11
Когда в свое время в Вальбю открывался новый супермаркет, министр торговли присутствовал на церемонии и держал речь, в которой восхвалял свободное предпринимательство, а когда однажды где-то открывалось еще более крупное торговое предприятие, то, говорят, торжественную речь произносил даже член королевской фамилии.
В тот день, когда лавочник Могенсен возобновляет торговлю в своем магазине, переоборудованном и модернизированном, на открытии не присутствуют ни министры, ни коронованные особы. Лавочнику, само собой разумеется, никогда бы и в голову не пришло их приглашать, он знает, что все определяется размерами капитала, а капитал, которым он располагает, настолько незначителен, что самого обыкновенного депутата фолькетинга и то не удалось бы зазвать. Но ничего, это не так уж важно, новый магазин не очень-то и нуждается в такого рода парадных представлениях. Он светлый и уютный, настоящий «магазин для покупателей», как нынче принято говорить, с открытым доступом к соблазнительно выложенным на полках продуктам, любой товар можно потрогать и рассмотреть, и тем легче прельститься им и купить. Когда подержишь товар в руках, трудно положить его обратно, кажется, он уже стал твоим, и поневоле его покупаешь.
В меру своих сил лавочник использовал принципы супермаркета, приспособив их к скромным масштабам собственной торговли. Он не может позволить себе проводить день в задней комнатушке, шпионя за покупателями с помощью системы зеркал; в таком магазине, как у него, личный контакт имеет неоценимое значение, поэтому и он и фру Могенсен находятся в лавке, обслуживают покупателей и разговаривают с ними. А покупателям нравится разговаривать, многие из них, может, и приходят-то не столько за покупками, сколько для того, чтобы поговорить, ведь в супермаркете не поговоришь. В супермаркете они не могут взять и вломиться к владельцу магазина, чтобы сказать, что сегодня скверная погода или что налоги в стране чересчур высоки, ему некогда слушать о таких вещах, да он и вообще не заинтересован в разговорчивых покупателях, потому что, пока они болтают языком, они же ничего не покупают. А у лавочника они могут разговаривать, сколько душе угодно, и, быть может, это его главный козырь, лавочник охотно выслушивает людей, он умеет беседовать с покупателями и почти никогда им не возражает, а, наоборот, соглашается с ними, хотя и не всегда разделяет их мнение. Поэтому покупатели относятся к нему с симпатией.
Правда, после ремонта беседовать в магазине стало трудновато, потому что лавочник ввел новшество: у него теперь постоянно играет музыка. Это он тоже перенял у супермаркета, он запомнил, что там звучала музыка, веселые, бодрящие мелодии, которые непрерывно лились из невидимых репродукторов и настраивали покупателей на нужный лад. И он решил, что у него тоже должна быть музыка, и последнее, что он сделал, перед тем как открыть магазин, — он приобрел магнитофон, установил его в задней комнате, а в лавке повесил репродукторы, и еще он купил пленку с самыми популярными мелодиями. Так что теперь у него одна за другой звучат модные песенки: «О тебе мечтаю я», «Старая мельница», «Панталончики любимые мои», «Когда тебя я встретил» — и покупатели как будто бы рады музыке, но лавочник не подумал о том, что из-за песенок будет трудно расслышать, что они говорят.
В лавке сегодня празднично и оживленно, и это не только благодаря музыке. О дне открытия было сообщено заранее, объявления в местных газетах и на дверях магазина обещали бесплатно горячий кофе всем желающим и раздачу воздушных шариков детям, а также широкий выбор товаров по особо низким ценам, и, когда лавочник утром открывал магазин, у дверей уже толпился народ. Торговое помещение убрано цветами, лавочник на всякий случай сам купил несколько букетов, но еще до полудня приносят цветы от других окрестных торговцев, а банк и тот самый поставщик с векселем присылают пышно разукрашенные корзины с пожеланиями счастья и успехов на будущее. Еще бы, они-то самым непосредственным образом заинтересованы в счастливом будущем лавочника, тем не менее он тронут их вниманием.
Весь день во вновь открывшемся магазине многолюдно, лавочник ни на минуту не остается один, к чему он за последнее время так привык. И он и фру Могенсен трудятся не покладая рук, отпускают товары, подсчитывают стоимость покупок, раздают воздушные шары и угощают горячим кофе с печеньем.
— Пожалуйста, фру, возьмите еще, — говорят они, и покупательница не может удержаться и берет еще одну штучку.
— Очень уж вкусное, — говорит она, с хрустом разгрызая печенье.
— Правда ведь вкусное? Если вы возьмете две пачки, вам полагается скидка.
И дама торопится купить две пачки: будь у нее в доме хоть сколько печенья, перед скидкой она не в силах устоять.
