Словом, те немногие любимые читатели, что помнят меня: прощайте, наверное, поскольку и я хочу встрять и поведать о том, чему и сам был бы до крайности удивлен, прочтя подобное в пристойном издании. Я хочу доказать вам, что социалистический выбор в том виде, в котором он водился в нашем государстве семь десятилетий, и нынешнее опровержение (или продолжение его?) – действительно реальный шаг к будущему прекрасному обществу. И еще: за всю историю цивилизации не было, пожалуй, людей, которые так продвинули бы не только себя (как часть), но и самое – ЧЕЛОВЕКА – к новой ступени совершенства, как это сделали и всё еще продолжают делать идеологи и практики коммунизма, равно как и состязатели его, вскормленные им и выросшие на нем, а теперь, поди, прозревшие.
Сказал и переведу дух. А ведь не иронизирую. Я действительно так думаю, и извинительный тон первых строк – от некоторой неловкости положения. Не будучи никогда членом КПСС и избавленный потому от необходимости объяснять успешные результаты осуществления социал-демократических и коммунистических идей в отечестве личными особенностями руководителей партии (тогда) и государства (теперь), я попытался свободно и, разумеется, научно определить влияние режима, который еще долго (увы!) будет нас дожевывать, на процессы изменения человека к лучшему в этом ученом, как я полагаю, труде.
«Ни больше ни меньше», – заметят наиболее терпимые из независимых критиков.
Точно так! Извините.
А теперь вы можете отложить сей труд и далее не читать: время у нас не деньги – оно действительно что-то стоит, но если вам любопытны мои доказательства – извольте.
«Нет ничего совершеннее человеческого организма. Прекрасны скелет, мышцы, нервная и кровеносная системы; железы внутренней секреции продуктивны, а органы чувств несут достаточно информации, чтобы головной мозг мог хоть иногда принять решение, способное сохранить уникальную биологическую конструкцию. Хвала и вложенному в нас разуму! Как хорошо, однако, что он сам не принимает участия в своем создании. Природа, на счастье, слишком мудра, чтобы полностью довериться тому, что она сотворила. Это оставляет надежду».
Слова известного философа, поэта и воздухоплавателя Винсента Шеремета я мог бы поставить к этой научной работе эпиграфом, если бы его уже не было.
Итак, нет ничего разумнее человеческого организма. В нем масса загадочных для их обладателя частей и механизмов. Человек будет познан последним во вселенной, то есть не познан никогда. Однако кое-что ему о себе известно. Например, для того, чтобы организм существовал, информация от одних его органов к другим должна доходить в неискаженном виде. Хоть бы она была и неприятная. То, что мы по темноте своей полагаем неудобством, на самом деле есть благо. Боль, жажда, голод – это всего лишь знаки нашего тела нашему же мозгу. Дружочек! Ну предприми ты чего-нибудь: перевяжи рану, попей воды или погрызи сухарик от прошлогоднего клича. Организм отзовется и, сам сигналя своим частям, снабдит их секретом из желез, займется перистальтикой и всем остальным.
Обслуживает нашу жизнь вегетативная нервная система, без участия нашего необязательного сознания. Обзовем ее первой сигнальной системой и сохраним ее образ и номер в своей памяти, а сами отдохнем от науки, ненадолго предоставив место отступлению, до некоторой степени лирическому.
Прошу простить: только было мы настроились поразмышлять о высоком, как бац! Перестраивайся на новый лад. Что ж тут поделаешь, если память человека «не струганное бревно, но дерево, пусть и поваленное, но не лишенное ни сучьев, ни ветвей», как говаривал большой любитель русской жизни В. Т. Цыганков (к. п. 19.17). Так вот, ведя условною рукою по условному же стволу древа моей жизни (которую автор никогда не оделял от научных изысканий), вдруг нащупываю я ветку, на которой, словно на картинке дарвиниста, сидит лично Талалаев Александр Гаврилович и ухмыляясь говорит: «Эфемерность ваших предсказаний будущего здоровья (или хворей) особи и общества для меня очевидна. Эти предсказания – ничто в сравнении с точностью моих постлетальных диагнозов».
Могу ли я оторвать руку от сей ветви, чтобы без сожаления продолжить свои ученые изыскания? Нет, не могу! Жаль терять компанию, да и вы не будете в прогаре от знакомства с человеком, чье имя, хотя бы и хорошо знакомое специалистам, до поры не известно широким слоям читающей публики. А ведь сей ученый гражданин, пусть ненадолго, но встал (фигурально говоря, а по существу лег) на один уровень с величайшими людьми нашей истории. И будь порасторопней творцы социальной мифологии, не надо было бы выносить тела отработавших свое материалистических (в соответствии с их уже учением) призраков, а достало бы позвать гранитчика и сделать на Мавзолее новую наколку: «Ленин – Сталин – Талалаев».
