Большие люди
88
Москва, «Премьер-банк», круглый конференц-зал. Разностильно, но жутко богато: роскошь шелковых обоев, золотая лепнина, мебель эпохи Екатерины, подлинники Васнецова и Рериха, скульптуры Неизвестного и Шемякина. За столом идет совещание директоров банка, президент банка информирует коллег:
— Господа! В стране очередной кризис, и правительству срочно нужны деньги на выплату зарплат и пенсий, иначе могут вспыхнуть массовые забастовки и даже мятежи. А деньги есть только у банков. Но мы их за просто так не даем, и правительство вынуждено провести приватизационный аукцион. На нем будут выставлены… — Надев очки, он читает с листа: — «Норильский никель», «Ростелеком», Красноярский алюминиевый завод, Братская ГЭС и Ямальский нефтегазовый комплекс. Стоимость каждого объекта — пять-шесть миллиардов долларов, но на аукционе любой из этих кусков можно получить в десять раз ниже реальной стоимости. Что будем брать?
Члены совета стали негромко обсуждать:
— Никель…
— Алюминий…
— Никель…
— Нефть…
— На нефть цены неустойчивы…
— Никель…
— Значит, ориентируемся на никель, — суммировал президент. — В этом случае у нас практически только один конкурент — Гжельский. Его нужно убрать из игры. — Президент повернулся к начальнику службы безопасности: — Что у вас есть на Гжельского?
Начальник службы безопасности открыл толстую папку с документами.
— На Гжельского… — И стал листать ее, зачитывая: — Десять лет назад — фарцовка, торговля валютой… Потом махинации с авизо… Счета в оффшорных зонах… Виллы на Кипре, в Испании, на Лазурном берегу…
Президент нетерпеливо перебил:
— Это есть на каждого. Я спрашиваю: что есть, чтобы его убрать?
Начальник службы безопасности в затруднении пожал плечами:
— Ну…
— Что? — возмутился президент. — А для чего я тебя вытащил из ГРУ? Ты же генерал разведки! Ты что — не можешь урыть эту гниду?
89
Деревню Хорёнки накрыло первым кислым ноябрьским снегопадом. Тяжелые снежинки падали и таяли на мокрой земле, но сверху сыпало и сыпало, и маленький столик, стоявший во дворе бабы Феклы, уже покрыло снежной кашей. Однако бутылка дешевой водки была еще не споловинена, а потому налить из нее водку в граненый стакан и замешать эту водку димедролом было по погоде и в самый раз.
Выпив и утерев рот рукавом ватника, Алена взяла в руки лопату и стала копать огород. Правда, узнать в этой Алене ту Бочкареву, которая когда-то танцевала в ресторане «Марбелья клаб» или совсем недавно — в ресторане «Метрополь», почти невозможно. Лицо тяжелое, испитое, без всякой косметики, на голове застиранная косынка, на плечах телогрейка, измазанная глиной, а на ногах какие-то шаровары и резиновые сапоги. Да и вскапывать сейчас огород тоже странно — ноябрь, вот-вот грянут морозы. Но Алена работала с алкогольным остервенением.
Баба Фекла вышла на крыльцо, позвала:
— Алена, иди есть.
— Не буду. Отстань.
— А чего копать-то? Снег идет…
Но Алена, не отвечая, продолжала ожесточенно штыковать лопатой многострадальную тверскую землю.
Бабка Фекла смотрела на нее и плакала. Потом, скорбно вздохнув, ушла в дом. А к калитке в заборе подошли, оскальзываясь в грязи, три деревенских алкаша, закричали вразнобой:
— Алена!.. Аленка!..
— Чё надо? — отозвалась Алена, не прекращая копать.
— Алён, трубы горят.
Алена взяла со столика споловиненную бутылку и стакан и пошла к забору.
Алкаши встретили ее льстивыми голосами:
— Вот это человек!
— Наш человек, сразу видно!
— Ты стаканчик не пачкай. Мы со своими.
Они достали из карманов стаканы, протянули поверх забора и сдвинули рядом.
Алена приставила к этому ряду свой стакан и разлила водку на четверых.
— А димедрольчику нету? — поинтересовались алкаши.
Алена сыпанула им по таблетке димедрола. Алкаши, выжидая пока таблетки растают, обсуждали:
— Вот это другой разговор!
— Шибанет так шибанет!
— Чернобыль!
— Тополь-М!..
Таблетки наконец растворились.
— Ну, дай тебе Бог здоровья! — сказал Алене один из алкашей, хлопнул свой стакан и тут же ошалело передернулся всем телом, поскольку водка с димедролом действительно шибает похлеще атомной бомбы.
— И большого личного счастья! — пожелал Алене второй.
А третий, выпив и занюхав припасенной в кармане корочкой хлеба, вдруг громко запел:
Ох!.. Ночью за окном метель, метель!..
Второй подхватил:
Белый беспокойный снег… ох!..
Обнявшись, все трое пошли по улице с песней:
Ты живешь за тридевять земель… ох!..
И не вспоминаешь обо мне… ох!..
Алена, выпив свой стакан, смотрела им вслед, хмельно покачиваясь.
Алкаши удалялись, радостно горланя на всю деревню:
Знаю я: ни стро-о-очки не придет,
Память больше не нужна-а-а…
Алена вдруг замерла, прислушиваясь к песне, в лице ее появилось какое-то осмысленное выражение. А издали доносилось:
Ночью мне покоя не дает
Горькая моя вина…
И вдруг из глаз Алены брызнули слезы, она размахнулась пустой бутылкой и шмякнула ее о стену дома.
Но и после этого инцидента пить, конечно, не перестала, а, наоборот, отправилась в сельпо за новой заправкой. Там, однако, водки уже не было, а только пиво да джин с тоником. Пришлось взять, хотя джин против водки с димедролом — ничто, и Алена первую банку выпила на ходу, шагая со своей авоськой по деревенской улице и оскальзываясь в снегу и грязи.
И вдруг остановилась — навстречу ей шел Виктор под руку с какой-то девчонкой из Хорёнок.
— Эй, Витек, здорово! — еще издали хмельно крикнула ему Алена. — Как живешь?
Но девчонка что-то зашептала Виктору на ухо, и они свернули в проулок, чтобы не встречаться с Аленой.
Алена выругалась им вдогонку.
90
Даже по утрам голова разламывалась от выпитого накануне и «трубы горели», требуя дозаправки.
Лежа в доме Феклы, в той самой «бочкаревской» кровати, Алена тупо смотрела в стену. Потом протянула руку к тумбочке, взяла свою старую косметичку, вытащила из нее карандаш для век и стала рисовать что-то на стене. Но рука не слушалась, черкала какие-то закорючки и срывалась. Алена отбросила карандаш, села на кровати — простоволосая, в мятой нижней рубашке. Упершись локтями в колени, обхватила голову руками и стала тупо раскачиваться из стороны в сторону.
— Ну, хватит, хватит! — появилась в двери баба Фекла. — Пора себя в руки взять.
Алена, не отвечая, продолжала раскачиваться.
Баба Фекла не отставала:
— Ну, убили твоего мужика, тяжело тебе — ну, ты неделю пила, ну, десять дней. Но ты уже второй месяц… Что, жизнь на этом кончается? У нас что, не убивали, что ли, мужиков на войне? Еще сколько убивали — и на войне, и по тюрьмам, а мы вынесли это и жили…
Алена встала, прошла в горницу, принялась одеваться — шаровары, какая-то шерстяная кофта, резиновые сапоги, телогрейка.
Но баба Фекла пришла за ней и сюда:
— Ну, что молчишь? Нужно сызнова жисть строить, Алена, ты что — не русская, что ли? У тебя ж квартира в Москве. Хочешь, я тебе еще тугрики дам? Поезжай в Москву…
Одевшись, Алена сунула в карман телогрейки банку джина с тоником и открыла бутылку пива. Но прежде чем выпить, вдруг подняла на бабку глаза:
— А ты думаешь, легко подняться по лестнице и увидеть то место, на котором лужа крови замытая?
И ушла с бутылкой во двор.
Фекла выглянула в окно и увидела, как Алена, взяв лопату, снова принялась копать.
Фекла в недоумении пожала плечами:
— И чего копает?
