На Рижском взморье гладь, затишье,
Песок скрипит и белка скачет.
Что это значит?.. Это значит,
Что я приехал к другу Мише.
Скрипач звучал печально, больно,
Грузинка на холсте грустила,
И ветром крыши уносило
На холмы Грузии привольной.
А он играл все тише, тише,
Без слушателей на балконе,
И Гоги на тряпичном троне
Его, не слушая, услышал.
Он встал с холста и откупорил
Нетленное «Манави мцване»,
И, сидя с нами на диване,
Запел, а Миша тихо вторил.
В окне горели сосны-свечи,
И ветер спину тер о камень.
Коль Бог зачем-то создал память,
Пусть не забудет этот вечер.
На Рижском взморье ширь прилива,
И ель слезой янтарной плачет.
Что это значит?.. Это значит:
Жизнь без друзей – несправедлива.
Рыба лещ как символ любви и свободы от мора
Теперь ждем.
Кто подозревал, что естественный ход жизни нарушен, тот всегда ждал. Устройство организма, исповедующего насилие и при этом неизменно обещающего всем общее светлое будущее, не может быть натуральным, потому что не привержено циклу, как все живое. Да, что-то лязгает, чавкает, крутится, выполняет повестку, но на осциллографе то прямая линия.
Рабочие работают, служащие служат, трудящиеся трудятся, парады идут, дети как бы учатся, врачи до какой-то степени врачуют… Почему прямая? Почему не синусоида?
«А потому, – учит Собакин, – что хоть вода из крана течет, а цикла нет. Процесс идет стоя».
При этом внутри его жизнь как радовала человека, так и радует, ну и печалит порой: любовь, разочарование, разлука, обновление интерьера, расширение какого уж есть кругозора, взаимные упреки и нежности, надежды, предательства, разочарования, открытия, рывки и побеги к лучшему, к одинаковому, к романтическому прошлому и к новому – все есть. В теле и духе одного персонажа есть, а внутри организма страны – бутафория чувств и отношений.
Что мы имеем?
Географические просторы пустоты и одновременно скученность в умах и самоощущениях людей. Огромной плотности толпа народов и лиц. И в этой разномастности все и каждый опасаются разного: кто-то – потерять деньги большие, кто-то – маленькие, кто-то – расположение верховной власти, другой, наоборот, как бы его не уличили в связи с ней, кто-то боится утратить саму власть, кто девушку или юношу, кто свободу, кто несвободу, кто право слова, веры, пола, вкуса, пристрастий, кто-то жилья, кто-то чести и совести, а кто-то всего…
Разные страхи порождают разные мысли, а разные мысли порождают разных людей. А в Замысле-то должен бы быть по образу и, главное, подобию. Это и обществу хорошо. Введение единомыслия в России – традиционная затея всех укладов. Подобными легче управлять, даже если они не все в униформе.
У нас же получается, что человек местами бесподобен. Другими словами, имеет намерение жить не как все. Хорошо, может быть. Желательно, как сам выбрал. А его, похоже, приводят к подобию. Ко всеобщей любви. Но за 2020 лет не очень-то получилось. А к общему страху – пожалуй.
Конфликты – локальны, голод – локален, ксенофобия – локальна, несменяемость власти – локальна, харассмент – вообще херня. Все эти местные страхи разобщают, но не освобождают – у каждого персональный: не приставай ко мне со своим. А страх, по-видимому, как по Замыслу любовь, должен быть общим – объединительным. (И тут перспектив больше, потому как в страхе за жизнь, за свою и за ту общую, в рамках которой существуем, – все равны: и генералы, и рядовые, и короли, и наквашенная в городах и весях людская капуста. И общий страх этот – не ракеты, не подлодки, не ядерные бомбы, не война, потому что война кем-то устраивается и эти кто-то, видимо, страха к ней не имеют. Страх – это опасность мора, когда мы все превращаемся во всемирную тварь дрожащую – однородную массу, жизнь которой на осциллографе даст идеальную прямую линию.)
Созданные отдельными людьми ужасы лишь делят нас. Но и мысль, что, мол, есть надежда, будто общая для всех беда окажется идеей единения, столь же продуктивна, сколь и теория швейковского ефрейтора, считавшего, что война – благо для человечества, потому что заодно с порядочными людьми на ней перестреляют много негодяев и мошенников.
Мы очень сгрудились, скучились, слиплись. Повторяем движение ошибок друг друга, потому что не взяли в пользу пространство для вольных самостоятельных движений, а значит, не можем разметаться во сне (будто бы свободном от принудительных мыслей), потому что плотно лежим, притиснутые друг к другу, и повернуться с бока на бок можно только вместе по общей команде.
Необходим просвет между людьми. Будьте сами! (Это тост.) Сохраняйте свое (это существительное) от общих страхов и установок.
Мы прижимаемся от дискомфорта жизни, опасения бескормицы, от боязни отдельности (опасной для структурированной системы) и передаем в тесноте свои первоначальные грехи и обретенные физические заразы товарищам, лежащим рядом на одном боку, и обществу лежащих на другом. Надо выйти вон из строя наружу (где бы ты ни был внутри) и вдохнуть свой воздух.
