Прижимаю ее неосознанно еще ближе. Член требует свободы и полного покорения, и мне таких трудов стоит сдержаться, кто бы знал!
Спокойно, приятель! Рано! Спугнешь.
- Миша, так нельзя… - что и требовалось доказать.
Ника отрицает, при этом не пытается от меня отстраниться. Ха! Ну хорошо…
- Мы пьяные, - глухо шепчу, оставляя поцелуй за ушком, - И завтра сделаем вид, что ничего не было. Я не против.
- Я не…не знаю, я…
- Я знаю. Мы никогда не будем об этом говорить, обещаю. Просто расслабься и ни о чем не думай…
Давай же, Ника. Ну…не отказывайся. Прошу…я с ума сойду…
И она не дает мне этого сделать. Слегка кивает, я улыбаюсь, а потом прижимаю ее еще сильнее, впиваюсь в шею, покрывая кожу поцелуями, вдыхаю запах.
Дурею.
Меня натурально кроет, так что сам не замечаю, как подбираюсь к резинке ее пижамных штанишек.
Провожу по ним еле-еле.
Отторжения не происходит.
Аккуратно подсовываю подушечки пальцев — Ника тихо стонет. Отлично. Вторая рука забирается в ворот футболочки.
И меня простреливает!
Острые горошинки сосков так и ждут своей порции внимания, а когда я их касаюсь, Ника выгибается в спине и громко стонет.
Черт! Да когда у тебя в последний раз было?! Или ты всегда такая чувствительная?! Ма-а-аленькая…я безумно хочу попробовать тебя, но рано. По крайней мере, полностью.
Нарушаю еще одну грань, забираясь пальцами дальше. Веду по кряжевому белью и почему-то представляю белые трусики.
В член бьет наковальней.
Нет, я абсолютный мазохист. Хуже не придумаешь просто! Быть так близко к женщине своей мечты, но держаться за пределами границы, которую сам себе и определил.
Никакого секса.
Слишком рано.
Но я знаю только единственный способ заставить ее перестать думать о Хрусталеве.
Она ведь думает.
Маленькая бросила пару шуток с каким-то гнилым подсмыслом: мол, недостаточно хороша для…
Дура ты, Ника, дура! Это не ты «недостаточно хороша», а он! Ну ничего…самооценку мы тебе тоже наладим. Я для тебя все сделаю, клянусь, а пока только малое…
Стискиваю зубы, прикрываю глаза и плавно отгибаю трусики в сторону. Ника напрягается.
Чш-ш-ш…не бойся.
Рву этот страх в клочья, уверенно касаясь ее плоти. И она сразу стонет!
Улыбаюсь. Не знаю, ты настолько отзывчивая? Я так хорош? Или Хрусталев полный ноль в горизонтальном виде спорта? Да и плевать. Я просто хочу, чтобы тебе было хорошо.
Начинаю кружить медленно. Меня рвет. Ника часто дышит, льнет всем телом, выгибает спинку.
Главное — не опозорься — главное — не опозорься — главное — не опозорься!
Потому что яйца у меня гудят, как улей, который разворошили и потревожили.
Не облажайся! Не подведи меня!
Я ведь по тонкой грани иду. Она такая влажная, податливая, ласковая, как кошечка. Не поворочается, но трется…Черт! Ника! Прекрати!
А только хуже становится.
Я чувствую, как маленькие пальчики ведут по моему бедру, а потом ловко юркают под резинку штанов и с ходу сильно обхватывают ствол.
П*здец.
Не хотел, помнится, школьником снова быть?! А по итогу дрочим друг другу под какое-то тупое мыло, чтобы родители в соседней комнате не застукали.
Потрясающе.
Докатился.
Глухо усмехаюсь ей в волосы, толкаюсь бедрами в ладошку, она сбито шепчет.
- Тебе нравится?
Ох-ре-неть. Не помню, когда в последний раз меня об этом спрашивали. И звучит так…знаете? Как будто с девственницей, как будто реально в первый раз.
Уносит меня моментально.
Я поворачиваю ее на спину и раньше, чем она скажет что-то еще, целую страстно, ускоряя темп пальцев и языка. Она подмахивает мне бедрами, и сама ускоряется — следует за мной. Понимает.
Это так странно — ей не надо ничего говорить и никак наставлять. Ника за мной следует, читает знаки, язык тела, и просто делает…
Будто мы созданы друг для друга…
Глава 10. Я этого очень хочу
Ника
Я уже забыла каково это — просыпаться «вот так». Пусть на тесном для двоих диване, где неудобство окупается сполна: мы обнимаемся, как школьники, а мирное дыхание Миши жарит в макушку.
Улыбаюсь.
Неожиданно это очень нежно и ласково как-то. Он крепко обнимает меня, ногу еще закинул сверху, будто подобрал под себя, подмял и…пометил.
Мамочки.
Вспоминаю, что вчера мы вытворяли, и мурашки по коже живо пускаются в пляс, а румянец на щеках заставляет задыхаться.
Господи…
Обреченно вздыхаю, прикрываю глаза и хмурюсь. Он сказал, что мы пьяные, но правда в том, что пьяными мы были лишь слегка. В смысле, конечно, нет, но это не тот уровень промилле, при котором ты себя не контролируешь.
Я этого хотела.
Впервые за долгое-долгое время я действительно делала то, что хотела. И когда позволила ему большее, и когда сама на это большее решилась спонтанно.
Кош-мар.