Алена действительно копала совершенно бессмысленно — просто вгрызалась лопатой в подмерзающую землю, и все.
За этим занятием и застал ее Марксен, прикативший на велосипеде из Долгих Криков. В плаще и резиновых сапогах, неся за спиной большую нотную папку, Марксен соскочил с велика у калитки, толкнул ее и зашел во двор.
— Привет, Аленка, — сказал он буднично, как ни в чем не бывало. — Еле тебя нашел… — И поставил велосипед к столику, на котором стояли бутылка пива и банка джина с тоником. — Что копаешь?
Алена, отставив лопату, подошла.
— Здравствуйте, Марксен Владиленович. Пиво будете? Или джин с тоникой? — И Алена, присев к столику и открыв банку джина с тоником, подвинула ее Марксену. — Садитесь.
Марксен сел напротив нее:
— Спасибо, я не пью.
Алена криво усмехнулась:
— Что, не хотите за мое здоровье выпить?
— Какое уж у тебя здоровье?! — сказал он.
— Ну, как хотите… — ответила она уязвленно и взялась за банку джина с тоником, собираясь выпить.
— Постой! — удержал ее за руку Марксен. — Я хочу с тобой поговорить. Ты была моей гордостью и надеждой. Я вложил в тебя все, что мог, — французский, английский, танцы, пластику… Ты хоть помнишь, сколько я с тобой возился? Или ты думаешь, это все тебе с неба упало? Меня сюда выслали в восемьдесят первом, тебе тогда сколько было? Два года. Твоя мать привела тебя ко мне первой — и что? Я тебя пятнадцать лет лепил, чтобы ты тут пиво с джином хлестала? А? У тебя есть совесть?
Алена снова усмехнулась:
— Так вы приехали мне морали читать?
— Нет, я приехал спросить: ты помнишь, кто ты есть? Фамилию свою помнишь? А?
— Я Алена Бочкарева.
— И что? What is the meaning of that name? Какой смысл сейчас в твоем имени? Ну?! Говори!
Алена молчала.
— Так я тебе скажу. Ты думаешь, тебя выбрали «мисс» нашей области за твою красоту, за ноги твои немыслимые? Да таких ног у нас в области знаешь сколько? Или, может, за задницу твою? За сиськи? Так здесь есть посисястей! Нет, ты, Бочкарева, теперь лицо нашей области! Лицо, понимаешь! Люди увидели в тебе личность, талант, они поверили в тебя. Вот — даже дети, смотри…
Он развязал шнурки нотной папки, открыл ее и разложил на столике и вокруг него, прямо на земле детские рисунки, на которых Алена была изображена так, как она выглядела на конкурсе красоты — в роскошном, словно принцесса, платье, с короной на голове. Это были детские рисунки, но Алена на них была узнаваема, и под каждым рисунком большими и неровными детскими буквами было написано: ПРИНЦЕСА.
— Ты видишь? — требовательно сказал Марксен. — Дети считают, что ты уже принцесса! Люди выбрали тебя первой красавицей и лицом нашей области, и твой Андрей, между прочим, жизнью заплатил за этот выбор. А теперь посмотри на свое лицо! Ты на себя давно в зеркало смотрела? Иди посмотрись! Иди, иди!
Алена подошла к бочке с дождевой водой.
Из воды на нее смотрело опухшее, тяжелое, некрасивое лицо.
Алена долго смотрела на это свое отражение.
Марксен из-за столика и баба Фекла через кухонное окно наблюдали за ней.
— Через месяц в Москве конкурс «Краса России», — сказал Марксен. — Если ты не поедешь, ты предашь всю область и память Андрея. Но и поехать с такой будкой — извини…
Алена вдруг с силой наклонилась и разбила лицом свое отражение в воде.
91
Что делает женщина, начиная жизнь сначала?
Могу поспорить: ни один мужчина не догадается!
Но женщины подтвердят: Алена, конечно, перекрасилась в брюнетку. Уже потом были диета, гимнастика до пота, косметический салон. Через месяц, совершенно преображенная, Алена стояла на сцене конкурса «Краса России» вместе с другими финалистками. На груди у нее была лента «Мисс Тверь».
Ведущий, стоя на авансцене, объявлял в микрофон:
— «Первая вице-мисс России» — «Мисс Москва»!
Девушка с лентой «Мисс Москва» под музыку и аплодисменты сделала круг по сцене и стала возле ведущего.
Ведущий объявил еще громче:
— «Вторая вице-мисс России» — «Мисс Псков»!
Сделав почетный круг, девушка с лентой «Мисс Псков» тоже стала возле ведущего.
— И наконец — главный приз! — зычно возгласил ведущий. — Победительница нашего конкурса «Краса России» — «Мисс Тюмень»!!!
Музыка грянула туш, зал взревел от восторга, мать Алены, Настя, Жуков, Марксен и другие болельщики из Твери недовольно загудели, а девушка с лентой «Мисс Тюмень» побежала на авансцену, плача от счастья. Ведущий надел ей на голову корону и вручил призы — ключи от машины «мерседес», контракт с «Шанель» и турпоездку в Париж.
Алена, огорченная, с натянутой улыбкой на лице, стояла в глубине сцены среди тех, кто не получил ничего.
— Теперь дополнительные призы! — объявил ведущий. — Приз «Мисс Очарование» получает «Мисс Санкт-Петербург»!
Снова музыка, туш, девушка с лентой «Мисс Санкт-Петербург» получила ленту «Мисс Очарование» и приз.
Болельщики из Твери разочарованно вздохнули.
Алена горестно стояла в ряду проигравших. Из глубины сцены ей была видна спина ведущего, который продолжал:
— Приз «Мисс Грация» — «Мисс Улан-Удэ»!
И опять — музыка, туш, девушка с лентой «Мисс УланУдэ» получила ленту «Мисс Грация» и приз.
Алена уже томилась, молясь, чтобы ее позор поскорее кончился.
Тем временем в зале, в ложе, Олег Борисович Гжельский, хозяин банка «Славянский кредит», сказал что-то своему секретарю и показал пальцем на сцену. Секретарь тут же покинул ложу, бегом поспешил по проходу через зал к боковой лесенке на сцену.
Ведущий между тем объявлял последний приз:
— Приз «Мисс Надежда» получает самая юная участница конкурса — «Мисс Хабаровск»!
Пятнадцатилетняя «Мисс Хабаровск» выпорхнула на авансцену, ей нацепили ленту «Мисс Надежда» и вручили какую-то статуэтку. А секретарь Гжельского, взбежав на сцену, подошел к ведущему и зашептал ему что-то на ухо.
Ведущий кивнул и тут же объявил:
— Еще один приз! Его объявит представитель банка «Славянский кредит». Прошу! — И уступил микрофон секретарю Гжельского.
Тот сказал:
— Наш банк рад объявить об учреждении приза «Мисс Славянка». Девушка, выигравшая этот титул, получает годичный контракт на работу в модельном агентстве, которое спонсирует наш банк. Сегодня этот приз выиграла Алена Бочкарева — «Мисс Тверь»!
Грянула музыка, зазвучали аплодисменты, тверичи закричали «Ура!», а Алена, вспыхнув от радости, изумленно вышла на авансцену. Секретарь Гжельского надел на нее ленту «Мисс Славянка», чмокнул в щеку и вручил контракт.
92
Модельное агентство называлось «Элита-Люкс», но чтобы стать люксовыми, девушкам приходилось потеть с утра до вечера. Хозяйка, сама в прошлом «Мисс Москва» и модель из «Red Stars», часами гоняла их по подиуму, репетируя каждое движение.
— Стоп! Стоп!
Алена и еще дюжина девушек в спортивном трико, мокрые от усталости, замерли на подиуме.
Хозяйка выключила магнитофонную музыку.
— Вы что? Ходить разучились? Королёва! Переваливаешься, как гусыня! Максимова! Почему у тебя задница висит? Гаврилова! Встань к стенке! Встань, встань, я тебе говорю! А теперь представь, что через твой умный затылок проходит карандаш — насквозь, до копчика! И — пошла с этим карандашом в спине, пошла! Вот! Вот так! Все видели? Бочкарева, а ты долго будешь корову изображать? Петровская, ты тут Арлекином работаешь, что ли? Почему у тебя руки-ноги как на шарнирах? Еще один такой проход — вылетишь у меня в два счета. Начали сначала! И — раз!
