюнте». А в ночной (равно как и в дневной) бессоннице опровергаю бесконечными повторами свою толерантность, чтобы принять при пробуждении решение, которое выглядит как осуществление предложенного мне, однако на самом деле является результатом, спровоцированным мной самим.
Понятно? Ну, в общем, накануне Олимпийских игр в Мюнхене я ушел из дома, и довольно долго потом тынялся по чужим квартирам и случайным ночлегам в разных местах. Эта одиссея, обогатившая жизнь близким общением с моими замечательными друзьями, заслуживает отдельного текста. Не сейчас.
Мне рассказывали, как очень известный музыкант и учитель музыкантов, красивый мужчина (никаких аналогий), вел класс в консерватории, окруженный поклоняющимися ему учениками, как вдруг без стука распахнулась дверь, и в нее буквально влетела эффектная кавказская женщина. Она рванулась к маэстро и, молча влепив ему пощечину, покинула комнату.
Ученики замерли от ужаса.
Профессор крутнулся на стуле от инструмента и, вскинув руки, торжествующе воскликнул: «Свободен!»
Пересев в Бресте из автобусов в поезд, мы прибыли на Белорусский вокзал, где на перроне среди встречающих я увидел с цветами жизнерадостную жену, которая сказала, что по поводу возвращения позвала на вечер друзей. «Выстрелов в Сараеве не было, Первая мировая война – ошибка!» Но я-то точно знал, что Гаврила Принцип стрелял в эрцгерцога Фердинанда. Тем не менее друзья званы (к тому же и сапоги на платформе в подарок все еще жене куплены) – зачем портить праздник демонстрацией принятого (зафиксированного, но не проявленного пока) решения. Я пригласил на вечер Гоги, где в шутку, от зажима, представил его моим, и будущим его, как окажется, близким друзьям олимпийским чемпионом по баскетболу Зурабом Саканделидзе. Он подыграл мне, но, почувствовав стратегическую ложность ситуации, скоро и тихо ушел, без обиды, как я надеялся целых два года, что мы не виделись, ни адреса, ни телефона второпях не оставив. А я остался корить себя за неточность поведения.
Неудачное совпадение человек называет роком, даже эпитет придумав ему постоянный – «злой рок». А как назвать счастливое совпадение, когда внезапно, непридуманно, нежданно – и на долгие лета, и вокруг песни, грузинские (!) песни, встречи, голова в грудь, слияния твоих и моих друзей в общих, и заботы о них и их о тебе, и общее горе потерь, и застолья, и жизнь без укоров, без упреков (их заменяет юмор), и только порой боль, а потом ясный свет, и принятие с благодарностью всего, что с нами может произойти, и даже обиды, возникающие порой, чтобы о них никогда не вспоминать?..
Называйте как хотите.
И вот обещание этого всего (и это не всё!), приготовленное не тобой, оказывается сведенным в одно время – августовский вечер 1974 года, в одно место – ресторан старого Дома актера на углу Пушкинской площади, куда я до этого никогда не ходил, а тут зашел, и он, приехав в Москву по театральным делам, оказался там с другом – чудесным актером Бадри Кобахидзе. И, увидев друг друга, раскрыли объятия: «Георгий!», чтобы не размыкать рук уже никогда.
Тогда он в последний раз в Москве жил не у меня, а в гостинице «Варшава», где подарил часы Второго часового завода. Эти часы я носил долго, пока, стоя на руле парусной шхуны Te Vega во время шторма севернее Шетландских островов, не рухнул от удара волны на аккумуляторный ящик, и они, разбившись, спасли мне… Ну, что могли спасти карманные часы? Не время же.
Объяснение с читателем
Этот текст о нашей прекрасной жизни, о нашей любви
мог быть много больше, но он не уместится в эту и без того
толстую книгу. Почти полвека толстую. Сорок пять лет дружбы
на бумаге – это не рассказ, это «роман-эпизод» о нашей
и вашей жизни. Он продолжается и будет продолжаться.
«Ме да Гоги» – это русская транскрипция
грузинского выражения «Я и Гоги». Так говорят в Грузии.
И означает это «МЫ».
Вы прочли несколько эпизодов и самое начало.
Наши приключения стоят вашего внимания,
потому что они пример того, как можно жить рядом,
не учитывая расстояний.
Леди Филлимор в окрестностях Кембриджа
Если писать честно, то ничего писать не надо. Кого-нибудь да обидишь, либо о себе от себя же такое узнаешь, что неловко будет смотреть в зеркало заднего вида, чего там числится из достижений по части неточного поведения. А тянет оглянуться, чтобы понять, чужие ли там жизни на фоне твоей или твоя на их фоне.
Когда как…
Невмешательство и участие сочетаются в отношениях с любимыми друзьями (хотите, можете поставить запятую между этими словами) чрезвычайно тонко. Иной раз и границы не заметишь, глядишь, ан уже и вторгся. А в другой раз ждали от тебя действия, а ты был любезен до чрезвычайности, да и всё.
