— Привет, — говорю, нехотя усаживаясь на стул.
В руках у меня мой маленький клатч, который вмещает в себя только разбитый телефон, кредитную карту и блеск для губ. Я хотела выйти на свежий воздух, здесь есть большая веранда. Видела, как туда выходили покурить парни из-за нашего «детского столика». Покурить мне тоже хочется, только я бросила, иногда об этом приходится себе напоминать.
— Звонила твоя мать, — говорит отец и делает глоток из бокала, на дне которого плещутся остатки коньяка.
— Тебе? — я хмурю брови, инстинктивно сжимая сумку. — Зачем?
— Хочет, чтобы на Новый год ты поехала к ней.
Я тоже очень этого хочу. Хочу и боюсь. За всё время, что я живу в другом городе, мама приезжала ко мне трижды. И я очень по ней скучаю, и по дому скучаю, и по комнате своей тоже.
— Можно? — спрашиваю робко.
Скажи «да»!
— Нет. Рано, — обрубает отец и бросает на меня быстрый взгляд. — Только поутихли эти страсти. Летом поедешь, если всё будет нормально.
Киваю, опуская глаза на свои руки. Если будет нормально…
— Хороший подарок купила Анне, она довольна. Деньги остались?
— Да. Переслать назад?
— Завтра выписку со счета скинь. И давай сюда свой мобильный.
— Пап… — я медлю, думая, как бы уклониться от демонстрации моего несчастного телефона.
Кроме его номера, мамы и номера Полины, там смотреть нечего. Я даже номер Чернова в память не занесла, потому что сразу как-то его запомнила. Совсем ненужную, лишнюю информацию, комбинацию цифр, пестрящую семёрками. А потом меня бросает в жар. Ладно экран разбила. Но буквально несколько минут назад я обменялась номерами с Альберто и записала его как «Художник». Папа против моего увлечения рисованием. С детства говорил, что я трачу время и деньги на ерунду, лучше б оценки подтягивала.
Отец нетерпеливо протягивает руку и выжидающе смотрит на меня.
Вздрагиваю, когда кто-то стискивает спинку моего стула и двигает его в сторону, прямо вместе со мной.
— Ты занимаешь мое место, Катюша, — ухмыляется Чернов, галантно указывая руками в сторону танцпола.
— Михаил! Сынок! Давно не заезжал к нам с матерью, — растекается мёдом отец, тут же забыв о моём существовании.
— Тренировки, учеба, — без эмоционально выдает Миша, встречаясь со мной глазами.
Он делает ими движение, предлагая мне уйти.
— Пап, я пойду потанцую немного?
— Иди, — отец нетерпеливо машет мне рукой и, похлопав по освободившемуся месту рядом с собой, приглашает Чернова с ним посидеть. — Присаживайся сынок, поболтаем.
Я шепчу одними губами «спасибо», поравнявшись с Мишей. Он ничего не отвечает, лишь на мгновение прикрывает веки, а затем растягивает губы в самодовольной улыбке и усаживается на стул.
Я не остаюсь послушать, о чём они будут вести беседы, но при этом очень надеюсь, что не обо мне. Спешу в сторону туалетов и, закрывшись в кабинке, даю себе время на минутную истерику. Зажимаю рот ладонью и кусаю себя, оставляя след от зубов на тыльной стороне ладони.
Очень сложно жить с осознанием, что ты разочаровала своих родителей. Сложно это принять и двигаться дальше.
Я всё ещё иногда жду как маленькая наивная девочка, что отец взглянет на меня под другим углом. Под которым он смотрит на Чернова, называя совсем чужого парня сынком.
Истерика проходит быстро.
И вот уже через несколько минут, поправив макияж, выхожу обратно. С твёрдым намерением всё же повеселиться.
Пробравшись к «детскому столику», радуюсь возвращению за него Альберто и отсутствию остальных.
— Пойдём танцевать? — говорю ему, вешая на спинку стула свою сумку.
— Ни за что, — звучит безапелляционно, и, сделав огромные страшные глаза, Ал скрещивает перед собой руки в подобии буквы «Х». — Я не танцую.
— Женщина, я не танцую, женщина, я не танцую… — напеваю, выписывая бёдрами восьмерки и маня его к себе пальцем.
— Альберто! Иди к нам! — зовёт его Анна, увидев, как я пытаюсь вытащить парня на танцпол.
— Именинникам отказывать — против правил, — киваю, смотря на неё через плечо.
— Вова, ты слышал?! Идём тоже потанцуем!
Мой взгляд перепрыгивает на Чернова, который всё ещё сидит рядом с моим отцом, лениво откинувшись на спинку стула. Делает вид, что слушает его, а сам смотрит прямо на меня, закидывая в рот виноград. В тот самый рот, который не так давно умело соединялся со ртом Яны-бананы. Мне вдруг хочется показать ему язык. Или средний палец. Жаль, и то и другое будет неуместно.
Интересно, куда она делась? Банана эта…
— Ненавижу правила, — бормочет Альберто и берёт меня за руку, которую я ему всё ещё протягиваю.
— Не поверишь, но я тоже.
Вторую руку забрасываю парню на шею и, чуть согнув колени, начинаю двигаться, переставляя ноги. Покачиваю бедрами и выгибаю спину, откидывая назад волосы. Ал, сверкая глазами, кладет ладонь мне на талию и сокращает расстояние между нашими телами почти до минимального.