Хозяйка включила музыку, и девушки, стараясь изо всех сил, пошли по подиуму. Придирчиво оглядев каждую, хозяйка проворчала:
— Так уже лучше… На сегодня все. — Она открыла рабочую тетрадь. — Петровская и Королева — через час в «Космополитен» на рекламу нижнего белья. Гаврилова, Бодюл и Лещинская — на кастинг в «Голден Палас». Максимова, Бубнова, Красько — в Варшаву на показ, билеты в бухгалтерии. Бочкарева — в банк «Славянский кредит» на фотосъемку.
Заглядывая в бумажку с адресом «Славянского кредита», Алена шла по проспекту. В конце концов, ее жизнь устаканилась совсем неплохо — она в Москве, у нее есть работа, и она живет как все: снимает с девочками квартиру на троих, экономит на еде, зато хорошо одевается, даже купила себе рыжую итальянскую дубленку. Конечно, это не норка, но…
Дом, который она искала, оказался голубым стеклянным гигантом из тех, которыми украсили Москву «Газпром», «Сбербанк» и другие флагманы новой экономики. Парадный вход с мраморной лестницей, гигантские стеклянные двери, охранники в черных костюмах и медная доска с надписью старославянской вязью:
БАНКЪ «СЛАВЯНСКИЙ КРЕДИТ»
Алена протянула свой паспорт в окошко бюро пропусков.
— Вы к кому? — спросил за окошком дежурный.
Алена прочла по бумажке:
— Гж… Гжельский Олег Борисович.
Дежурный выписал ей пропуск и через окошко позвал одного из охранников:
— Козлов! Проводи к шефу.
Козлов кивком головы показал Алене следовать за ним и повел — сначала через металлоискатель, потом к гардеробу, где Алена оставила свою дубленку, затем по огромному вестибюлю с мраморным полом, гигантским фонтаном и подвесным садом. Вдвоем они подошли к золочено-стеклянной кабине лифта, и эта кабина бесшумно вознесла их аж на тридцать шестой этаж, где по мягким ковровым дорожкам Козлов привел Алену в приемную Гжельского. Здесь за широким столом с компьютером и десятком телефонов сидела строгая секретарша с помощниками и помощницами.
— Присядьте, — сказала секретарша Алене. — Олег Борисович скоро освободится.
Алена села в глубокое кожаное кресло перед журнальным столиком.
У секретарши поминутно и какими-то особо тихими гудками звонили телефоны, она отвечала в трубки и наклонялась к селектору:
— Приемная Гжельского… Одну минуту!.. Олег Борисович, это Акулович из Кремля… Ясно… Извините, у Олега Борисовича переговоры, позвоните позже… Приемная Гжельского… Олег Борисович, это Рычков из профсоюза шахтеров… Соединяю… Приемная… О, Mister Soros! How are you? Just a sec! Олег Борисович, Сорос из Нью-Йорка… Соединяю… Приемная… Нет, у Олега Борисовича совещание… Алло, приемная Гжельского. Мсье Буик? Coman sova?..
Алена сидела, держа в руках какой-то журнал, но не читала, а с любопытством впитывала в себя детали этой заоблачной жизни.
Какие-то люди — шикарные, в дорогих костюмах — приходили, садились рядом с ней в ожидании приема у Гжельского, потом — по слову секретарши — уходили в его кабинет. Старинные напольные часы в углу отбили шесть… шесть тридцать… семь… Секретарша все тем же мягким тоном продолжала отвечать на телефонные звонки и соединяла своего шефа то с Кремлем, то с Парижем, то с Грозным… Посетители уходили от Гжельского, их места занимали новые, и среди них Алена узнавала тех, кто часто мелькает на телеэкранах, — политиков, депутатов Думы, знаменитых телеведущих. А кроме них, тут ждали приема иностранцы, и лица кавказской национальности, и деловые женщины в строгих дорогих костюмах…
Наконец — часа через три, когда приемная опустела и часы пробили восемь, — секретарша пригласила Алену в кабинет Гжельского.
Таких кабинетов Алена не видела даже в кино.
Высотой в несколько этажей полузал-полузамок с мягким ковровым полом и дорогой старинной и кожаной мебелью. За стеклянной стеной с высоты орлиного полета открывался вид на всю Москву.
Гжельский бодро поднялся из-за письменного стола навстречу Алене.
— Здравствуй, извини, что пришлось подождать. Знаешь, я видел тебя на конкурсе «Краса России» и решил, что ты нам можешь быть полезна. — Он достал фотоаппарат. — Разденься до пояса.
— Зачем? — удивилась Алена.
— Разве тебе не сказали? У тебя фотосъемка.
— Здесь?
— Да, а что?
Алена пожала плечами:
— Нет, ничего…
— Это же твоя работа, — заметил он, глядя, как она стала раздеваться.
Из селектора послышался голос секретарши:
— Олег Борисович, это Акулович насчет аукциона.
Гжельский взял трубку:
— Да… Кто? «Премьер-банк»? Конечно, они хотят отложить аукцион, чтобы выбросить меня из игры… Еще бы, еще бы! Если я возьму никель — а я его, как ты понимаешь, возьму, — то я их просто съем с потрохами, да, съем!.. Так что никаких отсрочек, никаких отсрочек! Ты разве не видишь, что в стране делается? Шахтеры уже бастуют! Если правительству нужны деньги, назначайте срок аукциона, и чем скорей, тем лучше! — Гжельский положил трубку и нагнулся к селектору: — Лена, все! Я занят, никого не соединять, никого! — И Алене, глядя в фотоаппарат и успокаиваясь: — Так, дорогуша, встань к окну, мне нужно проверить, как ты будешь смотреться на фоне Москвы…
Щелкнула вспышка — один раз, второй, третий. Гжельский, явно довольный, сказал:
— Замечательно! Замечательно! Так, а теперь повернись грудью к окну… Хорошо… Теперь вполоборота… Так, теперь спиной, голову налево…
Алена поворачивалась, меняла позы. Гжельский увлеченно щелкал камерой и расспрашивал:
— Сколько тебе лет?
— Восемнадцать.
— А где ты живешь?
— С девочками снимаю квартиру.
— И как? Можно жить на зарплату модели? Или есть дополнительный доход?
Алена, конечно, поняла, что он имеет в виду, и отрезала:
— У меня нет дополнительных доходов.
— Как интересно! Как интересно! — Гжельский продолжал фотографировать. — Сядь на стол… Так, хорошо, плечо чуть выше… У тебя в глазах какая-то драма. Проблемы на личном фронте?
— У меня нет личного фронта.
— Неужели?.. Так, голову направо и подбородок повыше! Хорошо! Хорошо! А теперь перейди к камину… Черт, я сегодня даже не обедал. Ты хочешь перекусить? Только честно, не стесняйся.
Алена улыбнулась:
— Если честно, хочу…
Гжельский распорядился в селектор:
— Дайте нам что-нибудь перекусить.
Алена начала одеваться.
— Нет, оставайся так, — попросил Гжельский. — Идем поедим…
Алена посмотрела на него удивленно, но подчинилась, осталась голой до пояса.
Гжельский открыл дверь в соседнюю комнату, там оказался небольшой, в английском стиле, зал для совещаний, обставленный старинной мебелью и книжными полками со всевозможной справочной литературой на разных языках.
Посреди зала стоял длинный стол с обтянутой кожей столешницей, по обе его стороны были тяжелые кресла с высокими спинками, а дальний угол стола был сервирован на двоих, там стояли два прибора с белоснежными салфетками, хрустальные графинчики с напитками, что-то еще.
Алена, захватив свою кофточку, вошла сюда вслед за Гжельским, он показал ей на стул возле одного из приборов.
— Присаживайся.
— Может, я все-таки оденусь?
— Зачем? Побудь так, побудь так. Я тобой просто любуюсь…
Отворив дверь, вошел официант в смокинге, вкатил инкрустированную тележку с фарфоровыми тарелками, накрытыми выпуклыми серебряными крышками. Рядом стояло серебряное ведерко с шампанским.
При появлении официанта Алена инстинктивно прикрыла грудь ладошками.