Теперь она опять в Англии. Живет в маленьком доме среди зеленых холмов и лесов. Со своими, подобранными еще в России собаками, которые гоняют овец и создают трудности общения с соседями, для чьих собак овцы не дичь. Воспитание… Общается с миром при помощи компьютера и любима своими читателями, поскольку умна, талантлива и пишет прекрасно. И всегда писала и говорила (когда работала на BBC в Лондоне и в Москве).
За годы нашей дружбы она прошла по не замкнутой, к счастью, дуге, одарив общением и товарищами, хотя они не все стали близкими.
Лет чуть не тридцать назад леди Филлимор посадила меня в машину, и вместе с собаками, к которым она привязана всю жизнь, мы отправились за город в благоустроенный английский сарай, уютный, несмотря на свои значительные размеры. Это было деревенское имение, где они какое-то время жили с мужем – лордом Филлимором.
Ощущение, что все происходит не со мной, сопровождало с первых минут пребывания в Англии. Даже пораньше – в Москве. Джон Робертс – друг знаменитого писателя, и разведчика Джона Ле Карре, – любивший Россию не только профессионально, спросил своего русского приятеля, известного писателя, журналиста и юриста Аркадия Ваксберга, с которым мы работали в старой «Литературной газете», не знает ли он, кто может написать про армянское землетрясение с переходом на историю комитета «Карабах» и последующие революционные события в республике?
Ваксберг порекомендовал меня, и скоро я подписал договор с крупным издательством Weidenfeld & Nicolson на написание книги «Армянская трагедия» с огромным количеством драматических фотографий. Тираж они заложили изрядный, полагая, что диаспора, особенно в Америке, захочет купить книгу о драматических событиях на исторической родине. Я предупреждал, что эта книга получится печальной. Прочитавшему ее богатому американцу с армянскими корнями после ознакомления с ней логично будет подумать о том, чем помочь республике деньгами. Это раздражает, потому что обязывает. А если не читать книжку и не знать о бедственном положении Армении: отсутствии продуктов, электричества, тепла, горючего, – то совесть можно сохранить и без затрат.
Самым ценным в этой книге было предисловие Андрея Дмитриевича Сахарова. После нашего совместного путешествия в разрушенные землетрясением Спитак и Ленинакан и пребывания в Карабахе он написал без нажима две страницы кривоватым почерком и поставил в разных местах свои подписи с ученическим «А» перед фамилией, необходимые для факсимильного воспроизведения.
Презентация проходила в доме владельца издательства лорда Вайденфелда. За круглым столом в домашней картинной галерее, размером и достоинством не уступающей хорошему европейскому музею, собрались достойные джентльмены, очень прилично одетые и причесанные. Я в своих чешских, слегка побитых жизнью и даже залатанных в районе приводящей группы мышц бедра, но глаженых штанах и взятом напрокат у моего куратора Джона Робертса (спасительно находившегося рядом) пиджаке, совершенно не понимая, что происходит, ощущал острую необходимость немедленно сбежать в свой мир приемлемой простоты отношений и декораций. Однако сидел за изысканно сервированным столом, слушал, не разбирая, что они говорят о книге, которую не читали, и думал, что эта обстановка для этих людей, видимо, и есть мир приемлемой простоты. Просто миры разные.
Презентация книги в известном издательстве прошла безукоризненно. Единственной лишней деталью в ней был я.
Лорд Вайденфелд своих дорогих авторов, среди которых знакомыми были Андрей Вознесенский и Аркадий Ваксберг, размещал этажом выше в пустующей большей частью квартире невестки миллиардера Пола Гетти. В редкие наезды в Лондон она размещалась в своих двухкомнатных апартаментах в Челси, с наборным полом из ценных пород дерева, кроватью под балдахином, напротив камина, который теперь запрещено топить, с бесконечным количеством африканских и восточных артефактов, с подлинниками Гейнсборо, Тернера и еще бог знает кем на стенах, с набитым продуктами холодильником и стеклянным столом на мягком пуфе, уставленном ну буквально всеми напитками, из которых известна мне была максимум четверть. Три четверти нуждались в скорейшей идентификации, и одному с этой задачей было не справиться.
Обычно приезжающий за границу норовит сам попасть в гости, чтобы «посмотреть жизнь изнутри», заодно выпить и закусить. Здесь была счастливая возможность позвать к себе, то есть к невестке Пола Гетти. Пришел мой московский товарищ, архитектор Саша Великанов, оказавшийся в Лондоне ненадолго, и слабо тогда знакомая, скорее по слухам и общим друзьям, леди Филлимор, проживавшая в Англии постоянно. Как мы ни старались, нанести ощутимого урона запасам хозяйки квартиры не удалось. Утром пришла служанка Мэгги и восстановила запасы, которые окажутся невостребованными, поскольку баронесса пригласила меня во владения Филлиморов в окрестности Кембриджа.