Все идет до того хорошо, что, пожалуй, даже уж слишком: лавочник с женой с ног сбились, не могут выбрать времени поесть, приходится по очереди скрываться в своей комнатушке, чтобы наспех чего-нибудь перехватить, а то им не дотянуть до вечера. Лавочник с нетерпением ждал этого дня и возлагал на него большие надежды, но действительность превзошла все ожидания: когда наконец-то закрывается дверь за последним покупателем и хозяин подбивает итог, он обнаруживает у себя в кассе такую дневную выручку, какой еще ни разу не имел за все годы существования магазина.
— Просто не верится, — говорит он с радостью и благодарностью.
— Как хорошо, что все прошло удачно, — говорит его жена.
— Все время так продолжаться не может, это ясно, — говорит лавочник, — но начало положено хорошее, верно?
Лавочник в таком приподнятом настроении, что захватывает домой бутылку красного вина. Он не притрагивался к вину со времени их злополучной поездки на дачу, когда ему еще сделалось плохо, но сегодня вино оказывает на него совсем иное действие, он становится необыкновенно словоохотлив и без конца расписывает на все лады, какой это был сказочно удачный день.
— Ты бы только видел, Хенрик, — говорит он, — народу набилось как сельдей в бочке.
— Ага, ты уже рассказывал, — откликается Хенрик.
— Нет, но это надо было видеть, в какой-то момент я даже испугался, что они все просто не уместятся.
— Угу, — мычит Хенрик.
Лавочник не замечает, что Хенрик относится к его рассказу с полным безразличием, или, может, не хочет замечать. Сегодня в его жизни большой день, и никто не сумеет отравить ему радость. Он даже телевизор не включает, его не интересуют последние известия, единственное, что его сегодня интересует, — это его магазин, а о нем в последних известиях не упомянут, можно не сомневаться, хотя, между прочим, когда открывался супермаркет, про него передавали. Лавочник до сих пор помнит речь министра, который восхвалял свободное предпринимательство и его плоды. Такова датская экономика, говорил тогда министр, в ней есть место как крупным, так и мелким предприятиям, они удачно дополняют друг друга и в равной мере нужны и незаменимы. Но это, разумеется, вовсе не означало, что министр и телевидение столь же резво прискачут и на открытие какого-нибудь мелкого предприятия, поэтому лавочнику неохота сегодня включать телевизор, лучше посидеть поболтать о своем магазине и о будущем.
— Теперь я поверил, — говорит он, — в самом деле поверил.
— Все у нас будет хорошо, — говорит его жена.
— Я очень на это надеюсь, особенно ради тебя, а то ты у меня замучилась.
— Оба мы с тобой замучились.
— Да, но я-то сам во всем виноват, — говорит лавочник, — вместо того чтобы бороться, я отчаялся и сложил оружие.
— Ну ладно, будем теперь уповать на будущее, — говорит жена, — что было, то прошло.
И лавочник уповает на будущее, он строит грандиозные планы, но, когда он вечером лежит в постели, в душу все же закрадывается сомнение, которое долго не дает ему уснуть. Можно ли вообще о чем-то судить по самому первому дню? А что будет завтра, когда все войдет в обычную колею, придут ли к нему покупатели? Он говорит себе, что глупо и бессмысленно думать об этом, уж теперь-то, кажется, можно бы покончить с такого рода никчемными беспокойствами, но ему никак не удается прогнать прочь тревожные мысли, и он не скоро забывается сном.
12
Когда-нибудь Хенрик будет изучать психологию или, может, социологию, а может, и еще что-нибудь, он пока не очень хорошо знает, из чего, собственно, можно выбирать, он только знает, что хочет стать образованным, набраться ума и научиться понимать, что происходит в обществе и что происходит в нем самом. Маляром он быть не хочет, он вообще не хочет иметь такую профессию, где грязь, и руки устают, и голова болит, и тошнит, и заработок малюсенький, да вдобавок еще постоянная угроза безработицы. И торговцем он тоже не хочет быть, таким, как его отец со своей смешной лавчонкой и вечными расстройствами. Хенрик желает стать ученым человеком с чистыми ногтями, человеком, который знает, что такое конфронтация или, например, альтернативные решения. Но он окончил только девять классов, у него недостаточная подготовка, чтобы можно было изучать социологию или психологию, ему необходимо сначала сдать экзамены по программе гимназии и получить аттестат, так что впереди у него долгие годы учебы.
Уроки на курсах тянутся медленно, Хенрик то и дело поглядывает на часы и каждый раз не может поверить, что прошло всего только пять минут. Он пытается заставить себя пореже смотреть на часы, в следующий раз, когда он посмотрит, должно пройти по крайней мере пятнадцать минут, решает он, втайне надеясь, что на самом деле окажется, что прошло целых двадцать и, следовательно, до конца урока останется на пять минут меньше, чем он ожидал. Он долго крепится, а когда наконец позволяет себе взглянуть на часы, то, конечно, выясняется, что еще и десяти минут не прошло и, значит, осталось не столько, сколько он рассчитывал, а больше на те пять минут, которые он не дотянул до запланированного срока, да плюс те пять минут, которые он втайне надеялся выиграть на дополнительной задержке.