ни стоят, смотрят куда-то вдаль, и рядом стоит человек под зонтиком, с микрофоном. Страшно унылая картинка, но ты сидишь под козырьком, видишь всё это и понимаешь, что такой и должна быть, наверное, работа на съемочной площадке. Без каких-то криков, без этих «ребята, ребята, не успеваем, давайте, у нас сегодня еще четыре сцены». Это можно сравнить с тем, чем виниловая пластинка отличается от «цифры», — это ощущение тепла.
— Ты так вдохновенно описываешь эту картину. Теперь будешь двигаться в кинорежиссуру?
— Думаю, да, это интересная история.
— Ты же снял короткометражку, или я ошибаюсь?
— Это было давно, для канала «Звезда» мы снимали, «Личные отношения» называлось. Снимали с оператором Петей Духовским — по-взрослому, на пленку, что вообще уже редко делается. У нас был один съемочный день, я выбирал артистов, декорации. Это такое счастье: один день снимаешь — и фильм уже готов. Когда мы закончили, Петя Духовской, очень опытный человек, сказал: давай сразу еще что-нибудь снимем… У меня есть три истории, которые лежат и с которыми я время от времени к кому-то суюсь. Но пока продюсерская мысль во мне не очень работает. Есть и театральные истории, а еще какие-то незаписанные песни — они ждут своего часа, когда мы с парнями опять соберемся вместе. А еще в Московской филармонии мы сделали концертную программу с дирижером Владимиром Юровским. Называется «Прометей», по трагедии Эсхила. На сцене — четыре рояля, арфа, духовые инструменты и целый хор. И мне нравится, что я являюсь частью этого музыкального безумия.
— Все-таки удивительно. Ты так насыщенно и интересно живешь, и при этом я знаю, что твой мир достаточно замкнутый.
— Ну может, это какие-то страхи. Есть такой вариант.
— А чего ты боишься?
— Ну, иногда не наговорить лишнего.
— Я не верю, что ты закомплексованный человек, который боится что-либо не так сделать или сказать.
— И тем не менее. Нет, ты что, предлагаешь мне сейчас провести анализ себя, как это я такой классный получился?
— Получился такой, какой ты есть.
— Не знаю, — кажется, мне в детстве сильно дали по голове, и я перестал суетиться. (Улыбается.) Оценивать себя, какой я классный или негодяй, сложно. Я не помню, кто это сказал: «Я учился по лучу света из кабинета отца». Я видел, как папа работает, вот и всё воспитание. Вроде родители старались, а папа говорит: тебе всегда очень везло.
— Действительно везло?
— Мне сложно с этим не согласиться.
— А что вызывает у тебя чувство гордости прежде всего?
— Как сказать?.. В Болонье на кинофестивале ко мне подошел итальянец и спросил: «Ты гордишься тем, что ты русский?» Я его спросил: «А ты гордишься тем, что ты мужчина?» — «Конечно». — «А я к этому отношусь как к данности». Гордиться вообще тем, что ты русский, — странно. Можно гордиться достижениями — в музыке, литературе, автопроме, космонавтике. Вот Аня Меликян снимала кино «Про любовь». Я играл художника-граффитчика. И мы изучали, что у нас происходит в этой области. По сравнению с подобным движением в Европе, Азии, Южной Америке у нас этой субкультуры вообще не существует. У нас не существует музыкальной индустрии, то есть те группы, которые двадцать лет подряд играют на «Нашествии», на всех этих фестивалях, не могут сравниться с тем, что происходит в мире. В этой проклятущей Америке, которую все так страшно не любят, у любого пацана в подвале есть своя музыкальная студия. А мы до недавнего времени не могли найти точку, базу, куда можно прийти в любой момент и просто поиграть. Или другой пример. Я приезжаю в Екатеринбург, спрашиваю: у вас есть киношкола какая-то? Они говорят: нет.
— А ведь там находится Свердловская киностудия, которая в советские годы была одной из главных в стране.
— Но она давно не работает. А как же может киностудия работать, если на всем Урале нет ни одной киношколы?! Притом что в Германии, например, практически в каждой Земле есть своя киношкола, и эти школы еще между собой конкурируют: здесь есть бассейн для подводной съемки, а в другой школе можно проводить вертолетные съемки. У нас же во ВГИКе кто что сам принес, то и снял. Вот как-то так.
Понимаешь, у нас спектакль «Олимпия», наверное, отчасти об этом — о какой-то надежде, о каком-то трепетном отношении к прошлому и настоящему, и, будем надеяться, к какому-то будущему. Но это же вопрос акцента — куда мы движемся, что происходит, на что мы обращаем внимание.
— Ты говоришь очень правильные вещи, но еще важно, чтобы об этом задумалось как можно больше людей, и не обязательно в глобальном плане.
— Знаешь, мой друг однажды обратил внимание, что на билбордах написано: не пейте это, не смотрите это, завязывай с этим, начни читать и прочее. Он видит это и кричит: задолбали! Ну почему с каждой стены мне рассказывают, что мне делать и чего не делать?
— Ну да, такой указующий перст.