Итак, организм действует исключительно благодаря реальной информации, которой обмениваются его составляющие. Они объединены формой, которую мы воспринимаем законченным целым. Это целое – человек, венец, как мы самонадеянно полагаем, творения. Физическая граница – кожа. Она охраняет суверенитет особи в природе. Однако сама особь состоит – из многого количества органов, имеющих свои границы, а органы из неисчислимых суверенных клеток со своими границами – оболочками. И те из чего-то состоят!
В природе ничего не бывает просто так. Всё имеет закономерность и цикличность. Эволюция (пусть простят меня нондарвинисты и большевики) – единственная приемлемая для нас форма перехода из одного состояния в другое. Две великих революции в природе ничего хорошего не принесли. Ледниковый период и всемирный потоп похоронили массу видов и изменили природу к худшему. Счастье, что они захватили лишь часть мира. То же самое можно сказать и о Великой Октябрьской революции. Замечу à propos, что все эти катастрофы имели место на территории бывшего СССР и прилегающих районов. Ничего себе ареал у нашего обитания!
Однако мы отвлеклись: значит, в природе все имеет закономерность. И если наш организм состоит из различных частей, то можно предположить, что и мы – часть какого-то организма. Суверенная, разумеется, часть.
«А! – закричали оппоненты. – Но мы законченный вид. Печень, к примеру, не может существовать отдельно…»
Минуточку! Во-первых, я бы не спешил ставить на нас крест. Не такие уж мы законченные. А во‐вторых, не надо лишнего самомнения. Муравей тоже сам по себе, но он часть единого организма-муравейника, пчела – часть роя, лев (царь зверей) – часть прайда, обезьяна – наша родственница – часть колонии… И человек, с небольшим допуском, если вы так хотите, – часть клана, племени, общества. Эти объединения и есть организмы (часть еще более крупных), и их жизнеспособность зависит от реальной информации, которой обмениваются его члены. От некой общей сигнальной системы…
Отец Александра Гавриловича, Гаврила Калистратович, после рождения сына и победы над Германией, в сером габардиновом плаще, серой же шляпе и скороходовских ботинках, отправился в Америку постигать тонкость процесса коксования. Пока другие командированные металлурги ждали теплохода с комфортабельными каютами, он сел в порту Констанца на румынский рудовоз и, не снимая плаща и шляпы, доплыл до Нью-Йорка. «Красный инженер отправляется в Питсбург», – писали газеты. В Питсбурге он почистил шляпу, плащ и скороходовские ботинки от красной рудной пыли и стал белым, как все, только без знания языка. Поудивляв американцев восприимчивостью к наукам, неизвестными им по словарям однокоренными словами и способностью наутро выглядеть много лучше хозяев, он вернулся в Макеевку, привезя в качестве подарков детям часы, а жене горжетку. Знания он применил так, что с хорошим коксом проблемы у нас больше не было.
– Как там американцы? – спрашивали в семье.
– Не время. Санька вырастет – расскажу, – отвечал Гаврила туманно.
Вторую сигнальную систему открыл не я. (Чужой славы не надо.) Порядковый номер ей присвоил великий русский физиолог Иван Петрович Павлов.
Бог наделил почти всех животных способностью издавать звуки, большинство из них обладает голосом, многие – языком (с некоторыми погрешностями к нему можно отнести систему звуков, означающих опасность, призыв к помощи, брачные намерения и так далее), и только человек – речью. Точнее, возможностью объясняться словами, которую он в себе отыскал в глубокой древности и развил.
Можно спорить о значении слова в становлении человека как вида и о его роли в превращении высокоразвитых животных в людей иной раз с достаточно высоким интеллектом, но нас интересует не это. Слово – жест в темноте, – обладая высокой информативностью задолго до рождения цивилизаций, выполняло функцию сигнала. Это, насколько мне не изменяет память, была та самая сигнальная система (вторая), которая помогала выжить организму – роду в тяжелых дореволюционных (доледниковых) ситуациях.
– Мамонт! – кричал первобытный человек, вернувшись из разведки ночью.
– Где? – спрашивал его иерарх.
– Там! – махал рукой разведчик.
– Где там? Ни хрена не видно. Ночь на дворе.
– Ну, это, так сказать, как его, как говорится, едренть туды его в болото.
– Все на болото!
И голодное племя, поев мамонта, выживало ненадолго. А в другой раз кто-нибудь более развитый орал с дерева:
– Наблюдаю лесной пожар. К юго-юго-западу. Скорость ветра три длины динозавра в секунду. Курс сто восемьдесят градусов.
– Экая неприятность. Надо сматываться на северо-восток.
Иерарх не обманывал народ не только потому, что был частью его. Но и потому, что в те времена еще не вполне владел языком. Это было время, когда не человек управлял словом, а слово человеком, и оно было природным, искренним и честным…