Гжельский, заметив это, усмехнулся.
Официант поставил перед ними вазу с черной икрой и другую закуску, а также блюда, накрытые крышками. Разлил по бокалам шампанское и ушел.
— Ты такая смешная и трогательная. — Гжельский сел напротив Алены и посмотрел ей прямо в глаза. — Знаешь, у меня на тебя большие планы…
Алена тоже ответила ему прямым взглядом:
— Я сексом не занимаюсь.
Он возмутился:
— При чем тут?! Зачем ты обо мне так думаешь? Господи, мне даже в виски ударило… — и двумя руками сжал голову у висков, унимая не то головную боль, не то приступ высокого давления.
— Извините… — виновато произнесла Алена.
Гжельский огорченно покачал головой:
— Ну и ну!.. Неужели я похож на человека, который может сделать девушке такое предложение?.. Ладно уж, ешь, ешь…
Расстроенный, он принялся за еду.
Алена, чувствуя себя виноватой, отложила вилку.
Гжельский — тоже.
— Можешь одеться, — сказал он и уже после паузы, глядя, как она надевает кофточку, прибавил: — На самом деле я хотел предложить тебе работу. Да, работу. Мой банк называется «Славянский кредит», а у тебя ярко выраженная славянская внешность, ты могла бы стать лицом нашей фирмы. Это довольно высоко оплачивается. Но сегодня мы говорить об этом не будем, я должен посмотреть, как ты выйдешь на фотографиях. Вот твой гонорар за сегодняшнюю работу…
Достав из кармана конверт, он положил его на стол перед Аленой и, явно расстроенный, ушел в свой кабинет.
Алена, проклиная себя, открыла конверт, достала из него деньги и охнула в изумлении — в конверте было десять стодолларовых купюр.
Тут снова открылась вторая дверь, но вместо официанта на пороге стояла секретарша Гжельского. Не говоря ни слова, она отступила на шаг в сторону с видом человека, приглашающего Алену удалиться.
93
В Хаммеровском центре шел очередной показ мод, и за кулисами стояла стандартная лихорадка премьерного шоу. Девушки-модели, выскакивая с подиума, спешно меняли наряды, прически и обувь, поправляли макияж и тут же убегали обратно. Хозяйка агентства подстегивала их репликами, словно кнутом.
— Свиридова, твой выход!
— Королева, спишь на подиуме!
— Петровская, что ты напялила? Дура ненормальная, эта шляпка от другой коллекции!
— Бочкарева, ресницы потеряла, вычту из зарплаты!
— Долинюк, почему у тебя живот торчит? Ты опять беременна, кошка чертова? Ну-ка, втяни брюхо! Марш! Марш!
Напутствуемые такими благословениями, девушки добегали до занавеса перед сценой, делали выдох и под нежную музыку павами выходили на подиум, где их встречали аплодисменты зрителей и мягкий баритон модного дизайнера мод.
— А это, — говорил дизайнер, — звезда нашего шоу полтавчанка Лариса Долинюк, целомудренная и обаятельная. Я долго думал, какие цвета соответствуют нашей эпохе стремительного перехода из прошлого в будущее, и понял: черное и белое! Поэтому моя новая коллекция так и называется, почти по Стендалю, и наши обаятельные девушки демонстрируют вам это драматичное сочетание нашего темного прошлого и современного прорыва к светлому будущему…
Под этот проникновенный текст Долинюк королевой проходила по подиуму и скрывалась за кулисы, уступая место следующей модели. А дизайнер объявлял:
— Еще одна королева подиума — сибирячка Вероника Петровская, жемчужина российской моды. Еще вчера ей аплодировали в Париже на биеннале моды, а сегодня — мы с вами…
Однако за сценой этих «королев» встречал все тот же поток хлестких, как кнут, окриков:
— Ты, дура полтавская! Ты почему сделала неполный поворот? Хочешь с работы вылететь?.. А ты, тундра сибирская? Чуть юбку не потеряла на подиуме!..
— Я не успела заколоть, — оправдывалась Петровская.
— Что ты не успела? Давай заколи булавкой!..
После шоу, в душевой, Петровская сказала Алене:
— Ты в «Феллини» хочешь сходить?
— А что там?
— Да ты что! Потри мне спину… «Феллини» — самое элитное место! Там такие клиенты — за ночь можно штуку снять!
— Я этим не занимаюсь.
Тут в душевую вбежала хозяйка агентства:
— Бочкарева, блин! Ты еще здесь?
— Здесь. А что?
— Как что? На тебя же заказ в «Славянский кредит»! От Гжельского!
— Я там уже была.
— Он тебя снова заказал!
— Зачем?
— Откуда я знаю? Бегом! Я тебя убью за Гжельского! Это наш спонсор! Ты уже полчаса как там должна быть! — И хозяйка сунула Алене деньги. — На, такси хватай!
Зная ее крысиную скупость, Алена перепугалась. Наспех одевшись, выскочила на улицу, поймала «левака» и по вечерней Москве помчалась в «Славянский кредит». Там, оступаясь на высоких каблуках, взбежала по ступеням к подъезду банка. У подъезда было пусто, только два охранника дежурили при входе. Алена, запыхавшись, спросила:
— А Гжельский ушел уже?
— Вы Бочкарева?
— Да.
— Идемте.
И тем же маршрутом, что в прошлый раз, охранник повел Алену через огромный вестибюль к лифту. Только теперь в вестибюле было полутемно и пусто, и мраморный пол гулким эхом отдавал их шаги. Потом кабина лифта взлетела в темноте, словно в никуда, а коридоры, по которым они шли на тридцать шестом этаже, показались Алене сумрачными, тревожными. В приемной Гжельского тоже никого не было, хотя дверь в его кабинет была открыта настежь.
Охранник показал Алене на эту дверь и тут же ушел.
Алена, набрав воздуха, как перед выходом на подиум, сделала шаг вперед. И увидела Гжельского.
В полутьме своего гигантского кабинета он сидел за письменным столом, освещенным только настольной лампой, и, чуть наклонив голову набок, что-то стремительно писал.
Не решаясь помешать ему, Алена молча замерла в двери.
Гжельский работал сосредоточенно, не поднимая головы. За его спиной, далеко внизу была россыпь огней московского муравейника и светящийся пунктир автомобильных фар на Садовом кольце. Но сюда, к этому небожителю, не доходили ни городской шум, ни остальная суета московских обывателей.
Глядя на Гжельского, на великолепие его кабинета и на ту пропасть, которая отделяет его от мелких людишек внизу, нельзя было не проникнуться сознанием своей мизерности по сравнению с этим титаном.
Наконец, после долгой паузы, Гжельский устало разогнул спину, потянулся и заметил Алену.
— О, ты уже здесь? Извини, я заработался. Столько дел, столько дел!.. — Он встал и извлек из ящика фотоаппарат. — Что ж, раздевайся, у меня ту пленку засветили в лаборатории. Придется снова…
Алена разделась до пояса.
Гжельский поглядел на нее в окуляр фотоаппарата.
— Знаешь что? Снимай-ка все. Так будет эффектней…
Алена, чуть поколебавшись, разделась до конца.
Гжельский начал щелкать вспышкой.
— Да, так лучше, так лучше… Теперь в профиль… Идем сюда… — Он перешел в соседнюю комнату для совещаний, и Алена вынужденно последовала за ним.
Там, в этом небольшом конференц-зале, на красивых мраморных консолях горели свечи в богатых подсвечниках, а на длинном столе стояло ведерко со льдом и бутылкой шампанского. Здесь же было два бокала.
— Ну-ка, сядь на стол возле шампанского, — сказал Гжельский и посмотрел в камеру. — Так, хорошо, прими свободную позу… Нет, ты очень зажата, сядь свободней. Знаешь что? Давай выпьем. Ты любишь «Дом Периньон»? — Он налил вино в бокалы и подал один Алене. — За что же мы выпьем? Давай-ка за нас. Просто за тебя и за меня!
Гжельский поднял свой бокал и выпил. Алена — тоже.
