— Видишь, знак. Скажи, а у тебя никогда не возникало потребности поступить в театральный?
— Я несколько раз собирала программу для поступления, однажды меня готовил человек, который подобрал просто фантастическую программу, и, если бы я дошла до института, я думаю, что прошла бы точно. Но каждый раз жизненные обстоятельства складывались так, что я выбирала другой путь. В то время меня позвали сниматься в «Интернах». Сначала я сомневалась, но в итоге согласилась. Когда вновь задумалась о поступлении, меня захватила Москва и новые проекты. Определенный комплекс, конечно, есть, я все-таки чувствую пробелы. С другой стороны, замечаю, как я изменилась со времен своей первой съемки, — появились профессиональные навыки.
— Ты упомянула о встречах с психологом. От чего тебя надо лечить? Не понимаю.
— Вообще все мы, творческие люди, в чем-то нездоровые, честно говоря. (Смеется.) А конкретно меня надо лечить от неуверенности в себе, от страхов, от тех же самых комплексов. Я в жизни часто играла роль жертвы. Многие мои отношения были на этом построены, то есть я всё время искала какую-то драму, мне это было нужно.
— Жизнь как в кино.
— У меня вообще никаких границ нет. (Смеется.) Я сейчас сосредоточена на профессии, это то, что мне важно, в чем я хочу развиваться и что дает мне самоуважение, — без этого я погибну. А раньше у меня были настолько смазаны все границы, что я, например, из-за какой-то ссоры со своим молодым человеком могла сорвать важную встречу, пробы, хотя это недопустимо для человека нашей профессии. А я так поступала, потому что мне казалось, что эти эмоции и есть моя жизнь. Сейчас я стараюсь включать здоровый эгоизм, потому что ты должен думать прежде всего о себе: если ты себя не любишь, тебя никто любить не будет.
— Как хорошо, что ты это поняла.
— Вот учусь.
Александр Кузнецов«Я сам себе придумываю ядерное топливо»
Актер АЛЕКСАНДР КУЗНЕЦОВ сегодня в обойме и по востребованности приближается к Александру Петрову. Возможно, это тренд времени — герои с отрицательным обаянием. Кузнецов снимается в самых заметных проектах: «Лето» Кирилла Серебренникова, «Содержанки» Константина Богомолова, «Кислота» Александра Горчилина… У него здоровые амбиции, и на эти амбиции он имеет право — я в этом абсолютно уверен.
На недавнем «Кинотавре» Александр Кузнецов стал чемпионом по участию в конкурсных картинах. А роль инкассатора, сочиняющего романтические стихи, в фильме Александра Лунгина «Большая поэзия» принесла ему приз за лучшую мужскую роль. Весной 2019-го Александр Кузнецов побывал на Берлинском кинофестивале и вскоре поделился со мной своими впечатлениями.
— Мне очень понравился Берлин, плюс сочетание безумно интересных обстоятельств, которые там меня окружали. Параллельно с фестивалем было огромное количество встреч по международной линии.
— За рубежом хочешь закрепиться?
— Нет, не закрепиться. Ничего нового не скажу: хочу иметь возможность работать по всему миру. Последние полгода я делаю для этого всё, что могу. Побывал на Subtitle Festival в Килкенни в Ирландии. Организатор этого фестиваля — агент Киллиана Мёрфи, несколько лет он и его команда выбирают разных актеров из Европы, приглашают и знакомят с кастинг-директорами со всего мира.
— И у тебя что-то получилось?
— Ничего не должно получаться, это просто знакомство. Оно состоялось. Это те люди, которые делали Blade Runner, люди, которые делали Джеймса Бонда, Бэтмена, кастинг-директор «Молодого Папы» — все сразу в одном месте, вы просто знакомитесь и несколько дней по вечерам тусите в пабах. Дальше, даже если через десять лет у них будет проект, они могут тебе что-нибудь прислать, предложить. Так что организаторы этой штуки — святые люди. Там, собственно, всё стартовало. Скоро начинаются съемки моего первого в жизни иностранного фильма, французский проект. Я, правда, немного обманул (стандартный ход), сказал, что я, конечно же, говорю на французском. Сделал пробы, просто тщательно выучив текст за пять дней, и меня утвердили. Теперь учу язык в панике.
— Поздравляю, Саша! Рад за тебя.
— Спасибо, Вадим.
— Твои герои — это обычно такие порочные, циничные, жесткие ребята с пронзительным, убийственным взглядом. Во французском фильме будет так же?
— Нет-нет, это военный фильм, история про Французский легион, про миротворческую армию. Сама история жесткая, но джокера там не будет.
— Джокера?
— Ну, все мои персонажи, так или иначе, ты прав, крутятся вокруг своего какого-то странного отрицательного обаяния и такой, скажем так, неоднозначности. Здесь в плане персонажа будет проще, но сложнее с точки зрения драматургии. Съемки начнутся уже совсем скоро. Посмотрим, что из этого получится. Всё только начинается. Это не просто — тебя утвердили, и всё, ты расслабился. Это только самое начало боя.