— Мне очень нравится название нашего театра — «Мастерская». В общем-то, это история про какие-то возможности. Мастерская — это место, где можно что-то пробовать, в чем-то ошибаться и снова пробовать. Живая история, настоящая. А указующий перст… Как Набоков писал про отличие царской цензуры и советской: в царской цензуре могли наказать за то, что ты написал, сослать куда-нибудь, но никогда не указывали, что писать. А советская и фашистская цензуры заявляли: художник может делать всё что угодно, только если он разделяет нашу позицию. Вот и вся разница. Не хочется ничего указывать. Мы в театре занимаемся совсем другими вещами. Это счастье. И я благодарен судьбе за то, что нахожусь здесь и сейчас. Не хочу анализировать, как и зачем это произошло. Просто звезды так сошлись.
— «Звезды сошлись» — хорошее определение. Здесь поставим многоточие.
Виктория Исакова«В кино важно научиться ждать»
Виктория ИСАКОВА как-то призналась мне, что в юности хотела стать адвокатом. «Мне казалось, что это такая всеобъемлющая помощь людям». При той целеустремленности, которая присуща Исаковой, всё так бы и случилось, если бы ее планы не изменились и она не стала бы актрисой. Причем сначала она поступила в ГИТИС, на вокальное отделение (голос у Исаковой и вправду очень красивый), ее приняли сразу на второй курс. Но через год она все-таки решила стать драматической актрисой, и стала заново поступать — на этот раз в Школу-студию МХАТ. Приняли Вику на платное обучение, но уже через полгода перевели на бюджетное место.
Она позитивна, динамична, и такое ощущение, что у нее в жизни всё должно быть легко и просто. На самом деле не совсем так. Я помню время, когда Вика уходила из Московского Художественного театра имени Чехова. Уходила, поскольку в театре не видели ее творческой перспективы. Это при том, что она успела сыграть там Нину Заречную и героиню в музыкальном спектакле «Лесная песня» (на мой взгляд, это одна из ее лучших ролей). Можно только представить, что творилось тогда у Исаковой в душе! Вот ее слова: «Из такого существа, у которого всё было прекрасно, из благополучной девочки, которая выросла в хорошей семье, я превратилась в человека, который будет идти тараном. У меня был очень долгий период, когда я говорила себе: „Я еще докажу, что не лыком шита!“ Я точно знала, что это мое место и моя профессия, и что я принадлежу ей, а она принадлежит мне». Но это всё таилось внутри, а внешне — всё та же обворожительная улыбка и гордый взгляд.
После МХТ Вика сразу стала актрисой Театра Пушкина, и ее судьба в этом театре складывается достойно и счастливо. Кстати, спустя годы Исакова вернулась в Художественный театр: режиссер Александр Молочников пригласил ее в свой спектакль «Светлый путь. 19.17». Ее даже звали в труппу МХТ, но она осталась верна Пушкинскому театру. Такую же верность она хранит «Гоголь-центру», где занята в нескольких спектаклях, и называет Кирилла Серебренникова одним из самых важных людей в своей жизни.
Кинокарьера Исаковой идет по нарастающей. Она невероятно востребованная актриса. При этом Вика очень избирательна, — может быть, поэтому каждая ее роль — это попадание в десятку. Муж Вики, кинорежиссер Юрий Мороз, с грустью как-то говорил мне, что видит свою жену намного реже, чем хотелось бы: съемки, репетиции, спектакли — такой бесконечный у нее круговорот. Но я точно знаю, как важна для Исаковой семья! Юра — ее опора и главный советчик, а в своей маленькой дочери она полностью растворяется, и когда рассказывает о ней, то умиротворенная улыбка не сходит с ее лица.
В 2004 году я снимал Вику в своей программе «Кто там…» на «Культуре». Мы предварительно пообщались, чтобы обсудить съемку. На мой вопрос, есть ли у нее хобби, Вика сразу ответила: «Конечно. Я рисую». — «Отлично. Покажешь свои рисунки в кадре». Приезжаем на съемку к Вике домой. В центре комнаты — мольберт, кисточки, краски и несколько рисунков. И только лет через десять Исакова призналась мне, что никогда в жизни не рисовала и все придумала буквально на ходу: «Раз ты спросил о хобби, — значит, это обязательно должно быть, поэтому я сказала: „Да, конечно“. Ну а дальше… Отступать было некуда, и я специально для съемки купила мольберт, краски и в кратчайшие сроки стала учиться рисовать». Кстати, рисунки получились очень симпатичные — такой абстракционизм со смыслом.
…Наше новое интервью с Викой случилось в очень необычное для меня время: я снимался в кино — в фильме Александра Молочникова «Мифы». Это был декабрь 2017 года. Там снималась и Исакова (правда, в другой новелле). Естественно, мне захотелось поделиться с ней своими впечатлениями.
— У меня, Вика, вчера был первый съемочный день в фильме Молочникова. Это мой дебют, и я на своей шкуре уже почувствовал, что такое актерский труд. Чтобы на две минуты войти в кадр, сколько времени нужно ждать! Кино — это бесконечный зал ожидания.
— Поздравляю, Вадик! Ты абсолютно прав: в кино важно научиться ждать. Много-много лет назад, когда я только начинала сниматься, мне сказали, что главное — правильно прожить промежуток между тем, когда ты приехал на съемочную площадку, и тем, когда вошел в кадр. Это ожидание может длиться и шесть часов, и семь, и восемь, съемки могут быть на улице, в холоде. Так что теперь ты понимаешь, какая это тяжелая профессия и как важно в ожидании кадра научиться сохранять хоть какую-то энергию.