— Знаешь, — сказал он, — ты мне безумно нравишься, я тобой просто любуюсь. Если бы у меня было больше времени, я бы за тобой поухаживал. Но я живу в таком напряженном графике! Это сейчас я отключил все телефоны, но таких свободных часов у меня бывает два-три в неделю, не больше. — Он снова налил шампанское в бокалы. — Я знаю, ты думаешь: вот они, хозяева жизни, живут на небесах! Но ты не представляешь, какая в этих небесах борьба, как тебя хотят урыть на каждом шагу, уничтожить и даже просто убить, физически. Порой я думаю: а на хрена мне это? И хочется послать все… — Он стал расхаживать вокруг стола, на котором сидела Алена. — Но… Смотри, вот сейчас в стране кризис, даже в Москве люди еле-еле сводят концы с концами. А представляешь, на Севере? В Заполярье? Люди по году зарплату не видели. Если я не возьму «Норильский никель», кто его заберет? «Премьер-банк». А что такое «Премьер-банк»? Семьдесят процентов принадлежит немцам. То есть весь российский никель потечет в Германию, а нашим рабочим снова шиш! Шиш! И так везде, везде! Сотни тысяч людей зависят от меня, но если посмотреть в корень, то это я завишу от них. Я должен платить им зарплату, я должен привезти им на зиму уголь и продукты, я должен построить детские сады и школы, я должен всем, всем… Ох, да что я тебя гружу? Тебе это скучно… Давай я покажу тебе одну вещь. Похвастаюсь. Ты как женщина сумеешь это оценить…
Гжельский подошел к сейфу, открыл его, достал небольшую коробочку и показал Алене. В коробочке на черном бархате лежало ожерелье с такими крупными голубыми бриллиантами, что даже пламени свечей, которые отразились на гранях этих бриллиантов, было достаточно, чтобы вся комната вдруг осветилась их голубым сиянием.
У Алены от восхищения загорелись глаза.
— Нравится? — усмехнулся Гжельский. — К сожалению, это раритет, я не могу тебе подарить. А вообще это ожерелье граф Орлов заказал для Екатерины Второй, а мне его подарил президент за помощь в трудную минуту… — Он вдруг пресек сам себя. — Нет, ты меня положительно расслабляешь, я с тобой разболтался. Одевайся. Вот тебе за сегодняшнюю работу. — Он спрятал коробочку с ожерельем в сейф, а на стол перед Аленой положил десять стодолларовых купюр.
Алена стеснительно сказала:
— Не слишком ли вы много даете?
Гжельский улыбнулся:
— Детка, поверь мне: денег никогда не бывает слишком много. Это во-первых. А во-вторых, мы должны платить девушкам за то, что у нас нет времени за ними ухаживать.
Алена, улыбнувшись, спрятала деньги в сумочку.
— Между прочим, — сказал он, — ты какими духами пользуешься?
— Польскими. А что?
— Знаешь, я человек консервативных вкусов, мне нравится «Шанель № 5». — Он положил на стол еще две сотни. — Вот, купи себе «Шанель»…
— А что? Мне сюда еще приходить?
Гжельский поглядел ей в глаза и улыбнулся:
— И не раз… Я тебе позвоню.
Алена, поколебавшись, взяла деньги на «Шанель».
Старинные напольные часы пробили час ночи. Алена спохватилась:
— Ой, уже ночь!
Он усмехнулся, откровенно любуясь ею:
— Не беспокойся. Тебя отвезут.
И действительно, белый растянутый «кадиллак» вез ее по ночной Москве. Алена в одиночестве сидела на заднем сиденье — сначала зажато, в углу, подобрав ноги… затем, оглядевшись, расслабилась, передвинулась в центр сиденья, вытянула ноги… потом нажала кнопку радиолы, и лимузин огласила музыка радиостанции «Монте-Карло»… Алена закинула руки за голову и мечтательно засмотрелась в окно на неоновую рекламу ночного Арбата. Но думала вовсе не о ночных клубах, которые проносились мимо, а, как человек уже взрослый и самостоятельный, рассуждала, что она сделает на те две двести, которые дал ей Гжельский. И, обдумав, уже назавтра приступила к исполнению.
Во-первых, обменяла их в обменнике на рубли. Это получилась толстенная пачка денег.
Во-вторых, в ЦУМе купила «Шанель № 5» и французскую косметику…
В бутиках — пару модных французских платьев и нижнее белье фирмы «La Perla»…
В «Билайне» — мобильный телефон…
В обувном — тупоносые туфли на платформе и на шпильке ребрышком…
В косметическом салоне покайфовала с маской на лице, а в кафе при «Мариотт-отеле» на равных пила мартини с Петровской и Долинюк…
Две недели спустя в супермаркете, наполнив тележку всякой вкуснятиной, Алена подошла к кассе. Кассирша сосчитала ее покупки:
— Две тысячи сто шестнадцать рублей.
Алена полезла в свою новую сумочку, достала кошелек, из кошелька деньги. И удивилась:
— Ой, у меня только триста рублей! Девушка, отложите на десять минут, я сейчас вернусь…
Выскочив из магазина, Алена помчалась домой, взбежала по лестнице на второй этаж и влетела в квартиру-общежитие. Обшарила свою тумбочку, сумки, полку с бельем и, подойдя к зеркалу, посмотрела себе в глаза.
— Дура! Все деньги растратила! За две недели! Идиотка!..
В отчаянии она бросилась одетой на кровать и лежала на ней без движения, тупо глядя в потолок.
Потом достала из сумочки мобильник, но не решилась набрать номер, прошла на кухню, закурила, налила в стакан из бутылки остатки мартини. Залпом выпила, нервно загасила недокуренную сигарету, снова взяла мобильник и, глядя в визитку Гжельского, решительно набрала номер.
— Алло! Приемная Гжельского? — Голос ее звучал сухо, по-деловому. — Олега Борисовича, пожалуйста. Скажите, что это Алена Бочкарева… Спасибо… — И разом потеплевшим тоном: — Олег Борисович? Это Алена. Что же вы не звоните?.. Когда? Через час? Буду обязательно!
94
С этого дня на стол начальника службы безопасности «Премьер-банка» ручьем потекли материалы скрытой фотосъемки Гжельского с его новой пассией. Гжельский с Аленой на светском приеме… в крытом бассейне на его даче в Завидово… на теннисном корте… в ресторане «Максим»… в Большом театре… на санях в заповеднике… И конечно, отдельная съемка: Алена в массажном кабинете… Алена у косметолога… Алена завозит мебель в свою новую квартирку на Патриарших прудах… Алена и Гжельский кормят на пруду лебедей и завтракают в кафе «Донна Клара»… Алена входит в подъезд с вывеской «Модельное агентство “ЭлитаЛюкс”»… Алена на подиуме вместе с другими девушками — Долинюк, Петровской, Королевой…
Две последние фотографии начальник службы безопасности «Премьер-банка» разглядывал особенно долго и в задумчивости постукивал пальцами по столу…
Да, несмотря на действительно крутые изменения в ее жизни, Алена продолжала работать в модельном агентстве. Во-первых, Гжельский был всегда занят по горло, и виделись они не чаще двух-трех раз в неделю. Во-вторых, работа давала Алене ощущение независимости. Конечно, Олег оплачивал ее квартиру, наряды, фитнесс-клуб, косметический салон, школу верховой езды и курсы английского языка при МИДе. Но и она на свою зарплату могла потратиться на какие-то мелочи, о которых не просят мужчин, могла послать тыщонку рублей маме в деревню и какие-то подарки Насте и Артему. И в-третьих, ей просто нравилась эта работа — музыка, подиум, внимание публики, красивые люди и стильная одежда. Хотя муштра на репетициях была все та же.
— Долинюк! Ты сегодня ноги будешь передвигать? — кричала хозяйка агентства. — Королева! Где у тебя плечи? Петровская, тело должно колыхаться, как морские водоросли! Бодюл, у тебя спина как топорище! Бочкарева, ты снова корова коровой? Дубина, сколько я буду тебя учить?
Алена не выдержала, остановилась посреди подиума:
— А что вы на меня орете? Я вам кто?
— Извини, Алена, — тут же стушевалась хозяйка. — Я забыла…
— Здорово ты ей врезала, правильно, — сказала Петровская после репетиции.
— А сколько можно терпеть? — ответила Алена. — Мы ведь тоже люди.