…Мой друг художник Борис Жутовский в молодости ходил в походы, и однажды в Сибири туристы организованно строем подошли к озеру, где в одиночестве стоял цех-изба по обработке рыбы. Ловцы вываливали на берег улов и тут же уходили на промысел, а несколько молодых женщин все лето без мужиков шкерили рыбу.
Туристы поставили палатки, развели костер и спирт, достали гитары и, пригласив девушек, стали им петь. Потом девушки пригласили туристов и стали радоваться счастливому случаю. Думая, что пусть не навсегда, но на время уж точно. Утром руководитель строгим голосом построил туристов бок о бок и велел им (как провинившимся) немедленно (во имя нравственности) уходить из лагеря.
И тут к нему подошла милая пейзанка с рыбой лещом на два килограмма.
Руководитель протянул руки для принятия подарка. Девушка, однако, этот жест проигнорировала, а размахнулась и дала руководителю лещом по морде, свободно изъявив свои чувства.
Потом она повернулась и пошла шкерить рыбу.
А туристы тоже повернулись одновременно на правый
(или на левый?) бок и пошли заведенным не ими порядком
восвояси всю жизнь вспоминать свободную девушку
на фоне их подчиненного строя.
Тут Собакин, который слушал рассказ Жутовского, сказал:
«Распределитесь по своим телам, мыслям и живите
ласково. А объединяйтесь для ловли рыбы,
дружеских костров и песен.
И позвольте рыбáчкам выдергивать
вас из строя, даже если его
построил мор».
4. Академия дураков
ПНБ(д) – Партия наивных беспартийных (дураков)
В конце 2013 года в Петербурге состоялось собрание Академии дураков, единственной академии страны, не испытывающей давления деловых и политических кругов, на продвижение своих соискателей на высокое звание «Полного дурака». Возглавляет Академию основатель и бессменный Президент (у нас так!), неподражаемый (хотя подражают ему многие) Вячеслав Полунин. Президиум Академии дураков торжественно и без скандала принял меня в свои ряды, где уже околачивались и околачиваются мои товарищи (в хорошем смысле слова) Данелия, Алиса Фрейндлих, Жванецкий, Гафт, Гребенщиков, Норштейн, Инна Чурикова, Макаревич, Ольга Волкова, Канчели, Ширвиндт… (По алфавиту.)
Слава Полунин (Асисяй) в торжественной обстановке вручил мне ненормально большой диплом с печатью, подтверждающий звание академика в ранге «Полный дурак» и с постулатами: «Дурак должен быть!», «Дурак должен быть должен!»…
В ответной речи я предложил рассмотреть вопрос об образовании профессиональной партии, зачитав предлагаемый Академии, всем действительным членам и тьме соискателей Устав и Программу, придуманные для тех, кто продолжает жить.
Краткий курс ПНБ(д) – Партии наивных беспартийных (дураков) – мы в этой партийной брошюре предлагаем вашему вниманию.
Встанешь утром, посмотришь по сторонам, телевизор послушаешь, газеты кое-какие перелистаешь – и понимаешь: опять они нас обдуривают.
Сбиваются без нас в компании, группы, движения, партии и за наш счет жируют.
Приходят друг к другу сытые, хорошо одетые и говорят:
– Здравствуй, товарищ, я по поручению народа. Он тебе не звонил?
– Ну как же… Вот тебе право на владение им.
Любим мы быть крепостными, дворней, целым, которым владеет часть… Ропщем себе по углам и всерьез думаем: так всегда быть не может. Должны же прийти умные, порядочные… Должны. Но, видимо, издалека идут и медленно. И протекает жизнь без пользы для следующих поколений и удовольствия для нынешних, пока партия власти решает, что нам смотреть, читать, с кем дружить и как думать. Почему мы такие необучаемые, почему так не любим Родину, то есть себя? Это не вопрос, это то самое стенание в углу.
Только что, кажется, освободились от вселенской слежки, от страха за высказанное мнение, от зависимости перед группкой злых, жадных. И обратно в ярмо. Без радости, конечно, но с готовностью. Орднунга хотим (порядка, по-нашему). Сколько людей, прожив дюжину свободных лет, бросились в триединую партию? Порядком. Без партии – ну никак.
Нас, однако, не влившихся в ряды, много больше. Следовательно, и торжество одних, и уныние других оснований имеют немного.
Население опыта достойной жизни не имеет. Своего участия в собственной жизни не признает и из всех чувств, всплывающих в сумеречном сознании, культивирует два второстепенных, но непреодолимых: чувство фантомной потери того, чего не было, и реалистической зависти к тому, что есть у кого-то.
Многие из постояльцев страны не ощущают себя ни хозяевами, ни гостями нашей многонациональной гостиницы. Так, обслуживающий персонал. Горничные, повара, истопники, охранники, музыканты – все служат высшему долгу: чтобы ими руководили и помыкали справ