— А ведь как начиналось наше с тобой знакомство — ты мне подыгрывал на моей самой первой пробе у Александра Молочникова в фильме «Мифы». Я увидел молодого человека с таким пронзительным взглядом. Сразу почувствовал, что у тебя крепкий характер.
— Я тогда только окончил институт и просто помогал Молочникову в процессе подготовки фильма. Меня он снимать не планировал.
— Потом возник проект «Содержанки»…
— …Мы с тобой оба там снимались, но на этот раз не пересеклись.
— Насчет моих съемок в «Содержанках» сильно сказано: один эпизод, где я веду аукцион. Но, правда, с меня фильм начинается. А у тебя там одна из главных ролей, и опять порочный герой.
— Да там вообще край. Стриптизер из Нового Уренгоя, такой бездарный абсолютно актер, приезжает в Москву, покупает костюм на последние деньги и строит из себя богатого светского парня. Берет харизмой. Мутит с разными богатыми женщинами и клянчит у них потом: «Ну, пожалуйста, киса, купи мне билет в Америку, там Скарлетт Йоханссон преподает на курсах, там пробы, я хочу сниматься». (Смеется.) Он идиот просто, но искренний — искренне хочет стать богатым и знаменитым.
— Что в этой истории тебя зацепило прежде всего? То, что режиссер — Константин Богомолов?
— Богомолов, конечно, да. Он нравится мне как режиссер, я всегда хотел с ним поработать. Во-вторых, я играю глупого и ужасно бездарного актера. Это суперсложно и очень весело, я мечтал о такой возможности. Костя не делал историю таким образом, чтобы что-то было однозначно комичным или однозначно драматичным, даже в самой драматичной сцене всё равно есть моменты очень-очень смешные. Я люблю, когда не подразумевается никакого юмора, а юмор всё равно присутствует между строк, потому что вся жизнь наполнена юмором, и без этого фильмы выглядят очень странно — когда всё на «сложных щах» от начала до конца.
— Слушай, ты же такая блуждающая личность: пришел в МХТ — не прижился, пришел в «Гоголь-центр» — и там не прижился. Всё время сам по себе.
— Это точно. Я не театральный человек, больше пытаться связываться с театром не буду. Нет, я же еще был в «Школе драматического искусства». Я бы мог там остаться, но не хотел этого совершенно.
— А почему?
— Это не мой театр — у них там часовня наверху, и люди периодически службы какие-то проводят и молятся: ну вы либо театром занимаетесь, либо молитесь — разделите как-то эти понятия. Мы что, крестоносцы, что ли, в театре, что дальше-то будет?
— Хорошо, а с МХТ что не срослось?
— Вот с Московским Художественным театром всё срослось, я и сейчас играю там как приглашенный актер. Мне было комфортно в театре, нравилась команда, ко мне были добры и меня любили — просто я ушел сниматься в кино, и совмещать эти вещи было невозможно. В первую очередь я киноактер и музыкант. Театр всегда будет на самом последнем месте, я это сразу сказал, когда пришел в МХТ.
— Какой ты независимый парень.
— А от чего мне зависеть? Вся жизнь прошла так, что я по большому счету никогда ни от чего не зависел, — с чего бы мне сейчас начинать?
— Смешно: в 27 лет ты говоришь «вся жизнь прошла».
— Было много всего, но у меня никогда не возникало проблем с тем, что надо пойти против чьего-то мнения. Я завишу от другого: завишу от женщины, которую люблю. Например, я могу быть одержим музыкой, могу не контролировать себя: «Мне надо писать альбом, мне надо писать альбом». Вот свой многострадальный альбом пишу уже три года — настолько я к этому отношусь серьезно. Я зависим от многих вещей, и в первую очередь — от своих целей: они очень непростые и требуют не зависеть ни от чего другого.
— Это я уже понял. Ты же вырос на море, отец — капитан дальнего плавания…
— Отец на самом деле — не самый свободный человек в мире. Так что слухи о том, что моряки — свободные люди, скорее миф. Откуда во мне эта независимость? Не знаю. Может, это всё родители, которые всегда меня очень любили и любят, это самое главное. Что бы я ни сделал, они меня поддержат, даже когда буду сниматься за границей — хотя они этому не очень рады.
— Вот как?
— Ну, они считают, что надо копать только на нашей грядке. Но так или иначе, их безоговорочная поддержка и любовь всегда вселяла в меня уверенность. При том, что у нас на таком обычном бытовом уровне нет общих интересов — вообще ноль. Ну то есть я никогда на рыбалку с отцом не ходил или что-то в этом духе. Я никогда не дружил с родителями, но всегда чувствовал, что они меня любят.
— Моряком тоже не хотел быть?
— Хотел, хотел. Но потом я понял, что в этом нет никакой романтики. Штурманы очень быстро становятся антиромантиками, они видят море каждый день на протяжении лет тридцати, а потом превращаются в людей, которые вообще ни во что не верят. Я не хотел стать таким, не хотел превращать море в рутину. Я решил, что лучше у меня будет свой корабль, с которым я буду делать какие-то спортивные заезды периодически. (Улыбается.)