Они сидели в баре мраморного вестибюля «Мариотт-отеля» на Тверской. Это одно из излюбленных мест московских девочек «хай-класса» — здесь настоящий западный лоск, беломатовый мрамор, фонтан, негромкая музыка, вышколенные портье в ливреях.
Алена и Петровская были тут в самый раз — обе стильно одеты в «Версаче» и «Армани», у обеих классные прически и тефлоновый блеск холеной кожи. Перед каждой на столике мобильный телефон последней модели, сигареты «Давидофф» и мартини со льдом.
Петровская затянулась сигаретой.
— Я за тебя так рада!
— В каком смысле?
— Ну как же! У тебя все хорошо. Гжельский и вообще…
— Да, — сказала Алена. — Знаешь, я сама себе не верю! Утром просыпаюсь, смотрю в зеркало и смеюсь: Бочкарева, это ты? Та, которая в деревне в ведро писала?
— Но ты, я надеюсь, понимаешь, что он до тебя не был ангелом? — заметила Петровская. — И наше агентство не за так спонсирует. Ты себя проверяешь?
— Что ты имеешь в виду?
— Ну, известно что. Гинеколога. Или у тебя нету?
— Почему? Я хожу в поликлинику раз в месяц…
— Куда?! — ужаснулась Петровская. — Ты что — совсем? Ты знаешь, что сейчас в медицине делается?
Алена промолчала.
— Представляю себе уровень их анализов! — сказала Петровская. — А инструменты! Нет, ты меня убиваешь! Там инфекцию схватить проще, чем на Тверской! Пиши телефон моего врача. Это, конечно, сотка за визит, но зато швейцарская аппаратура, лазерная диагностика и все стерильно! Абсолютно! На здоровье, дорогая, нельзя экономить.
95
Сказанное подругой засело в голове у Алены. Неужели она у него не одна? Нет, не может быть! Или — может? Она стала присматриваться к Гжельскому, прислушиваться к каждому его телефонному разговору. Но он действительно работал как вол. Круглосуточно! Даже в машине, когда они рано утром, в сопровождении двух джипов с мигалками, мчались с его дачи по Рублевскому шоссе в Москву, Гжельский что-то стремительно писал, читал какие-то документы и письма электронной почты на экранчике портативного «лэптопа».
Алена задумчиво смотрела в окно на проносящиеся мимо деревушки, весьма похожие на Долгие Крики. Нет, при такой загрузке у Олега не может быть других любовниц…
Впереди у телохранителя зазвонил мобильный телефон. Он послушал, открыл окошко в простенке между кабиной и салоном.
— Олег Борисович, звонит президент «Премьер-банка».
— Кто-кто? — изумился Гжельский.
— Павел Солодкин, президент «Премьер-банка».
— Давай. — Гжельский взял трубку. — Привет, Паша! Ты нацелился на никель? Что-что? Уступить тебе?! Ты что, совсем оборзел, совсем оборзел? Я придумал эти аукционы, год окучивал президента — чтобы отдать лучший кусок?.. Не понял: ты мне угрожаешь, что ли?.. А ты помнишь ЦК комсомола? Ты там вашему румяному вождю еще бутерброды подавал, когда я уже в бизнесе был!.. А при том!.. Нет, не договоримся! Никель мой! И имей в виду, имей в виду: если ты на аукционе только рот на никель откроешь, я тебе в Кремле вообще кислород перекрою, ты мои возможности знаешь! — Гжельский дал отбой и отшвырнул трубку. — Вот скотина! Нет, Алена, ты подумай! Отдать ему никель! Да он у меня на аукционе вообще ничего не получит! Даже несчастную Братскую ГЭС!
— А когда аукцион?
— Через два дня… — Гжельский положил ей голову на плечо. — Сделай мне массаж…
Алена принялась массировать ему затылок. И когда он расслабился и закрыл глаза, спросила как бы невзначай:
— А кто у тебя был в нашем агентстве до меня? Ну, признавайся…
— Перестань, — проговорил он, не открывая глаз. — Мне с тобой замечательно… Ты лучше всех… Еще! Еще, пожалуйста…
Лимузин катил по шоссе. Впереди над лесом уже показались высотки Москвы.
96
Частная клиника называлась «Europa Medicine», но поскольку мэрия запретила уродовать российскую столицу чужеземными алфавитами, то на фронтоне клиники было написано: «ЕУРОПА МЕДИЦИН». Получилось по-русски и благозвучно.
Но в кабинете гинеколога было действительно европейское оборудование, компьютер и вообще импортный лоск. Глядя в распечатки компьютерных анализов, пожилой гинеколог сказал Алене:
— У меня для вас две новости. Одна плохая, вторая хорошая. С какой начнем?
— Плохая?! — испугалась Алена. — Что значит «плохая»?
— Нет, давайте начнем с хорошей. Все-таки вы пришли ко мне по рекомендации. Итак, хорошая новость: вы не беременны.
Алена нахмурилась:
— Спасибо. Если это хорошая, то какая плохая?
— А плохая новость: вы серьезно больны.
— Я больна? — изумилась Алена. — Чем?
— Сначала скажите, у вас много сексуальных партнеров?
— Что вы! У меня только один.
— Точно?
— Ну, еще был мой бывший жених, но его убили.
— И все?
— Ну, и был первый мужчина, но давно. А что?
— Так. И кто у вас сейчас?
— А какое это имеет значение?
— Имеет, — веско сказал гинеколог. — При вашей болезни я обязан установить круг ваших партнеров.
Алену устрашил его тон.
— А какая болезнь? Не тяните душу!
Гинеколог отвел глаза.
— Да говорите вы! — крикнула Алена и тут же понизила голос почти до шепота: — Неужели сифилис?
— Боюсь, что хуже, — ответил он. — Но вы успокойтесь. На Западе скоро будет лекарство…
Алена в шоке спросила одними губами:
— Это… Это?.. У меня?!
Врач утвердительно смежил ресницы.
Ей понадобилось двадцать минут, чтобы долететь на машине до банка «Славянский кредит». Хозяйски промчавшись мимо охраны, она стремглав пересекла вестибюль, каблуки ее гулко процокали по мраморному полу. И кабина лифта понесла ее вверх, на тридцать шестой этаж…
Тем временем там, на тридцать шестом, в кабинете Гжельского шло совещание, начальник финансового отдела докладывал Гжельскому:
— Шахтерам на забастовку пришлось подбросить еще сто тысяч. Зелеными…
— Это ничего, — произнес Гжельский, думая о чем-то другом. — Они бастуют, давят на правительство, игра стоит свеч… Меня беспокоит «Премьер-банк». От Солодкина можно ждать любой подлянки. — И Гжельский повернулся к начальнику своей службы безопасности: — Шилов, ты кого-нибудь внедрил к Солодкину?
Но полковник Шилов не успел ответить — дверь кабинета шумно распахнулась, в кабинет влетела разъяренная Алена, за ней была видна фигура секретарши, которая пыталась ее остановить. Оттолкнув секретаршу, Алена через весь кабинет помчалась к Гжельскому. Гжельский стал недовольно подниматься в кресле, но Алена опередила его и, подбежав, наотмашь ударила по лицу.
— Мерзавец! Скотина! Спидоносец!
Гжельский отшатнулся:
— Ты с ума сошла? Что ты несешь?! — И кивнул на Алену начальнику службы безопасности.
Шилов тут же оказался у Алены за спиной, ловким приемом завел ей руки за спину.
Алена, вырываясь, в истерике кричала Гжельскому:
— У меня никого нет, кроме тебя! А теперь я умру! Из-за тебя!
— Между прочим, я у тебя не первый, — холодно сказал Гжельский. — Но если ты меня заразила, если… — Прервав себя, он стремительно вышел из кабинета, на ходу бросил секретарше: — Машину!
Шилов, выпустив Алену, поспешил за ним.
