— В десять лет ты, наверное, даже не почувствовал перемен?
— Многое стоит за этим вопросом, просто это долго рассказывать. Может быть, только сейчас, к тридцати восьми годам, я разобрался в себе. Конечно, отношение родителей друг к другу влияет на становление характера. Но я вообще никого не виню, наоборот — я полон любви к ним обоим, да и ко всем вокруг.
— Ты сказал, что отношение родителей влияет на характер. Каким ты был — кроме «нервической» составляющей?
— Я был отдельным.
— Волчонком?
— Волчонок… (Долгая пауза.) Ну, наверное, и волчонком тоже был, да. При этом я был, да и сейчас остаюсь, очень ранимым. Хотя, конечно, во мне всегда была сила, которая меня двигала вперед, и что-то я, видимо, пытался всем доказать.
— Всем или кому-то конкретно?
— Сейчас уже понимаю, что доказывать что-то надо только самому себе. Но когда твоя личность только формируется, в тебе много всяких комплексов, появившихся по разным причинам, — это и родители, и переезды, и отношение родителей к тебе, еще что-то. Можно сказать, что я был всё время как пружина. Но, видишь, мы не можем просчитать всех миллиардов путей — значит, всё это мне было нужно.
— Тебе исполнилось 19, когда после института ты вновь поехал в Америку. Ты один туда отправился?
— Да. Ну я был самостоятельным парнем. На третьем курсе я сыграл свою первую большую роль, это был мой прорыв — в фильме «В августе 44-го…». Потом я отучился четвертый курс, закончил, заработал каких-то денег и поехал. Сначала к маме в Ванкувер, потом в Лос-Анджелесе провел какое-то время и вернулся в Россию. Здесь у меня началась профессиональная история: Серебренников, который пригласил на главную роль в «Современник», и дальше, дальше, дальше, а потом опять, видишь, я здесь так или иначе… Не отпускает меня Запад.
— Послушай, уезжая в Америку сразу после института, ты планировал сделать там актерскую карьеру? Знаю, что ты кем только там не работал: и официантом в армянском ресторане, и грузчиком…
— Понимаю, о чем ты. Странная тема — ментальность, почему я, честно и искренне скажу, не являюсь сторонником нашего актерского образования. Четыре года учебы тебе вбивают в голову, что ты служишь в храме, ты артист-артист, и это и только это твоя профессия. Большинство забивают себе этим голову и ничего вокруг себя не видят, в то время как настоящими артистами становятся единицы.
— А у тебя кругозор изначально был шире.
— У меня не шире кругозор, нет. Просто ты спросил, ехал ли я заниматься актерской профессией. Да, я понимаю, что я окончил театральный вуз, но все-таки я воспитывался на Западе, а тут считается нормой начинать работать в 16 лет в Макдоналдсе или грузчиком. Я и работал, как все работают в молодости, — официантом, мне же надо было как-то зарабатывать себе на жизнь. Курьером работал, снимался в массовке (кстати, здесь актерам массовки платят 100 долларов в день). Ходил на какие-то кастинги, пробивал стены головой, как и все. Ничего такого особенного.
— А почему в Москву вернулся?
— Я не вернулся: я же то там, то здесь. Приехал как-то к родителям, и у меня как раз появилась профессиональная история. Я снимался в сериале Кирилла Серебренникова «Дневник убийцы», потом — с Мариной Неёловой в фильме «Леди на день». А потом произошла интересная штука: Галина Волчек предложила Кириллу поставить в «Современнике» спектакль, а в это же время мне Неёлова что-то говорила о театре на съемках…
— Представляешь, какие контрастные материи: там ты грузчиком работал, а здесь — Неёлова, Серебренников.
— Поверь мне, грузчик — тоже серьезная материя, смотря как к этому относиться. Суть в том, что мне Неёлова говорит: «Тебе в театр надо. „Сладкоголосая птица юности“ — есть такая пьеса, она прямо для тебя». И в итоге я оказался «коннектором», потому что я тогда Кириллу сказал: «Слушай, я вот с Мариной Неёловой снимаюсь, и она мне говорит про „Сладкоголосую птицу юности“. Может, ты Галине Волчек предложишь это название, — Неёлова, естественно, тоже хочет там играть, а ты предложи, чтобы я был ее партнером, и как-то оно всё сложится». Это я сейчас в двух словах пересказываю. Так оно всё и произошло.
— В результате получился замечательный спектакль, который долго был в репертуаре «Современника». И у вас великолепный дуэт с Мариной Неёловой. Не знал, что это твоя идея позвать режиссером Серебренникова.
— Не то чтобы моя. Это идея Вселенной. А я просто как-то увидел эти связи и сконнектил людей. Connecting people. (Улыбается.) В принципе, это и есть продюсирование. Работа нелегкая совсем, но вот я иногда вижу какие-то вещи, и меня осеняет: почему же не соединить разные энергии.
— Вот насчет энергии. Все-таки у тебя есть ощущение дома, какой-то стабильности или на сегодняшний день тебе это не нужно?