— Уууу, — выкрикивает рядом Анна и потом обращается к кому-то, кого я не вижу: — Эльвира, смотри какая пара!
— Потрясающе.
Альберто хмыкает и чуть склоняет голову к моему уху.
— Это моя мать.
Ведущий призывает всех повторять за нами и в несколько слов заводит толпу.
Альберто разворачивает меня к себе спиной, опуская руку на мой живот. И вот он уже главный в нашей танцующей паре.
— Ты врал… что не умеешь танцевать! — смеюсь, пытаясь отдышаться.
— Я говорил, что всего лишь не танцую. А так умею и ещё не так умею. Семь лет бальным танцам отдал. Скажи спасибо за это моей матери.
— Спасибо…
Быстрая композиция вдруг сменяется медленной и тягучей. И меня дёргает в сторону, отрывая от Альберто, который уже успел перестроиться на спокойный танец.
— Эй, — возмущаюсь, пытаясь вырвать своё запястье из пальцев Чернова. — Отпусти. Мы танцевали.
Он нависает надо мной, недобро сверкая глазами.
Альберто, видимо, обрадовавшись, что его наконец выпустили на волю, возвращается за столик, уворачиваясь от своей матери и подруг моей мачехи.
— А теперь потанцуешь со мной, — ухмыляется Миша и прижимает меня к себе, не давая возможности освободиться.
Тем более сделать это незаметно не получится, потому что я вижу, как Анна в приступе умиления просит фотографа запечатлеть её «детей», поэтому сдаюсь.
— С чего бы у тебя возникло такое желание? Подружка не заревнует? — спрашиваю, чуть прищурившись.
В ответ Чернов опускает глаза, смотря на меня сверху вниз, и слегка приподнимает брови.
— Переживаешь?
— Если только за свои волосы. Кто знает, что в голове у этих ненормальных.
— Согласен, — серьёзно говорит Миша и кладет мои руки себе на шею. — Нас фотографируют, улыбайся.
Справа от нас, и правда, раздаётся несколько щелчков и вспышек.
— Что мы потом будем делать с этими фотографиями? Вставим в семейный альбом? — рассуждаю, покачиваясь из стороны в сторону.
— Я нарисую тебе усы, — хмыкает Чернов, и его дыхание шевелит мои волосы.
— А я тебе — рога, — парирую в ответ, а потом предельно серьезно спрашиваю: — Тебе отец что-то рассказал?
— Ничего интересного. Двигайся давай. Мать на нас смотрит.
В дверях зала появляется Яна-банана и простреливает нашу с Мишей пару таким ревнивым взглядом, который желает мне скорой кончины, что мне опять хочется рассмеяться. Настроение стремительно повышается, несмотря на то что я уверена: Чернов притащит её сегодня в квартиру.
— Ты же знаешь, что говорят: как человек танцует, так и сексом занимается? — спрашиваю тихо.
С удовольствием замечаю, как кожа на шее у Чернова покрывается мурашками от близости моего дыхания, и его кадык дёргается. Захват на моей талии ощущается сильнее, а плечи под моими ладонями каменеют.
— Серьёзно?
— Ага. Так вот, по-моему, Альберто танцует как бог.
— Умеешь ты… Катя, — улыбаясь, качает головой Миша и, не говоря ни слова больше, сдвигает свою ладонь мне на спину.
Ведет её вверх, пока не касается границы, где заканчивается одно платье и начинается второе, состоящее лишь из полупрозрачной чёрной ткани. Мурашки Чернова оказываются заразными и перепрыгивают ко мне на кожу, когда его пальцы касаются её через тонкий прозрачный барьер.
— Что?
— Играть с огнём. Не будешь потом плакать, если вдруг обожжёшься? — хрипло произносит Миша, касаясь горячими, сухими губами моего виска.
— С чего вдруг мне плакать? — спрашиваю, затаив дыхание.
Чернов вместо ответа прижимает меня к себе ещё плотнее, не оставляя между нашими телами ни одного миллиметра. И ни одной возможности выключить мою бурную фантазию, потому что теперь я ощущаю его всего. Грудью его твёрдые мышцы, бёдрами его пах.
Я поднимаю вверх глаза. Миша смотрит в мои без стеснения и улыбки. Остро и порочно, демонстрируя мне все свои эмоции, не таясь. Мои губы чуть приоткрываются, и его повторяют это движение.
— Правило номер пять помнишь? — спрашивает Чернов, отводя взгляд первым и быстро проходясь языком по своей нижней губе.
Я тоже отворачиваюсь в противоположную сторону, натыкаясь взглядом на дверь, ведущую на веранду. Мне нужно охладиться.
— Я помню все твои дебильные правила, — произношу сквозь зубы.
— Вот и не забывай.
Оставшуюся минуту мы с Черновым дотаптываем в гробовом гнетущем молчании. Как только музыка обрывается, не глядя друг на друга, расходимся в разные стороны.
За спиной я слышу довольный визг Бананы и ускоряюсь.
Аккуратно прикрыв за собой дверь, выскальзываю на улицу незамеченной, отрезая шум ресторана от тишины морозной ночи.
Обняв себя за плечи, смотрю на расположенный прямо под балконом веранды замёрзший пруд, по которому ковыляет стая уток.
Не знаю, зачем я каждый раз хочу выбесить Мишу ещё больше, чем у меня получается это, просто существуя. Возможно, потому, что это доставляет мне огромное удовольствие. Я буквально заряжаюсь энергией и адреналином в ожидании того, что он скажет мне в ответ.