97
Алена в отчаянии брела по Москве. Закатное солнце слепило ей глаза. И при этом ярком, пригревающем солнце какое-то новое, словно перископическое зрение пришло к Алене. Зрение, которое вдруг позволило ей увидеть себя лишь залетной инопланетянкой на этой Земле. Вот малыши детского сада, взявшись за руки, переходят улицу… Вот влюбленные пьют газировку возле цветочного ларька… Вот ребенок катит на трехколесном велосипеде… Молодожены едут в белой машине, украшенной кольцами и воздушными шарами… Пятилетняя девочка скачет на одной ноге по нарисованным на тротуаре «классам»… Но ей, Алене, ей уже не иметь детей, не водить своего ребенка за руку через дорогу, не собирать цветы в поле… Она несет в себе смерть, которую чувствует в каждой клеточке тела, ее кровь отравлена СПИДом, и ей не дожить даже до весны…
Утопая в своем отчаянии, Алена не видела, конечно, серые неприметные «Жигули» с затененными стеклами, которые следовали за ней по пятам.
Между тем на Мичуринском проспекте, в лаборатории Кремлевской больницы, врач, оторвавшись от окуляра лазерного микроскопа, сказал Гжельскому:
— У вас ничего нет, вы абсолютно здоровы.
А в другом конце Москвы, в кабинете президента «Премьербанка» сам президент этого банка Павел Солодкин в компании с начальником своей службы безопасности и главным редактором газеты «Московское время» любовались оттиском завтрашнего номера этой газеты. Оттиск лежал перед ними на столе, на нем через всю страницу струился броский заголовок:
ЛЮБОВНИЦА ГЖЕЛЬСКОГО БОЛЬНА СПИДом!
Под этим заголовком красовалась фотография Гжельского в обнимку с Аленой.
— А гинеколог не подведет? — негромко спросил Солодкин у начальника своей службы безопасности.
Тот пожал плечами:
— С чего бы? Он получил анализы из лаборатории. А что там лаборантки «случайно» перепутали анализы, он за это не отвечает…
И начальник весело посмотрел в глаза своему боссу.
Солодкин ткнул пальцем в пустой квадрат на газетной полосе, который был в тексте рядом с фотографией Гжельского с Аленой.
— А это что?
— Место для еще одной фотографии, — пояснил главный редактор газеты.
— Какой?
Редактор усмехнулся:
— Ну, подумайте сами: девочка узнала, что у нее СПИД. Мало ли что она может с собой сделать? Мой фотограф ее ведет…
— О! Вот это мне нравится! Блеск! — оживился Солодкин. — С меня коньяк, ребята! Если она покончит с собой — кранты Гжельскому! Утром аукцион и — такой сюрприз! — Он повернулся к начальнику службы безопасности: — А может, ей помочь?
Алена, однако, уже и сама добралась до Крымского моста и подошла к перилам. Внизу была холодная серая река, прыгать в нее было страшно, но если закрыть глаза и стиснуть зубы…
Издали, из «Жигулей», фотограф, высунувшись в окно и нацелив на Алену фотоаппарат с длинным телеобъективом, замер в ожидании рокового момента.
Тем временем Гжельский, стоя в своем кабинете перед стеклянной стеной с видом на Москву, задумчиво говорил полковнику Шилову:
— Не нравится мне эта история… Что-то тут не так…
У Шилова зазвонил мобильный телефон, он сказал в трубку:
— Шилов слушает. Что? Сейчас возьму! — и поспешно направился к двери.
Навстречу ему уже шла секретарь Гжельского с факсом в руке.
— Что это? — спросил Гжельский.
— Это от нашего человека из газеты «Московское время», — объяснил Шилов. — Завтрашний номер.
Действительно, факс был копией завтрашней газеты с крупным заголовком «ЛЮБОВНИЦА ГЖЕЛЬСКОГО БОЛЬНА СПИДом» и фотографией Гжельского с Аленой.
Гжельский, взглянув на этот факс, быстро сказал Шилову:
— Так, теперь все ясно. Займись газетой. — И стал поспешно набирать телефонный номер.
Алена уже кренилась к воде через перила Крымского моста, когда раздался телефонный звонок. Она замерла, открыла глаза. Телефон в ее сумочке продолжал звенеть. Алена, еще не придя в себя, заторможенно достала из сумочки мобильник, сказала пустым голосом:
— Да…
— Алена! — закричала трубка голосом Гжельского. — Алена, ты где? Отвечай!
— Не знаю… На каком-то мосту…
Голос Гжельского взлетел в панике:
— На каком мосту? — Но тут же перешел на тихие, ласковые ноты: — Аленушка, золото мое! Где ты? Я все проверил. Клянусь тебе, ты здорова! Где ты? На каком мосту?
Алена огляделась по сторонам:
— Не знаю… Напротив большого памятника Петру…
— Пожалуйста, стой где стоишь! — Гжельский, стоя в своем кабинете, прикрыл трубку рукой, сказал Шилову: — На Крымский мост! Живо! — И вместе с Шиловым побежал к лифту, на ходу ласково говоря в трубку: — Аленушка! Золото мое! Послушай! Послушай, что я тебе скажу…
Через несколько минут «кадиллак» Гжельского и два джипа сопровождения, завывая сиреной и сверкая мигалками, вылетели по осевой полосе на Крымский мост и, взревев ревуном и подрезая весь транспорт, причалили к тротуару возле Алены. Из джипов выскочили охранники, сгребли Алену, оторвали ее от перил и бросили в лимузин Гжельского. Машины рванули с места, Гжельский обнял Алену.
— С чего ты взяла, что у тебя СПИД?
— Мне сказал доктор… Он мне сделал анализы…
Ее трясло, но он продолжал:
— Фамилия доктора? Где тебе делали анализы?
— Кравченко, в клинике «Europa Medicine». Это очень дорогой доктор.
— Могу себе представить! — темно усмехнулся Гжельский. — Сейчас тебя отвезут в мою клинику, и ты увидишь, что ты абсолютно здорова.
— Ты шутишь…
Лимузин остановился у банка «Славянский кредит», Гжельский и Шилов вышли, а водитель с охранником повезли Алену на Мичуринский проспект, в Кремлевку. Там тот же врач, оторвавшись от окуляра того же лазерного микроскопа, сказал Алене:
— Ну и наделали же вы паники, девушка!
— То есть?
— А то! Нет у вас никакого СПИДа! Вы здоровы.
— Ура!.. — Алена вскочила, чмокнула врача и выбежала из клиники, готовая обнять весь мир. Как девочка, проскакала на одной ноге по тротуару аж до проходной, обняла по дороге дерево, поцеловала замшелого старика вахтера, выбежала на улицу и… изумленно остановилась, глядя, как лимузин Гжельского отчалил от тротуара и укатил. — Стой! Эй!.. — закричала она ему вслед, выхватила из сумочки свой мобильный телефон, набрала номер: — Алло, Олега Борисовича. Это Алена Бочкарева… — И изменилась в лице. — Куда уехал?.. Как это «за границу»? Зачем вы врете?! Алло!..
Но трубка уже гудела короткими гудками отбоя.
В тот же вечер в Москве произошло два странных события. В подъезде своего дома неизвестными грабителями был убит гинеколог Кравченко, у погибшего похитили портфель со служебными документами и кошелек. А в типографии, где печатался выпуск газеты «Московское время», случился пожар и весь тираж завтрашнего номера погиб в огне.
А наутро в Белом доме на Краснопресненской набережной, в небольшом и уютном конференц-зале, заново, после памятного расстрела, отделанном карельской березой, за овальным столом рассаживались олигархи, банкиры и маститые бизнесмены. Среди них были Гжельский и Солодкин. Все были вежливы, улыбались, пожимали друг другу руки. Во главу стола сел сорокалетний председатель правительственной комиссии, в руках у него была папка со стопкой запечатанных конвертов.
— Доброе утро, господа. Прошу садиться… — сказал он и подождал, пока все расселись. — Итак, сегодня мы проводим первый приватизационный аукцион. Правительство заинтересовано в том, чтобы в это трудное для страны время государство получило за свою собственность как можно больше. Поэтому сейчас в обстановке полного доверия, демократии и честной конкуренции мы вскроем эти конверты с вашими предложениями. Итак, первый лот — Братская ГЭС…
98
Вечером на Пречистенке в Доме-музее Пушкина состоялось знаменательное торжество. Взятый недавней реконструкцией под оригинальный стеклянный колпак, этот музей вместе с частью соседнего переулка является теперь местом элитарных презентаций и банкетов. И не зря — на первом, полуподвальном этаже дома находятся уютный зал-ротонда с колоннами и фонтан, здесь располагаются музыканты во фраках и официанты с шампанским на подносах. А на втором — часть старинной улочки под стеклянной крышей, а-ля променад пушкинских времен, сцена, бар и столы с закусками.