— У меня есть ощущение дома, хотя у меня его никогда, по сути, и не было, я в меньшей степени к этому привязан, но ощущение это у меня есть. Мой дом — Москва и Лос-Анджелес. И еще один дом, отдельный такой, — это Санкт-Петербург. У меня родилась там младшая дочка София, плюс я на протяжении многих лет там работаю. Мне очень нравится Петербург, он меня наполняет своей энергией. А потом, что такое дом — это и твои запахи, твои воспоминания, ты в этом месте должен прожить какую-то жизнь. Около десяти лет я прожил в Москве, почти двадцать лет — в Лос-Анджелесе, у меня здесь друзья. Но при этом — я это совсем недавно понял — я нигде не могу находиться больше трех недель.
— Получается, к семейной жизни ты не приспособлен?
— Ну что ты называешь семейной жизнью? Жить вместе с детьми?
— Ты сам говоришь, что тебе через три недели обязательно нужно куда-то уезжать.
— Знаешь, я и с дочками очень часто езжу. Дети — это большая часть моей жизни, так было и так будет всегда. И это несмотря на мой такой кочевой образ жизни. Сейчас они должны учиться в школе, то есть они привязаны к определенному месту, хотя они даже в Лос-Анджелесе одно время ходили в садик, в школу. Да, мы всё время в броуновском движении находимся, но, слава богу, есть Skype, мы постоянно на связи. Когда я уехал от мамы, такого не было, одна минута телефонного разговора стоила сумасшедших денег. Вот я сейчас девочек месяц не видел и очень скучаю. Говорю «скучаю», а как это объяснить, не знаю. Просто мне хочется их обнять, хочется с ними пойти куда-то, чем-то поделиться.
— А тебе не хочется прийти домой, где тебя ждала бы любимая женщина?
— Любимая женщина ждет всегда, неважно, где ты находишься. Ты можешь с любимой женщиной ездить. На самом деле я консерватор. Я считаю, что в любом случае надо найти кого-то, с кем тебе будет хорошо вместе. Так что в этом смысле я фундаменталист-консерватор — ничего нового не придумаю.
— Сейчас ты влюблен?
— Да-да, у меня всё хорошо… А недавно я вернулся из Перу, мы снимали там сюжет для History Chanel. С прошлого года я лицо этого канала в России, и мне предложили сделать программу, которая называется «История о нас» — это истории о людях непривычных профессий из России. С героями мы проводим два дня, и я выступаю как рассказчик-интервьюер. В Перу мы снимали двух проводников — они русские, живут там уже десять лет, работают с помощью специального перуанского лекарственного растения. Эти ребята организовывают церемонию с настоящим шаманом из племени Шипибо. Ты входишь в некий транс, глубокую медитацию и подключаешься к высшим знаниям, которые уже есть в природе и Вселенной, — ты там что-то своё видишь, про себя, на какие-то вопросы отвечаешь и таким образом лечишься. Короче, это было одно из самых удивительных путешествий в моей жизни.
— У тебя такая объемная жизнь. Но скажи, при этом не бывает мыслей, что ты чего-то недополучаешь в российском кино? У продюсеров и режиссеров наверняка есть стойкое ощущение, что Колокольников далеко, можно взять в проект кого-то, кто поближе.
— Я в этом смысле очень прагматичен, пытаюсь вести себя по западному образцу. Я понимаю, что у меня два рынка — на одном я чего-то добился, у меня все-таки действительно большие интересные роли и проекты в России, есть какая-то популярность, которая так или иначе важна, у меня есть контакты и связи. Так что я обязательно должен присутствовать на российском рынке. Так же как и в Америке — здесь я тоже в каком-то виде присутствую, я много работал, это всё моя копилка, это всё мой фундамент, и мне тоже надо идти дальше — это всё интересно, и никогда не знаешь, с кем ты можешь столкнуться и что у тебя может получиться. Вот снялся в «Играх престола», и это дало мне новые связи и новые перспективы. У меня еще есть продюсерские проекты, которые я здесь разрабатываю. Ты спросил, есть ли ощущение, что я чего-то недополучаю в России. Наоборот, видишь, сейчас я даю тебе интервью, выходит фильм «Юморист» — в общем, всё о’кей. Мне многие говорят и репу мою лысую чешут: «Ты не ведешь инстаграм, а у тебя такая интересная жизнь, ты можешь столько всего писать, это очень важно!» Я это понимаю, но не могу себя заставить, для меня это какая-то интимная история. А инстаграм — это еще одна сцена. Надо же еще придумать, что там показать. Наверное, я не прав и со временем созрею, не знаю.
— У меня создается впечатление, что твоя жизнь — сплошные положительные эмоции. Или ты умеешь любые негативные эмоции превратить в плюс?
— Послушай, у меня было много разных страхов, фрустраций, просто я пришел к тому возрасту, когда учишься с этим справляться. Я не то чтобы оптимист, но мне нравится бегать на тонких ножках и радоваться миру, ну а почему бы мне не радоваться? С возрастом приходит понимание того, что действительно времени не так уж и много, надо его тратить с пользой. Безусловно, как и у любого человека, у меня есть свои переживания. Не знаю, а вот ты страдаешь, Вадим?
— Конечно, Юра, бывает, но я стараюсь следовать формуле «стыдно быть несчастливым», это гениальное изречение драматурга Александра Володина. Вот я тебя слушаю, и мне нравится то, что ты говоришь, — твои мысли, поступки. Но мне кажется, ты и двадцать лет назад был таким: «ни минуты покоя, ни секунды покоя».