Как же я теперь в глаза ему буду смотреть? А Яну? А себе?! Надо с этим завязывать, а то недолго буду бегать с чистой совестью. Ну…почти с чистой совестью.
Однако выбираться из его объятий оказалось на редкость сложно. Во-первых, он как медведь, вцепился в меня точно я его бочонок с медом! Во-вторых, мне и самой не хотелось покидать этот уютный капкан.
Слишком тепло, хорошо, спокойно. Дыхание его ласковое щекочет кожу, тепло тела греет. Мне впервые за достаточно большое количество даже не дней, а лет, целостно внутри. Не одиноко. И остаться бы так навсегда…только вот одно очень твердое «но» подстегивает мою совесть: его член упирается мне в поясницу, и он уж точно тут не собирается размениваться на всякие там милости.
Он хочет пойти дальше. Глубже.
Мое тело тоже.
Но голова — нет. Она понимает все риски, всю неправильность, непорядочность ситуации. Она мыслит здраво. Рассудок — это вообще вещь такая: никаких эмоций и внезапных порывов, только один сплошной холод и рациональность.
Сахаров — лучший друг твоего мужа, нахалка! Это худшее клише из всех возможных!
Правда. Хотя нет, наполовину, если только. Есть же еще братья, отцы, деловые конкуренты? Первых у Яна, конечно, нет, отец его никогда не вызывал во мне никаких откликов, слава богу, слишком уж он чопорный и важный, а деловые конкуренты? Что ж. В то время, когда Ян еще возил меня на встречи, я его любила, раз никого вокруг не видела.
Хотя Сахарова ты видела всегда…
Услужливо со стороны моего сознания, спасибо за такое ловкое уточнение деталей, блин!
И стоп! Ты сказала…любила?!
Закатываю глаза и отбиваюсь от всяких глупостей. Это обида моя говорит. Любовь едва ли способна умереть от одного, пусть даже самого яркого, оргазма.
От воспоминаний, как умело Миша довел меня до него, снова бегут мурашки. Я отчаянно сильнее надавливаю на щетку, пока чищу зубы, в глаза себе стараюсь не смотреть, но вижу, как снова краснеют щеки. И все-таки поднимаюсь к своему отражению, а оно такое другое…
Глаза горят яркими вспышками. В уголках губ спряталась улыбка. Сама я какая-то…живая что ли? С Мишей не было никаких тревог и переживаний. Я не боялась сделать «что-то не так», не боялась показаться той, кем являюсь. Не боялась его разочаровать…
С ним все случилось так естественно. Почему с Яном не так тогда?! Это алкоголь или…
О боже! Ну, хватит уже!
Сплевываю белую, густую пену, набираю холодной воды в ладошки и умываюсь, а потом выхожу и иду на кухню. Миша еще спит. Я так и не спросила, во сколько ему надо уехать, поэтому на мгновение встаю между выбором «разбудить или пусть спит?», только вот страшусь и выбираю второе.
Он взрослый человек, Ника. Взрослый и самостоятельный. Знает когда надо! Будильник, наверно, поставил! Угомонись!
Да. Угомонюсь-ка, пожалуй. Лучше завтрак приготовлю и кофе. Если не проснется до того момента, как закончу — тогда и пойду.
Я не планирую делать каких-то изысков, только руки сами решают, что они, как раз, очень даже за!
Как и ночью…когда решили залезть ему в штаны…
Глупо хихикаю мыслям, замешивая тесто для оладушков, даже позволяю себе пошутить грязно, мол, так мое тело благодарит его за все акробатические трюки пальцами между моих ног.
Господи. Меня обдает волной такого жара, когда я вспоминаю, как глухо он стонал мне на ухо, как зарычал, как содрогался…это невероятно сексуально, и такие звуки будят во мне пульсацию.
Опять.
Я жмурюсь, пытаюсь с собой совладать, и это здорово сказывается на первой порции оладушек.
И на второй.
Третья получается вроде лучше, но тоже сомнительно. Да чтоб тебя!
Хмурюсь, досадливо вздыхаю и отправляю в мусорную корзину сгусток кашицы, когда за спиной звучит…
- Неужели меня ждут фирменные оладушки?
Мамочки!
Я подскакиваю так высоко, что тесто подлетает следом и фонтанирует прямиком на светлую плитку, гарнитуру и меня…
Миша стоит в шоке.
Я — расставив руки в стороны и задержав дыхание.
Поверить не могу просто! Я поверить не могу!!! Насколько нелепой создала меня природа…
- Эм… - слышу тихое бормотание, резко вскидываю глаза вся кирпичного цвета, а он лыбу давит.
Даже не так. Почти ржет. Вот козел!!!
- Это все ты! - повышаю голос, чем, полагаю, срываю все оставшиеся замки, которые и без того на ладан дышат.
Кухню поражает громкий, раскатистый смех.
Так досадно…
Если честно, то я почти плачу, ведь сверкать перед ним своей грацией «картошки» — последнее чего бы я хотела, но то, что по факту получила.
Как обычно.
Стираю тесто с лица рукавом, беру полотенца и присаживаюсь на пол. Хоть как-то бы отвлечься, найти хотя бы какое-то занятие, чтобы не смотреть ему в глаза…
Что угодно! Лишь бы не смотреть ему в глаза…
Миша присаживается рядом.
- Ник, давай помогу…
- Не надо! - отрезаю четко, но потом, чтобы совсем не выглядеть истеричкой, тише добавляю, - Ты уже оделся, испачкаешься…
- Да плевать, я…
- Миш, прекрати.
Вздыхаю.