К девяти вечера оба этажа уже были заполнены хорошо одетой публикой, среди них было много известных лиц. На сцене у микрофона председатель правительственной комиссии, одетый демократично, без галстука, говорил:
— Дорогие друзья! Дамы и господа! Сегодня мы отмечаем успех первого приватизационного аукциона. Благодаря ему правительство получило возможность немедленно погасить свои задолженности по зарплатам и пенсиям. Вот только что мы получили телеграмму из штаба шахтерской забастовки: шахтеры забастовку сворачивают. Я уверен, что их примеру последуют и другие. Поздравить нас с этим успехом пришли сюда ведущие политики, депутаты Думы, губернаторы, звезды эстрады и искусства. А украшать наше общество согласились самые восхитительные девушки Москвы. Пожалуйста, девушки!
Тут из разных концов зала под старинную музыку вышли девушки модельного агентства «Элита-Люкс» в фантастических и космических нарядах — с какими-то фрегатами-шляпами на головах, в кринолинах пушкинских времен и в нарядах марсианки Аэлиты. Их гибкие фигуры дышали юностью, на лицах сияли очаровательные улыбки.
Публика принялась аплодировать.
А они вошли в толпу, стали заговаривать с гостями банкета, пытаясь развеселить их, поднять настроение у государственных мужей, уставших после праведной службы на благо родине.
Хозяйка агентства зорко следила за своими девушками и шепотом, сквозь зубы дирижировала их поведением:
— Королева, налево, видишь лысого? Это министр по налогам, живо к нему!.. Долинюк, веселей, ты не на похоронах! Бочкарева, заколку потеряла… Гаврилова, возьми этого рыжего, это знаешь кто?
Неожиданный шепот, как шелест, прошел по толпе гостей:
— Гжельский приехал… Гжельский…
Все оглянулись на лестницу, ведущую на первый этаж.
По лестнице стремительно восходил Гжельский в кольце охранников и телохранителей, на ходу здоровался-кивал знакомым в расступающейся толпе и по этому живому коридору направился к сцене.
Алена вспыхнула, непроизвольно шагнула ему навстречу.
— Олег!
Но охранники умело отсекли ее, Гжельский стремительно прошел мимо.
Алена потянулась догнать его, однако два его охранника тут же преградили ей путь.
— Не надо, — внушительно сказал ей один из них.
— Но вы же меня знаете…
— Знаем. Не надо.
Алена, разом обмякнув, стояла со слезами обиды на глазах. Рядом с ней возникла хозяйка агентства, сказала сквозь зубы:
— В чем дело? Ты с ума сошла? Улыбайся! Улыбайся, блин!..
Алена, натянув на лицо улыбку, пошла сквозь толпу. С глазами, полными слез…
Между тем Гжельский, подойдя к сцене, пожал там руки председателю правительственной комиссии, министрам и другим известным лицам, перекинулся с ними какой-то шуткой, чокнулся с кем-то шампанским, что-то сказал двум губернаторам и — снова в каре охранников и телохранителей — двинулся к выходу.
Он прошел буквально в шаге от Алены, один из охранников жесткой, как полено, рукой даже отодвинул ее с его пути.
Алена посмотрела ему вслед, затем повернулась и пошла к бару.
— Что прикажете? — спросил у нее бармен.
— Водку с димедролом.
Он выпучил глаза:
— Что?!
Алена усмехнулась:
— А что есть?
— Есть вино, шампанское, джин. Водку всю выпили.
— Тогда джин и тоник.
— Тоник тоже кончился.
— Черт с ним! Наливай так, без тоника!
Бармен налил ей на дно фужера.
— Полный! — приказала Алена. — Полный наливай!
Бармен послушно налил полный фужер.
Алена залпом выпила, поставила фужер на стойку.
— Еще!
— А не много ли будет? — заботливо поинтересовался бармен.
— А тебе что? — ответила она с вызовом. — Я плачу!
И, достав из сумочки деньги, бросила их на стойку.
Бармен стал наливать ей еще. Алена, следя за его рукой, сказала:
— Песню знаешь? «Как над нашим над селом аура зеленая! Карма ехать в магазин, покупать крепленое»! — И подняла свой фужер с джином. — Будь здоров, москвич!
…Чуть позже, с пьяной сосредоточенностью ступая со ступеньки на ступеньку, Алена спустилась вниз, к фонтану на первом этаже. Здесь было не так многолюдно, и Алена, расслабившись, плюхнулась в кресло у самой воды. Зачерпнув воду ладонью, собиралась остудить лицо, но заметила напротив себя председателя правительственной комиссии. Тот сидел в кресле, курил и, усмехаясь, в упор разглядывал ее. Алена ответила ему таким же вызывающим взглядом и такой же усмешкой.
— А я знаю… кто ты есть… — произнесла она с хмельными цезурами между словами.
Он улыбнулся:
— Ну и кто?
— Большой человек! — ответила она с сарказмом.
— Почему ты так решила?
— Потому что… — В глазах у Алены появилась злость. — Вы все тут собрались большие люди! И думаете, что с остальными людьми можете делать все! Можете нас поднять бастовать и бросить, можете купить и выкинуть. Вы так думаете? Ты так думаешь, когда на меня смотришь? Ты думаешь: а за сколько эту девочку можно снять? Да? А я с тобой знаешь что сейчас сделаю? Я тебя куплю!
Он улыбнулся:
— В каком смысле?
— А так! Я тебя покупаю на ночь!
— Интересно… И сколько же я, по-твоему, стою?
— Сколько? А ну встань! Встань, встань, когда с тобой дама разговаривает!
Председатель с улыбкой встал.
— Так… — сказала Алена, оглядывая его. — В профиль повернись… А теперь живот убери, убери живот! А грудь подними! Выше!.. Восемьдесят долларов.
Председатель оскорбился:
— Сколько?!
— Восемьдесят, — твердо сказала Алена. — Больше не дам! Ну что? Идешь со мной?
— И что будет?
— А это я тебе скажу, что будет! — Алена достала из сумочки деньги и сунула их председателю. — Держи!
Он озадаченно посмотрел на деньги:
— Так я еще не зарабатывал…
И по-мужски окинул Алену взглядом — с головы до ног.
— Пошли, пошли, пан! — насмешливо приказала Алена. — Где твой самоход?
Через десять минут «ауди» председателя правительственной комиссии остановилась у гостиницы «Ленинградская». Председатель хотел заплатить за номер, но Алена ему запретила:
— Нет! Я тебя сняла! Я плачу, я хозяйка!
Лифт поднял их на последний этаж. Председатель уже нетерпеливо ел глазами Алену и, едва они вошли в номер, попытался обнять ее.
— Стоп! — приказала она. — Сначала в душ! Быстро!
Председатель послушно разделся и, сверкая голыми ягодицами, исчез в ванной. Алена села в кресло и остановившимся взглядом уперлась в одну точку перед собой. Через минуту председатель выскочил из душа, завернувшись до пояса махровым полотенцем.
— Дорогая, как? Ты еще не в постели?
— Одевайся и вон отсюда!
Но он еще не врубился:
— Что? Ты же мне заплатила!
— Оставь себе эти деньги и пшел вон!
— Ну уж нет! — Он рассвирепел и набросился на нее с поцелуями.
Алена оттолкнула его и вдруг заорала:
— А-а-а! Насилуют!!!
Председатель испуганно отскочил.
— Вали отсюда! — холодно сказала Алена и взяла в руки бутылку с боржоми. — А то опять заору!
— Идиотка! — Он поспешно влез в штаны. — Дура ненормальная! — И полуодетый выскочил из номера.
Алена направилась к балкону.
А председатель даже в лифте не мог успокоиться, звонил по мобильнику:
— Алло! Кащенко? Больница? Запишите адрес…
Алена между тем открыла балконную дверь и вышла на балкон. С балкона открывался широкий вид на предрассветную Москву, на площадь трех вокзалов и железнодорожные пути, расходящиеся в разные стороны.
Алена подошла к перилам, перелезла через них и встала на карнизе, хмельно покачиваясь и собираясь броситься вниз.